Турецкий сидел как оплеванный. Нет, как облитый помоями. С головы до ног. Но держался он хорошо. Понимая, что беседа подошла к естественному завершению, он взялся за перо, чтобы внести суть сказанного свидетелем в протокол.
— Ну что же, спасибо за науку. Будем стараться. — На лице Турецкого, играла холодная улыбка. Он попытался поправить положение иронией. — С учетом ваших ценных замечаний.
— Э, ладно, какие уж там «ценные замечания». Я понимаю, что вы просто оговорились. Но это была симптоматичная оговорка. Поймите, я действительно не хочу быть убитым, я хочу перестать бояться. Очень прошу вас, постарайтесь найти убийцу. Это нужно всем нам. И от слов своих не отказываюсь. Пожалуйста, вносите все в протокол.
Когда оформление закончилось, Асиновский сказал:
— И вот еще, кстати. Насколько я понимаю, Александр Борисович, в правовом государстве, которое мы строим, — он говорил без всякой тени иронии, — гражданин не должен никому доказывать, что он невиновен, напротив, дело правоохранительных органов, то есть в данном случае ваше, доказывать, что я виновен. Поэтому, боюсь, я не смогу назвать вам имена тех людей, кто согласился со мной сотрудничать. А с другими версиями — милости прошу. Звоните, заходите. Рад буду оказать вам посильную помощь.
«Артист! Переиграл, по всем статьям, переиграл, — думал Турецкий по дороге из Телецентра обратно в прокуратуру. — А ведь он действительно боится. Разоблачения? Или наемного убийцы?» Турецкий зрительно прогонял в голове всю сцену, как на видеомагнитофоне. И раз и другой. Сначала без звука, только выражение лица. «Прожженный мошенник, наглец и лжец». Было и еще кое-что — Асиновский отлично владел фразеологией, любой, какая была в настоящее время в ходу: при советской власти он бы поминал моральный кодекс строителя коммунизма, теперь заговорил о демократии и правовом государстве.
Асиновский его не убедил. И хотя рассказ о предпринимаемых в связи с приватизацией «шагах» выглядел довольно правдоподобно, Турецкий по-прежнему мысленно держал его одним из первых в списке подозреваемых. Хотя, пожалуй, уже не первым, а лишь одним из первых.
И еще Турецкого занимала мысль — кто же из близкого окружения Ветлугиной, из тех, с кем она работала, чьи права отстаивала, оказался этой продажной шкурой? Ведь их несколько… Дама в длинной юбке, Лора, мужчина в очках, Куценко? Последний, безусловно, мог. «Да, — подумалось Турецкому, — вот она, так называемая четвертая власть — средства массовой информации. Люди, призванные лечить социальные язвы… Врач, исцелися сам».
13.25. Сыскное агентство «Глория»
— Этого не может быть!
Грязнов ожидал этой реакции, а потому спокойно сказал:
— Вот пакет. В нем снимки. Я бы предпочел, чтобы вы изучали их не здесь. Вы можете пройти в соседнее помещение, там никого нет.
Грязнов давно уже оборудовал специальную комнату, где клиенты могли бы знакомиться с добытыми материалами — наблюдать их реакцию ему было не только неинтересно, но в ряде случаев просто неприятно. Как, например, в данной ситуации. Вячеслав Иванович искренне жалел своего молодого агента Петра Бояркина, которому пришлось добывать эти снимки.
— За вредность молоко выдавать положено, — сказал Петя в завершение отчета Грязнову.
— Бесполезно, молоко не поможет, попробуй мясо, — попытался отшутиться тогда Грязнов, а про себя прикинул, как бы сам реагировал на Петином месте на такой поворот событий, и всего его передернуло.
Клиентка вышла в другую комнату, а Грязнов тем временем положил пакет с надписью «Б-17» в сейф. В пакете не было ни снимков, ни бумаг, только две совсем крохотные пленки. Снимки, которые в соседнем помещении просматривала сейчас клиентка, были отпечатаны со второй из отснятых Бояркиным пленок. Первый контакт явно не относился к тем, которые интересовали заказчицу, и Грязнову следовало бы немедленно уничтожить пленку. Как, собственно, и вторую, после выполнения заказа.
Из соседнего помещения послышались негодующие возгласы, затем стало тихо. Наконец дверь открылась, и дама вновь появилась в приемной. В глазах стояли слезы, но на лице застыло выражение вовсе не скорбное, а в высшей степени злобное.
— Мерзавец! — воскликнула она. — Значит, вот оно что. — Дама швырнула пакет со снимками на стол.
— Увы, — развел руками Грязнов, — вы узнали то, что хотели. Возможно, не стоило затевать этого дела с самого начала.
К сожалению, так случалось нередко. Люди организовывали наблюдение за своими родными, а когда оказывалось, что их подозрения были не напрасны (а подчас правда оказывалась куда хуже, чем то, что они предполагали), клиенты кусали локти и твердили, что не хотят ничего знать. Напротив, в тех — надо сказать, весьма немногочисленных — случаях, когда наблюдение ничего не обнаруживало, заказчики бывали очень довольны, несмотря на потраченные впустую деньги.
Но клиентка Б-17 явно не относилась к подобным альтруистам.
— Как это не стоило! Теперь этот мерзавец у меня в руках! Мама меня предупреждала, что я ему нужна только как дочка своего отца. Я ей не верила, а как она была права. Тысячу раз права! Мама ведь говорила…
— Наблюдение можно снимать? — прервал ее Грязнов, которому было совершенно неинтересно, что говорила мама этой дамы. — Я так понимаю, вы все поняли.
— Да, — кивнула головой заказчица. — То есть нет! Наблюдение не снимать.
— Но ведь вы же уже все узнали, — удивился Грязнов. — Ничего другого не будет.
— Это я понимаю, — нетерпеливо махнула рукой женщина. — Мне больше не нужно ничего. Я теперь и так все понимаю. И что это за отлучки, и что за звонки, и куда деньги деваются. Все встало на свои места. Этого, — она постучала пальцем по пакету со снимками, — больше не надо. Я хочу поймать его с поличным.
— Так, — только и сказал Грязнов.
— Ваши агенты должны мне позвонить, я буду наготове. Сразу беру такси и еду. И застаю его, мерзавца.
— У вас крепкие нервы, — заметил Грязнов.
— А что делать? — ответила клиентка. — Приходится. За все приходится бороться. Так что я продлеваю наблюдение.
— Пройдите в кассу, — сухо отозвался Грязнов.
Дама вышла, решительно сжимая в руках пластиковую карточку с котенком, вылезающим из ботинка.
16.00. Прокуратура
День выдался душный, влажный, и, возвращаясь в прокуратуру, Турецкий по дороге взмок.
Мысли в голове бешено крутились. Итак, Асиновский подготовился к предстоящей приватизации, все учел, все продумал. И Ветлугина все равно проиграла. И не только потому, что имела дело с таким прожженным жуликом, как Асиновский, но прежде всего потому, что ее окружали такие, как Куценко. В том, что ведущий утренних передач был одним из «пятой колонны» Асиновского, Турецкий уже не сомневался.
Помимо всего прочего это значило, что необходимости устранять Ветлугину физически у Асиновского, в сущности, не было. Он бы с ней справился и так. Были ли у него еще какие-нибудь причины, помимо приватизации? Вот это еще предстояло выяснить.
Не успел Турецкий войти в кабинет, как позвонил Меркулов.
— У нас появилось что-то новенькое, зайди ко мне.
— У меня тоже, — сказал Турецкий. — Иду.
Когда Турецкий вошел к Меркулову, тот наливал себе минеральную воду из прозрачной пластиковой бутылки.
— Налить? — спросил Константин Дмитриевич. — Я один уже полбутылки выдул. Ну и погода сегодня, не надо ни кофе, ни коньяка. Хорошо бы холодного арбуза. Ну, выкладывай, что там в Телецентре.
Турецкий рассказал об исчезновении бумаг и пленки с интервью.
Меркулов нахмурился.
— Очень может быть, что кто-то пытается отвлечь нас от истинного следа, хотя, как знать, возможно, это и есть истинный след. Что еще?
— Оказывается, у Ветлугиной в Феодосии есть дом. Собственно, дом ее родителей — они еще живы, но уже очень старые, Ветлугина как будто не раз пыталась перевезти их в Москву.
— А что у нее с оформлением наследства, не знаешь?
— Пока нет. В «Останкине» об этом не известно. Там все больше заняты сейчас приватизацией.
— Вот как раз об этом-то я и хотел с тобой поговорить, — Константин Дмитриевич отпил из стакана. — Ты знаешь, кто заказывал в Славином агентстве слежку за Ветлугиной?
— Голуб Лев Борисович, по-видимому, тот же, кто приватизировал, наряду с директором и главбухом, рыбоконсервный завод в Кандалакше. Это какое-то подставное лицо. Работает на кого-то.
— Так вот, такого человека в Москве нет. Мы прочесали, считай, по всей матушке России. Нашли — один, восьмидесяти двух лет, проживает в Биробиджане, другой, пяти лет, напротив, в Петербурге. Ну, это я преувеличиваю, есть еще с полутора десятков этих голубей, но ни один нам не подошел. Вывод напрашивается сам — в «Глории», равно как и в Кандалакше, он действовал по поддельному паспорту. Так что найти его будет не так уж просто. — Меркулов задумался и повторил: — Совсем, совсем не просто.
