Ознакомительная версия.
Холодок пробежал у него по спине, как будто чьи-то ледяные пальцы коснулись его затылка. Ничего удивительного, что Оливия замкнулась в собственном мире. Она бежала туда от страха, и ее мир стал ее убежищем.
Заметив, как больно Сейди предаваться воспоминаниям, Ратлидж поспешил сменить тему:
– Расскажите о смерти Ричарда.
Старуха посмотрела на него поверх чашки и сделала большой глоток.
– Вы и так все знаете. Наверное, хотите услышать, как его похоронили?
Удивленный, он спросил:
– Так вы знаете, что она сделала?
– Я не сразу все поняла. Вначале я ни о чем не догадывалась. Но как-то застала ее в слезах на склоне холма – она сказала, что хочет разбить тут садик. Я погладила ее по голове и сказала, что ее братик теперь с Боженькой и счастлив, она повернулась ко мне и сказала так, что у меня кровь застыла в жилах: «Боженька даже не знает, где он! Надо было позволить им похоронить его в склепе, вместе с остальными, но я подумала… подумала, что, может быть, маме будет легче, если его… не найдут. Тогда у нее останется надежда. Я подумала… тот, кто его убил, испугается, что Ричард вернется, и укажет на него, и заставит его во всем признаться, но я… ошибалась!» До сих пор так и слышу ее голос, так же ясно, как слышу вас, и сердце у меня готово разбиться от горя! Я только потом узнала от нее, как все было, но к тому времени уже застрелился мистер Джеймс, и лучше было оставить мисс Розамунде хоть какую-то надежду, пусть и маленькую. На том мы и порешили.
Ратлидж поднял голову от своих записей. Вряд ли кто-нибудь еще из местных жителей способен был так поддержать Оливию. А Сейди хорошо понимала хрупкую девочку.
– А Николас знал? – спросил он.
– Николас знал все, – ответила Сейди, – и держал язык за зубами, потому что тогда мисс Оливия еще ничего не могла доказать. Видите ли, он боялся, что во всем обвинят ее. Скажут, что она, наверное, сама убила мальчика, раз она его спрятала, а теперь пытается переложить вину на другого. В ужасный она попала переплет. Я думала, тут-то им обоим и конец. Но мисс Оливия была сильная! Да и он отдавал ей все… Защищал ее как мог. Никогда не видела такого отважного парня, как он. А ведь они тогда были совсем дети, и тайна оказалась для них слишком тяжелой. Из-за нее оба выглядели старше своих лет. Какое-то время им казалось, что все прекратилось! Когда мисс Розамунда вышла за мистера Фицхью. Мистер Кормак и мистер Николас уехали в школу, как и положено, мисс Оливии нашли гувернантку, родились близнецы, и в доме опять поселилось счастье. На десять лет или больше.
– Потому что ему некуда было спешить. Он выжидал, готовился…
– Да, – печально кивнула Сейди. – Самое худшее было впереди. Говорили, что мистера Брайана сбросил конь. За полчаса до того Николас увидел его на пляже и разговаривал с ним. Мисс Розамунды не было дома; она гуляла в парке. Мистер Николас побежал ее искать; тогда-то и умер мистер Брайан. Но еще до того он успел сказать Николасу, что Кормак хочет сменить фамилию на Тревельян и просил его, Николаса, поговорить об этом с мисс Розамундой. Мистер Николас спросил, почему мистер Брайан сам не спросит ее, и мистер Брайан ответил: «Здесь не мой дом. Я не Тревельян, а мистер Кормак – не Фицхью». Мистер Николас не понял, что имел в виду мистер Брайан, но мистер Брайан только головой покачал и сказал: «Нет, я очень сильно люблю твою мать и не стану просить у нее одолжений! Пусть сделает все сама, а не ради меня и не ради Кормака».
– Николас когда-нибудь упоминал при матери о том разговоре?
– Что вы, нет! Не успел он найти ее, послышались крики, что мистер Брайан упал и расшибся, и мистер Николас выглядел прямо как ходячий призрак и ни одной душе ничего не сказал, кроме Оливии, да и то только после похорон. Это я обряжала мистера Брайана, когда его принесли в спальню у лестницы. Когда я искала чистую рубашку, чтобы он хорошо выглядел при мисс Розамунде, я нашла в его комоде письмо, которое он собирался отправить; оно лежало между рубашками. Письмо было адресовано мистеру Чемберсу, и в нем мистер Брайан написал о происхождении мистера Кормака. Но, когда я рассказала о письме мисс Оливии и мы пошли его искать, оно исчезло. Мистер Чемберс так его и не получил.
– Вы прочли его, когда нашли?
Сейди встала и, подойдя к двери, выпустила кота. На миг в дом ворвался запах моря, и Ратлидж понял: ветер поменялся.
– Вы никогда не жили в доме с прислугой? Слуги глухи, как столбы, и слепы, как летучие мыши. Письмо было спрятано между его рубашками, сэр, а не лежало сверху на письменном столе. Я бы ни за что не притронулась к бумагам, но оно упало на пол. Конверт полетел в одну сторону, письмо – в другую. Я подобрала письмо и прочла его, а потом положила его в конверт и положила куда следует – на стол. На следующий день письмо оттуда исчезло.
– Вы уверены, что не сама миссис Фицхью взяла его?
– Ну, сэр, во-первых, не мое дело было спрашивать, верно? Но потом, когда ей было плохо и не по себе, когда она ночами бродила по дому, пытаясь заснуть и не находя в себе сил, я спросила ее о письме. Мистер Эйдриан, ее отец, не хотел, чтобы она выходила за мистера Брайана, но мистер Брайан был человеком добрым, он часто смешил ее и не собирался прикарманивать ее денежки. Дом отходил мисс Оливии, но деньги по-прежнему оставались у мисс Розамунды. Мистер Брайан не собирался их отнимать. Он был счастлив, если она была счастлива; он подарил ей близнецов, которых мисс Розамунда обожала. На мой взгляд, жили они неплохо. А мистер Чемберс начал приезжать к ней в гости, когда окончился траур, и мисс Розамунда иногда казалась прежней: румянец на щеках и такой особый наклон головы, как будто она прислушивается к чему-то очень приятному. Так она выглядела, когда бывала счастлива.
Кот вернулся; Сейди закрыла дверь и подошла к камину. Она устала; морщины сильнее проступили на лице. Но Ратлидж подумал, что он не мог бы сейчас остановить ее, даже если бы попытался.
– Все началось в июне. А в сентябре она умерла. Доктор сказал – несчастный случай. Мол, нечаянно приняла настойки больше, чем надо. Но я-то знаю, сэр, сколько лауданума она принимала! Это я каждую ночь просила ее выпить хоть половину зелья, чтобы ей стало легче. А она качала головой и говорила: «Нет, Сейди! Мне мои мозги еще пригодятся!» А я ей: «У вас совсем мозгов не останется, если не будете отдыхать!» А она: «Я должна кое-что сделать, только пока не знаю, как к делу приступить. Замуж за мистера Чемберса я не выйду. И ни за кого другого тоже. Буду жить ради детей, теперь дети – самое главное в моей жизни». И никак ее нельзя было убедить, такая она была сильная.
– Она сама решила не выходить за Томаса Чемберса? Она ему так и сказала?
– Ну да, конечно, но он все равно приезжал каждые выходные, и она приглашала его к ужину. Я слышала, как она однажды сказала ему: «Я убила их всех. Джорджа, Джеймса и Брайана. Я не вынесу, если умрешь и ты; я этого не допущу!» А он ответил: «Ерунда, любимая, от горя у тебя помутился разум». А она посмотрела на него, да так печально, и сказала: «Том, я приношу несчастье, уж лучше я останусь одна, чем еще раз надену траур».
– Почему она решила, что убила их? – Ратлидж слушал как завороженный, притворяясь, что пьет чай, и украдкой наблюдая за старухой в свете лампы.
– Почему решила, говорите? Я тоже долго думала о ее словах. Вот мисс Оливия уверяла, что все гораздо глубже. Ей казалось, что мистер Кормак был влюблен в мисс Розамунду. Конечно, говорить прямо никто не говорил, особенно при мисс Розамунде. Она улыбалась и говорила, что хорошо себя чувствует, просто пришла к выводу, что свадьба не стоит горя, которое наступает потом.
– Тогда как же она все-таки умерла?
– Очень странно, сэр. Однажды она сказала мисс Оливии: «Наверное, я попрошу Тома приехать на выходные. Мне нужно поговорить с ним. Обсудить юридические вопросы, а потом, когда все будет сделано, может быть, мы с ним поговорим и о другом». Я тогда была на лестнице, помогала мистеру Кормаку и мистеру Николасу передвинуть сундук с чердака – мистер Кормак хотел увезти его к себе в Лондон. И их голоса были очень слышны, потому что они разговаривали в гостиной. Потом вышла мисс Розамунда, посмотрела на меня, и лицо у нее сделалось такое грустное, что мне захотелось зареветь. Не знала я, что ее так расстроило, но глаза ее сразу выдавали. Стали холодными, как смерть. Записку, которую она оставила, нашла мисс Оливия и сожгла ее в камине.
– Записку?! Мне никто не сказал, что Розамунда написала предсмертную записку! – воскликнул пораженный Ратлидж.
Сейди тяжело, с усилием села и попросила его принести домашнего вина из шкафчика у раковины. Выпив полстакана и немного успокоившись, она продолжала:
– Нет, мисс Оливия ее сожгла, как я и сказала. Она была написана каракулями, которые с трудом можно было разобрать, и спрятана под подушкой. В записке было только имя. И призыв: берегитесь. Мисс Оливия сразу все поняла. Она еще больше побледнела и склонилась над телом матери в таком горе, что я не могла этого вынести. Я вышла из комнаты и позвала мистера Николаса. Больше о записке ни разу не говорили. Да мне и не нужно было ничего говорить. После того как гончие унесли бедняжку Ричарда, я много раз их слышала. Я знаю, кто подлил зелья в воду мисс Розамунды. Не она сама, ведь в ней было столько жизни и любви – она бы не запятнала себя грехом самоубийства! – Последние слова Сейди произнесла пылко, у нее даже щеки сердито зарумянились. Более сильным голосом она продолжала: – Близнецы тогда были еще маленькие, чтобы знать о таком; им сказали, что их мама ночью заболела и отравилась. А у мистера Чемберса… сердце было разбито. Он вел себя как вдовец, а не как семейный поверенный… К ней приходили гончие Гавриила; они нашептывали ей советы, что делать, они склонились над ней, когда она погрузилась в последний сон. А ведь мисс Розамунда знала, тогда уже знала, откуда грозит опасность!
Ознакомительная версия.
