Ознакомительная версия.
«Ну вот, Александр Борисыч, можете поздравить себя с маленькой победой».
Генерал Грязнов шумно выдохнул и достал из пачки сигарету — которую уже за последние полчаса? Рядом с ним стояла с озабоченным лицом Галя, чуть поодаль — привезенная ею на место событий Елена Станиславовна, с каменным лицом и мертвыми глазами. К нему тихонько подошла Наташа и шепнула:
— Его не убьют?
Грязнов догадался, что она имеет в виду своего ненаглядного жениха, а вовсе не Турецкого, за которого так переживал он сам. Жуткая злоба поднялась со дна его души, но он взял себя в руки чудовищным усилием воли и сказал:
— От нас сейчас ничего не зависит. Давайте слушать, как будут развиваться события.
Майор Соколов и его бойцы лежали на парадной лестнице и слушали разговор Турецкого с Виктором Жаворонковым.
«Молодец, грамотно действует, — мысленно похвалил спецназовец помощника генерального. — Не суетится, не торопится. Входит в доверие. А мы подождем, время-то есть».
Ждать — это было одно из главных умений, которые требовались в их работе. Ждать, не имея права пошевелить ни одним мускулом. Слиться с пейзажем, но не просто физически. Важно было и внутренне ощутить себя частью — природы, города, неважно чего. В данном случае — лестницы. Слиться и ждать, чтобы по сигналу взвиться неистовой пружиной.
…Жизнь прекрасна! Мщение еще только началось, а уже так много сделано. Правда, зачем-то подстрелил какую-то бабу, но она сама виновата, глупая курица! Нечего было подворачиваться под руку.
Мщение прекрасно. Я познакомился с замечательным человеком. У него смешная фамилия — Турецкий, но сам он исключительно достойный малый — и к тому же не из «конторы». Он был другом отца — а мне сейчас так важно быть в контакте с друзьями отца. Я хочу восстановить его доброе имя — и я думаю, что я уже на верном пути. Саша Турецкий обещал мне поднять вопрос о посмертном награждении отца. И я верю ему, этот парень не обманет.
Когда привезут эту женщину, я отпущу Сашу Турецкого, и мы уйдем.
Ну а если… а если все-таки он обманул меня и все это лишь хитроумный трюк?
Тогда он уйдет вместе со мной.
— Давай поговорим о твоем отце. Расскажи мне о нем, ведь ты лучше знал этого замечательного человека.
— Отец… — Виктор запнулся. — Отец, он, понимаете…
— Да перестань ты уже «выкать», говори мне «ты», — широко улыбнулся Турецкий.
— Да-да, конечно, — рассеянно кивнул Виктор, думая о чем-то своем. — Отец, он, понимаете ли, всегда был за справедливость. Это, наверное, основное. Вот так.
«Давай-давай, Саша! Тяни время, заставляй его говорить. Пусть рассказывает, пусть сочиняет, пусть бредит. Человечество страдает от невысказанности. Дай человеку волю — и он будет вещать часами. А к тому, кто согласится слушать, естественно проникнется симпатией. А тебе, Александр Борисыч, сейчас очень нужно, чтоб господин взрывник проникся к тебе симпатией».
— Есть такие люди, которые всегда за справедливость, — продолжал между тем Виктор с отрешенным лицом. — Только одни идут в революцию, в диссиденты. А папа пошел служить в «контору». Он верил, что так легче достичь справедливости. — Тут террорист повернул лицо к следователю, и в глазу его блеснула слеза. — Папа ошибся. Понимаете?
— Да, ты прав, Виктор. Именно таким я и знал Георгия…
«Так, ну резину я тяну успешно, а вот что дальше? Надо как-то навести разговор на цели, которые оправдывают средства. Может, еще удастся его уболтать и он сдастся сам. А если нет…»
— Именно таким он и был. Он словно опровергал самим своим существованием известный тезис «цель оправдывает средства». Потому что не всякое средство хорошо и к месту. Помнишь у Достоевского про слезу ребенка?
«Боже мой, Александр Борисыч, какую муть лиловую вы несете!»
— Кстати о средствах, Виктор. Я хочу тебя спросить: ты уверен, что действуешь сейчас правильно?
Виктор заметно напрягся, и во взгляде его появилось что-то волчье.
— Спокойно, старик, — рассмеялся Александр Борисович. — Я же просто спросил, как друг твоего отца, как твой друг. Успокойся, ну что ты весь напружинился? Мы ведь просто сидим и разговариваем.
— Что вы имеете в виду? — Виктор судорожно сглотнул.
— Ну вот смотри. Давай разберемся, чего ты, собственно, добиваешься.
«Остапа понесло. Осторожнее на поворотах, Турецкий!»
— Справедливости! — хрипло выкрикнул террорист.
— Отлично. Превосходно. А в чем ты видишь справедливость? Точнее, так: что для тебя важнее — месть или восстановление доброго имени твоего отца?
— Я должен подумать…
Что происходит? Контуры теряются. Этот Турецкий, что называет себя папиным другом, так все хорошо понимает! Он так хорошо понимает меня, что мне порой становится не по себе. Но главное — что-то меня тревожит. А если это все-таки подстава и Саша Турецкий — просто хитрый жук, один из них, и заговаривает мне зубы, чтобы сломить меня?
Слава Грязнов ходил взад и вперед — сперва четыре шага вправо, потом четыре шага влево — и бессильно скрипел зубами. Сотрудники сгрудились вокруг передатчика, напряженно вслушиваясь в диалог Турецкого с террористом. Чуть поодаль стояла мать Виктора, Елена Станиславовна, бледная, с мертвыми глазами.
Прижавшись к прохладным мраморным перилам и к покрытым ковром ступенькам помпезной лестницы, замерли бойцы группы захвата. Майор Соколов жадно ловил диалог, доносившийся снизу, в ожидании условного сигнала — в ожидании «фортуны». Мускулы его застоялись и требовали работы.
— Я ничего не навязываю тебе, Виктор, — продолжал Саша Турецкий. — Я просто рассуждаю вслух и приглашаю тебя к обсуждению. Ведь мы — двое умных людей, и почему бы нам и не поговорить спокойно.
— Я захватил заложников, — угрюмо проговорил младший Жаворонков. — Я на вашем языке — террорист.
— Оставь, сейчас не столь важно, как и что называется на каком языке. Если ты говоришь о том, что пути назад не существует, то это не совсем так.
— Да неужели? — саркастически проговорил Виктор.
— Зря иронизируешь. Смотри, давай разберемся. С одной стороны, ты захватил заложников, что является преступлением. Ты ранил заложницу, а это очень тяжкое преступление. Но с другой стороны, самое страшное еще не произошло. Пока никто не погиб, есть еще путь назад.
— Я не хочу назад. — В стальных глазах бывшего сапера горело бешеное упрямство. — Я хочу отомстить.
— Ты хочешь отомстить своим врагам. Ну хорошо, допустим, ты отомстил и они все умерли. И ты умер тоже. А память о твоем отце? Ведь он останется в памяти людей — извини за это слово — неудачником!
— Не смей так говорить об отце! — взвился Виктор, впервые назвав Турецкого на «ты».
— Я не сказал, что это я так считаю. Ни в коем случае! Я-то знал его близко. А вот люди, не знавшие Георгия так близко, как мы, будут думать именно так.
— Так что же делать?
— Может быть, имеет смысл отказаться от твоей затеи?
— Нет! Никогда!
— Тогда…
— Я знаю, что делать. Сейчас сюда привезут мою мать, и мы с ней вместе уйдем. Но вы-то останетесь! Вас я не возьму с собой. Вот вы и расскажете людям правду о Георгии Жаворонкове.
Турецкий незаметно вздохнул.
«Что б они ни делали, не идут дела, видно, в понедельник их мама родила».
— Скажи мне, Виктор, а что это ты держишь в левой руке? — Турецкий решил прикинуться тупоголовым «туристом».
— Это? — Виктор ухмыльнулся. — Это пульт. Вот смотрите, как все удобно сделано. Вот здесь кнопочка — да-да, вот эта, красненькая. Нажимаешь на нее — бабах! — все в раю. Здорово? Кстати, иногда делают на животе, но это неудобно. Я же профессионал, а не какой-нибудь дилетант. Выносной пульт на длинном гибком шнуре дает больше возможностей.
— А почему ты держишь его все время в руке? Чтоб случайно не нажать?
— Нет. — Террорист ухмыльнулся еще наглее. — Чтоб чувствовать себя Господом Богом.
— То есть «хочу — нажму»?
— Ага. Все в моей руке. Левой. Захочу — и одной левой…
— Удивительное, наверное, ощущение. Жаль, никогда не довелось испытать.
— А хотите, я вам доставлю это удовольствие?
— В смысле? — Турецкий затаил дыхание. Кажется, Виктор проглотил наживку.
— Ну дам подержать пульт.
«Осторожно, Турецкий. Сейчас главное — его не упустить. Теперь делай подсечку!»
— А не боишься, Виктор? Вдруг нажму сдуру на кнопочку?
— Я? Боюсь? Вот, держите. Только осторожно.
Александр принял из потной руки пластмассовую коробочку, напоминавшую пульт от телевизора. Ну пульт и пульт — ничего особенного. А ведь это — то самое яйцо, в котором находится игла, в которой… Невероятно! Так как-то все обыденно. Он знал, что на лестнице напружинили сейчас тренированные мускулы маскированные коммандос. Что на улице сжали челюсти его товарищи. Сейчас действительно все было в его руках. В прямом смысле, в переносном, в обратном, в поворотном. В каком хочешь. И главное — не упустить.
Ознакомительная версия.
