И он решил это доказать. Он просто должен был это сделать.
С этого дня он с лихорадочным интересом принялся разыскивать документы, имеющие отношение к полиции. Письма, мемуары, рапорты, памфлеты, подборки судебных реестров – все шло в ход, он читал все, расширяя свой кругозор.
Было совершено преступление? Он отправлялся за город, собирал сведения, устанавливал детали и проводил собственное небольшое расследование, удачное или неудачное в зависимости от того, подтверждал или опровергал суд его прогнозы. Однако платонические поиски недолго его удовлетворяли. Неистребимое призвание влекло его к той таинственной силе, голова которой находится на набережной Орфевр, а всевидящие глаза – везде.
Желание подталкивало его стать одним из колесиков механизма, который казался ему восхитительным. Он трепетал от удовольствия и тщеславия при мысли, что мог бы быть, как любой другой, одним из служителей этого провидения в миниатюре, уполномоченных карать преступников и способствовать торжеству добродетели. Сотни раз ему хотелось попросить небольшое задание, и сотни раз его удерживал стыд перед людьми, то, что он, разгневавшись, называл глупыми предрассудками.
«Что будут говорить, – думал он, – если узнают, что я, парижский буржуа, домовладелец и сержант Национальной гвардии… Орел или решка…»
Но от судьбы не уйдешь. Однажды вечером, когда уже смеркалось, он, набравшись мужества, украдкой пришел в Сыскную полицию, чтобы покорнейше попросить дать ему какую-нибудь работу. Сначала ему оказали холодный прием. Черт возьми!.. Столько просителей. Но он так ловко настаивал, что ему стали давать мелкие поручения, и он с ними успешно справлялся. Самое трудное осталось позади.
Успех, одержанный им там, где другие потерпели поражение, придал ему значимость. Он возгордился и смог задействовать все свои удивительные способности настоящей ищейки. Дело госпожи В…, жены банкира, упрочило его репутацию. Полиция обратилась к нему за советом, когда сама сбилась с ног. Он, прибегнув к математической дедукции, доказал, как дважды два четыре, что уважаемая дама сама себя обокрала, если можно так выразиться. Полиция начала вести поиски в этом направлении… Он оказался прав.
После этого случая в течение многих лет к нему обращались за советом и просили высказать мнение относительно самых запутанных дел. Однако нельзя сказать, чтобы он служил в префектуре. Служить означает получать жалованье, но этот странный полицейский никогда не соглашался принять хотя бы один су. Он все делал исключительно ради собственного удовольствия, ради удовлетворения всепоглощающей страсти, ставшей его образом жизни, во имя славы, во имя чести. Он охотился на мерзавцев в Париже, как другие охотятся на кабанов в лесу. Свое занятие он находил исключительно полезным, а главное – волнующим, возбуждающим.
Когда выделенных ему средств оказывалось недостаточно, он охотно брал деньги из собственного кармана. И никогда полицейские, работавшие с ним, не уходили, не унося с собой знаки его великодушия, выраженные в звонкой монете.
Из-за всего этого он нажил немало врагов. Он работал за двух инспекторов, и даже лучше них. Его прозвали «сбивателем цены», и это было сущей правдой. При одном его имени Жевроль недовольно морщился. Тем не менее завистливый инспектор сумел ловко обратить себе во благо ошибку, допущенную этим бесценным помощником.
Упрямый, как все люди, охваченные неистовой страстью, папаша Табаре однажды чуть не помог приговорить к смерти невиновного бедного портного, обвиненного в убийстве жены. Эта беда охладила пыл славного малого, а горькое разочарование заставило его удалиться на покой. Теперь он крайне редко появлялся в префектуре полиции.
Однако, несмотря ни на что, он остался оракулом, уподобившись великим адвокатам, которые, устав выступать в суде, продолжают одерживать победы в своих кабинетах, предоставляя другим оружие, чтобы те просто воспользовались им. Когда в Сыскной полиции уже не знали, к какому святому обращаться за помощью, все говорили: «Надо спросить у Внеси-Ясность!» Именно так прозвали папашу Табаре, поскольку он не уставал твердить: «В это дело надо непременно внести ясность».
Возможно, это прозвище, этот псевдоним помогло ему сохранить в тайне свою службу в полиции. Никто из его друзей ни о чем не догадывался.
Свою беспокойную жизнь во время расследования, странных визитеров, которых он принимал, постоянную занятость – все это он убедительно объяснял несвоевременными галантными похождениями.
Консьерж дома, равно как друзья и соседи, тоже стал жертвой обмана. Все судачили о так называемых излишествах, смеялись над ночами, которые он проводил вне дома, называли его потешным стариком, старым волокитой за юбками… Но никому никогда не приходила в голову мысль, что Внеси-Ясность и папаша Табаре – это один и тот же человек.
Лекок мысленно прокручивал историю об этом эксцентричном человеке в надежде вновь обрести мужество. Тут появилась экономка и сказала, что врач ушел. Открывая дверь, она добавила:
– Вот спальня господина. Эти господа могут войти.
На огромной кровати с балдахином лежал, потея и стеная под одеялом, двуликий оракул: Внеси-Ясность из Сыскной полиции и Табаре с улицы Сен-Лазар. При взгляде на этого оракула становилось совершенно ясно, почему никому из его самых близких соседей не пришла в голову мысль, что он сотрудничает с полицией.
Было абсолютно невозможно наделить не только высшей проницательностью, но даже средним умом обладателя этой физиономии, на которой читалась не только глупость, но и вечное удивление.
Наделенный природой покатым лбом, огромными ушами, вздернутым носом, маленькими глазами и толстыми губами, господин Табаре являл собой, приводя в отчаяние карикатуристов, законченный типаж придурковатого мелкого рантье.
Правда, приглядевшись внимательнее, можно было заметить его удивительное сходство с охотничьей собакой, повадками и инстинктами которой он обладал. Когда он шел по улице, бессовестные уличные мальчишки оборачивались и кричали ему вслед: «О, ну и рожа!»
Лукавый папаша Табаре посмеивался над подобными недоразумениями. Ему даже нравилось выставлять напоказ свою мнимую глупость, утрируя расхожее мнение, что «тот не так уж умен, кто кажется таковым». При виде двух полицейских, которых он хорошо знал, в глазах папаши Табаре засверкали радостные огоньки.
– Добрый день, Лекок, мой мальчик, – сказал он. – Добрый день, старина Абсент. Раз вы пришли ко мне, значит, еще не забыли о бедном папаше Внеси-Ясность?
– Мы нуждаемся в ваших советах, господин Табаре.
– А!.. А!..
– Только что один подозреваемый провел нас, как маленьких детей.
– Черт возьми!.. Так он силен, этот ваш парень?..
Лекок тяжело вздохнул.
– Настолько силен, – ответил он, – что будь я суеверным, сказал бы, что он сам дьявол во плоти.
На лице папаши Табаре появилось комичное выражение зависти.
– Как!.. Вы столкнулись с хитрющим подозреваемым, – сказал он, – и вы на это жалуетесь? А ведь вам выпал счастливый шанс. Видите ли, дети мои, в наше время все вырождается и мельчает. Великих мерзавцев больше нет. Нам достается лишь разменная монета, куча мелких прохвостов и заурядных жуликов, не стоящих тех ботинок, в которых приходится бегать за ними. Это отбивает охоту работать в полиции, честное слово!.. Никаких трудностей, переживаний, тревог, радости! Никаких увлекательных игр в прятки, в которых прежде состязались преступники и агенты Сыскной полиции. Теперь преступника упаковывают уже на следующий день после совершения им преступления. Садятся на омнибус, едут к нему домой… и находят его. Жаль… Но в чем обвиняют этого вашего подозреваемого?
– Он убил трех человек! – ответил папаша Абсент.
– О! О! О! – воскликнул господин Табаре, придавая голосу разные интонации.
Этот убийца немного примирил папашу Табаре с его современниками.
– И где же?.. – спросил он.
– В кабаре, в районе Иври.
– Так!.. Понимаю, у вдовы Шюпен… некий Май. Я читал это в «Судебных хрониках», а заходивший меня проведать Фанферло-л’Экерёй сказал, что личность этого парня повергла вас всех в недоумение… Значит, сынок, тебе поручили вести поиски?.. Тем лучше! Ты мне обо всем расскажешь, а я помогу тебе, чем смогу.
Папаша Табаре замолчал, а потом тихо добавил:
– Но прежде, – обратился он к Лекоку, – будь любезен, встань… Подожди, я дам тебе знать… резко открой ту дверь, слева. Манетта, моя экономка, это воплощение самого любопытства, подслушивает нас под дверью. Я слышу, как вокруг замочной скважины шуршат ее волосы… Давай!
Лекок выполнил просьбу, и Манетта, занимавшаяся домашним шпионажем, была застигнута на месте преступления. Она бросилась бежать под град саркастических насмешек своего хозяина.
– А ведь пора бы знать, что это тебе никогда не удастся! – кричал папаша Табаре.
