Но эта пробка была уникальна — бесконечное топтание на месте. Водители выходили из машин, вставали на капоты, пытаясь увидеть, где же конец. Даже съезды с автострады были забиты грузовиками и легковушками, пытавшимися каким-то образом выехать с этой трассы. Заставляя себя продолжать игру, он проторчал там около часа. Он думал о Джейн, надеясь, что Тереза пойдет в библиотеку. Но прерывать надолго игру не следовало.
Он тащился по Флашинг-авеню, не сводя глаз с машин, которые окружали его уже минут тридцать. Как всегда, он считал, что совершенствоваться нужно до бесконечности. Правда, сейчас ему больше всего хотелось добраться домой «живым», но это становилось все сложнее и сложнее. Сознание его переполняли фантазии о будущем, воспоминания о прошлом, какие-то посторонние, необязательные соображения. Шофер грузовика напомнил ему соперника в давно забытой драке. Женщина в другой машине чем-то походила на его приемную мать, которая затащила его к себе в постель, когда ему было четырнадцать. Ее муж, шофер-дальнобойщик, не бывал дома неделями, и Лори просто уже не могла спать одна. Джонни смотрел на эту женщину в черном «шевроле» и вспоминал Лори, ее светлые волосы, и особенно теплый, терпкий запах ее груди.
Наконец ему удалось заставить себя продолжать игру, пока не рассосется эта пробка, и он уже начинал верить в то, что любой водитель в соседней машине может выстрелить в него. Впереди показались «мигалки» полиции и «скорой помощи». Дорога оставалась плотно забитой машинами, но по обочине можно было проскочить.
Через двадцать минут Катанос приблизился к месту аварии, и на этот раз концентрация потребовала от него усилий, не меньших, чем тренировки, когда каждый мускул тела был напряжен.
Миновав это место и поздравив себя с удачей, он все же не устоял перед искушением повернуться и посмотреть, что там случилось. Огромный молоковоз завалил две машины сразу, прижав их к ограждению. Несколько человек — те, что находились внутри, — не могли выбраться наружу. Как раз в этот момент из машины вытаскивали молодую девушку. Казалось, что она мертва, — руки безжизненно свисали, блузка пропиталась кровью.
Грек не мог оторвать глаз от этого зрелища. Он и думать забыл про свою игру. Девушку отнесли в сторону и положили на носилки. Ей осторожно сложили руки на груди, подняли и понесли в машину «Скорой помощи». Джонни удивлялся, что ее положили на носилки, а не в мешок для трупов. Может быть, не хотели, чтобы другие пленники поняли, что она погибла, но возможно, что она была еще жива. Не исключено, что жизнь в этом изуродованном теле еще теплилась.
Набирая скорость, грек с ужасом подумал о параличе, о пограничном состоянии между жизнью и смертью. Когда он подъехал к мосту, соединяющему Куинс и Бруклин, ему оставалось пятнадцать минут езды до дома, и тут он почувствовал, как устал сегодня.
Дорога домой из библиотеки на Сорок вторую улицу заняла у Музафера почти час, но он ничего против не имел. Погода, к счастью, стояла хорошая, и Музафер предвкушал самую интенсивную ночь в своей жизни. В метро напротив него сидели две старшеклассницы, болтая по-испански. Одна из них, брюнетка с малиновыми губами и алыми румянами, была одета в тонкие облегающие серые брюки и нейлоновую майку на бретельках, едва прикрытую коротенькой курточкой. Она устроилась так, как ей было удобно, поставив каблуки на сиденье и широко раздвинув ноги: так, по ее мнению, должна сидеть настоящая женщина.
Музафер откровенно уставился на нее, раздевая глазами, и в то же время думал о Джонни Катаносе. Как ни странно, ничего особенного в этом сочетании он не видел и, когда вышел из поезда, был уверен, что еще вспомнит об этой девушке сегодня ночью, когда будет со своим любовником. Возбуждение, однако, не помешало ему проверить, нет ли за ним хвоста. В случае чего он ожидал увидеть чуть ли не армию фэбээровцев, но никак не одного-единственного агента в коричневом «плимуте», и потому прошел мимо Леоноры, бросив на нее беглый взгляд на ходу.
Однако Леонора Хиггинс сразу сделала стойку, хотя никогда не видела даже фоторобота Музафера. Она с трудом заставила себя остаться в машине. Ясно, что приходит пора брать, но при этом нельзя рассчитывать на подкрепление. Так она и думала. Она понимала, что надо идти звонить в ФБР, вызывать агентов — лучше всего человек двести, чтобы перекрыть все прилегающие улицы, — но продолжала ждать. В бюро не сомневались, что во главе «Красной армии» стоит араб. Однако нашествие полицейских спугнуло бы его. До сих пор Мудроу действовал безошибочно, и сейчас она думала только об одном: когда ей следует войти в этот дом?
Продолжая следить за Музафером, Леонора призналась самой себе, что только теперь оценила Мудроу по достоинству. Ведь он не располагал ни уликами, ни свидетельскими показаниями. Полицейским нельзя рассчитывать исключительно на гипотезы: их область — расследование, медленное и тщательное. Кажется, что этим делом занимались люди куда более расторопные, но он их всех опередил. Наверное, если бы он искал вас, то и за сотню миль чувствовал бы ваше дыхание.
Но Музафер, сворачивая на дорожку, которая вела к дому, не ожидал, что его дыхание услышит кто-нибудь, кроме его любовника. Ни о чем не подозревая, он вынул из кармана ключи, тихо выругался и распахнул дверь. Сержант Стенли Мудроу встречал его на пороге.
— Добро пожаловать, Афтаб. Как прошел день?
Музафер похолодел, его пробила дрожь. Кто это? Где значок? Если из полиции, то где оружие? Этот человек назвал его по имени, значит, он из израильской Моссад. Конечно, будь это коп, он бы сразу представился. Так или иначе, почему он один?
Мудроу, улыбнувшись во весь рот, взял араба за шиворот, втащил в дом и захлопнул за ним дверь. Если верить Эффи, скоро должен был появиться Катанос, и Мудроу не стоило надолго покидать свой наблюдательный пост. Музафер уже сидел на стуле, связанный, как и другие солдаты «Красной армии».
Мудроу делал это быстро и умело, обладая солидным опытом по части арестов малоимущих граждан.
— Вы должны назвать себя. Кто вы? — требовала Тереза.
— Я родственник одной из ваших жертв. Почти родственник.
Рита снова возникла перед ним. Рита в казино в Атлантик-Сити.
Сжимающая в руках фишки. Со светящимися от радости глазами. Мудроу едва сдержал слезы.
— Где Эффи Блум? — Тереза была настойчива.
— Связана по рукам и ногам. — Мудроу помолчал, как клоун, в ожидании взрыва хохота. — Но вы не переживайте. Она сказала, что надеется на скорую встречу. На том свете.
На этот раз явление Риты не имело отношения ни к чему, что происходило при ее жизни. Он стоял в похоронном бюро рядом с закрытым черным гробом. Было три часа ночи, и даже миссис Пуласки ушла спать. Риту он видел сквозь крышку гроба. Она лежала на спине, совсем не обгоревшая, как говорили врачи. Она казалась почти счастливой, широко улыбаясь, словно разыгрывая кого-то в очередной раз. Внезапно для себя Мудроу острее прежнего ощутил горечь утраты. Машинально, как ребенок, испуганный страшным сном, он обратился к Всевышнему. Боже, пожалуйста, убереги меня от воспоминаний, пока я не схвачу последнего, Прошу тебя, дай мне исполнить мой долг.
— Вы должны объяснить мне, кто вы такой, — сказал Музафер. И хотя он ожидал, что Мудроу ударит его — а он бы так и поступил на его месте, — Музафер повторял и повторял этот вопрос. Он тысячу раз представлял себе свой арест. И без конца проигрывал варианты, которые помогли бы избежать его. Он был достаточно осведомлен о секретных службах мира, которые могли бы проявить к нему интерес, но начисто отказывался понять, к какой из них относится этот тип. Сам факт, что он действовал в одиночку, делал такой анализ бессмысленным.
— Что вы говорите? — спокойно переспросил Мудроу.
— Вы из полиции? Или из ФБР? Или это ЦРУ? Вы не похожи на еврея, значит, вы не из Моссад. Объясните, Кто вы?
Мудроу, оторвав взгляд от окна, посмотрел на араба, и как бы между прочим, словно зачитывая вслух прогноз погоды, произнес:
— Вам не избежать смерти. И причина вашей смерти — я. При вскрытии так и напишут: причина смерти — Стенли Мудроу.
— Вы не можете убить нас просто так. Мы — борцы за свободу, а не какие-то уголовники, — сказала Джейн.
Фраза прозвучала глупо, она и сама это поняла, но Мудроу все же ответил:
— Знаешь, как ты умрешь? Дуло одного пистолета я воткну тебе между ног, а другого — в твою задницу. И нажму на оба курка сразу. Затихнешь ты минут через сорок.
Нет другого места, с которого открывался бы такой прекрасный вид на Манхэттен, как с моста, соединяющего Бруклин и Куинс. Джонни Катаносу оставалось десять минут езды до дома, когда он въезжал на мост. Как и всякий, кто проезжает над узкой полоской чудовищно грязной воды под названием Ньютаун-Крик, он повернулся, чтобы еще раз полюбоваться небоскребами Манхэттена: над сталью и бетоном плыла тонкая дымка, и здания, закрывавшие собой солнце, казалось, парили в воздухе.
