— Будь проще. Соленое есть?
— Огурцы, помидоры, из бочки. Капуста и сало…
— Отлично, Сергеич! А накурил …
— Не курю, — появился, накрыл, и присел, хозяин, — но гостей принимал: полна горница!
— Чем это плохо? Не сам ли их звал?
— Да кого-то позвал, ну а первый — он сам… Ну, Виталик, давай твое виски!
— Ну, что?
— Да ты знаешь, здорово! Дорогое? Бог с ним: самогоном, по-нашему пахнет!
— Ты — тоже…
— А что?
— Да, ничто! Что за птица, Сергеич, к тебе прилетала?
— Нормальная птица, Виталик. Оттуда — с таможни.
— Не таможня, Сергеич, а пост, милицейский.
— Без разницы нам. Он — оттуда...
— Да, и чего же хотел?
— Да поздоровался, чаю попил, и за жизнь спрашивал.
— Чью?
— Да, мою и нашу.
— Давай, не темни.
— Про склады он спрашивал.
Вкуснятина: жирный утиный кусок, завис у Виталика.
— Что? Что он именно спрашивал?
— Да, дескать, пустуют наверное, — это неправильно. Если же нет…
— Ну, и что ты сказал?
— Да вот… и сказал…
— Что не пустуют, конечно, да?
— Ну да…
— Да ты что?
— Ну, это, Виталик, проблемы мои, что сказать. И склады ведь, мои. Но, я видел, скажи ему «нет!» — не поверит.
— А дальше? Показывал документы?
— Конечно. А что оставалось? Но, ты говорил — все нормально! Печати и вся, и так далее — всё… Порядок! Чего ты?
— Кто такой, этот крендель?
— Я что, должен знать кренделей? На фига?
— Ты фамилию помнишь?
— Говорил, но забыл я. По имени помню: Георгий. Артемович..., опер.
— Ты шутишь?
— Не-ет…
— На бежевой, с черным носом, «пятерке», да?
— Ну да. С черным носом.
Виталик согнал, непослушным, но резким рывком, обе рюмки. Наполнил. Сжал: будь стекло, не хрусталь — оно лопнуло бы — и, забыв о Сергеиче, выпил.
— Другие, а кто они? Твои гости?
— Это я их позвал. Мне не понравился этот Артемыч, я и позвонил своим, в район, БХССникам.
— ОЗЭПП — это так называется, нынче.
— Да бог с ним, они были. И с ним познакомились, и сказали ему, что Сергеевич — свой человек!
— «Свой»! Что он спрашивал?
— Он?
— Ну, конечно!
— У них?
— У тебя.
— Да ничего, знаешь ли, и не спрашивал… Он мое почитал, и все.
— И себе записал?
— Нет. Вот ты знаешь, и ручки не брал. Говорю, все нормально…
— И сахар, конечно, видел?
— Я показал, а куда деваться? Ты сам понимаешь? Но — что с того? Без вопросов: ты сам понимаешь?
— Ну а с друзьями?
— И с ними, нормально: по водочке. Все же свои, боже мой. Там ля-ля, и фа-фа, и фу-фу, — без проблем! Хорошо, Виталик!
— Ну да уж, Сергеевич, да уж, неплохо, но виски мало! А водка есть?
— Ну, конечно!
— Потемкин! — хлестнул, психанув, по баранке Виталик, — Потемкин? Ну, да это он!
«Ерунда-то какая! О чем они, господи, а? «Не стреляйте, братва, не стреляйте друг друга!» В своем ли уме, боже мой, Виталик?...
Слова и картинки без спроса и нагло, рябили в глазах и плескались, как волны, в мозгу. Кладбище, вороны; чистый-чистейший, покойный пух, из холодного снега… Как пудра… «Дружище, конечно… — Ах да, ну, конечно, — мозги не пудришь?» И взгляд его, пристальный, как трибунал … «А иначе — смешно! Как иначе?»
Не будет иначе в делах, где вращаются очень солидные деньги. Вращает их не металл шестеренок — «шестерки». Такие же люди, как он, Виталик. Все же, хрупкий, в сравнении с железом, материал. Ломает, крушит механизм невинных на части, Потемкин — он что виноват? А Виталик? Во всем виноват Лахновский! Он и такие, как он! Но если Потемкину на фиг Лахновский не нужен, то — кто без него Виталик? Да просто никто!
Виталик физически чувствовал треск. «Вот она и пошла, в полный рост эта ломка! А может — мелькнула надежда — она обломает меня, закалит — человеком стану? Такой-то ценой? — не на шутку ломало, — Таким, как Лахновский я стану, — не хуже!».
«С бедой не спеши. Пришла — это еще не беда. Переспать с нею надо» — не раз говорила мама. — «А дальше — уйдет, может быть, и сама. Ну а нет — бог науку подаст, как избавиться…».
С хрустом сложилась в руке, опустевшая банка. «Пиво в лесу, в одиночку и ночью, — бросая в окно комок жести, смеялся Виталик, — ну, волк, — натурально! Отшельник». И, как ребенок, балуясь, потянулся в окно: «А луна, где она?» Но выть на луну, — как отшельник, не стал.
Мудрость в том, что он слышал от мамы, была. Во-первых: а может, пройдет? Может, нет ничего? Просто паника? Может быть… Лучше бы…
«Ну а что там, что было? — стал думать он, — Приехал и глянул. Увидел. Что с этого? В чем нарушили что-то, директор и «Трейд и К»? Догадки? Туда их — как шеф говорит — козе в одно место, свои догадки!».
— А все-таки, мама, хана мне! Чего там — хана…
Потому что теперь он, Виталик, дырку в мозгу получил, сквозную. Шеф умен, хитер, — не лиса, а хуже. «Идея твоя!» — похвалил. Похвалил? Приговор зачитал! — вот что сделал он в сауне! Приговор это был, — а не водочка в кайф… «Не осел я, а? Осел — уши-плюши! Да он, плюс к тому, оскорбил: «Голова у него на месте!» А где у меня?» — Все понял Виталик. Дошло!
За то, что пропало тогда, на посту, шеф ответил, стерпел, в одиночку и молча. Там не было крайних. Был опер, козявка, что цапнула больно. Но крайних… И шеф припугнул своего — сигаретами «Ватра». И повелся Виталик, себя, не жалея, — вывернул. Схему нашел. Отстоял ее — мало того! И, конечно, — стал крайним... А что было нужно? Теперь шеф — уйдет, отвернется. Другого найдет.
«Дырка сквозная, мама!» — горькой была улыбка Виталик. Теперь каждый день начинать надо с мысли о том человеке. Думать о том, — а что думает он? И не знать, что он думает, понимая, что все-таки, — что-то думает. И ничего не поделать с этим.
«Проживешь с такой дыркой, мама?»
Виталик еще курил «Мальборо» и еще открывал «Баварию». Он приехал сюда, с глаз подальше, подумать. «И заночую…» Надо было найти, навести «в шарабане» порядок, придумать что-то, — потом ехать в город. Зная, что как-то, но жить будет можно.
«Гапчено, Тапченко… — стал думать он. Семнадцать, по-моему, «ходок», я проплатил на сегодня. По сто. А в итоге? Да, ничего, в итоге... Машину, дружок, поменять ты уже в состоянии, правда?»
Мысль, как муха к пирожному, привязалась к Славе Гапченко. «Так, — думал Виталик, — так… мы о чем? О Потемкине, и про сахар… Гапченко -с того же поста, что и Потемкин. Два звена, как два шлейфа в узле — аварийная скрутка на кабеле. Здесь собака зарыта! Вот это и хорошенько, мне надо обдумать. Я — маленький Жуков. Штыками солдаты воюют, а маршалы — головой!».
Образ Гапченко вызвал улыбку, как только Виталик представил его со штыком.
«Ах, мама, — вздохнул он, — а что ж мы имеем? Проблема, Потемкин и Славик! Но Славик, — что есть он, что нет… Славик — пешка. Легко в руки взять, и легко потерять. Бывает ничья, — рассуждал Виталик, — но игры без потерь — не бывает! То, Потемкин и Славик, с одного поста — хороший шанс для комбинации. Конфликт и случайный выстрел — чего не бывает на их «производстве»?
Вычислить ход, подобрать фигуру — вот главное для игрока. А чужую фигуру с доски убирает игрок не рукой — а другой фигурой. «Прекрасно! — сжал зубы Виталик, — Другая фигура — Славик! Задачу поставила жизнь, извините, друзья!».
«Вот теперь, — твердой рукой поворачивал ключ Виталик — Теперь можно ехать!».
Теперь оставалось вложить в руки шахматной пешки, штык. Лахновский это умеет. Сумеет и он, Виталик!
***
Потемкина вызвал начальник поста.
— За период мы отчитались. Скажи, а реальное, что-нибудь, на перспективу, даешь?
— Даю.
— Да? И заведение* дашь?
— Да, готовлю.
— Реальное?
— Да.
— Хорошо. Я надеюсь, иди.
***
— Говорит, что Виталик…
— Давайте! Ало?
— Альфред Петрович, Виталик… Я приболел, извините… Но, завтра я буду готов. Как обещал, все реально. Управлюсь.
— Не много ли на себя берешь?
— Нет, я подумал.
— Еще бы, не думал!!!
Улыбка была, он и сам это чувствовал — клейкая. Выпито слишком. Две банки еще оставалось — 0,33 «Баварии». Но и это, мозгам и душе его отдыха не обещало. Он за тридцать минут их выпьет. А после? Покурит и сходит в киоск. Потому что сна, все равно не будет.
Но он улыбался, такой, ставшей клейкой, улыбкой.
«Нелюдь! Шеф, ты же нелюдь!» Скажи ему правду Виталик: «Гарантии «сто» дать никто не может!» — тот завтра же купит ему пачку «Ватры». Нелюдь!
«Но, — допивая последнюю банку и собираясь подняться, пойти в киоск, сказал себе твердо Виталик, — я «Ватру» курить не буду!».
В киоске набрал не пива, а водки и две пачки «Мальборо».
***
— О, а я только, Виталик, тебя вспоминал!
— Денег надо?
— Тьфу ты, а что ты не в духе?
