Ознакомительная версия.
Денис находился в аэропорту Внуково и медленно но верно придвигался в очереди к нужному терминалу.
Вдруг откуда-то сбоку вылетел запыхавшийся Щербак.
— Ты что тут делашь?! — поразился Денис.
— Тебя вот встречаю, — пробурчал Коля. — Только и забот. Левин только что звонил, ну, «важнек» который полетел насчет покушения на Коваленко разбираться. Прямо из самолета, между прочим, по спецсвязи, так торопился, тебя искал.
— Ну?
— Да что «ну»?! Его, оказывается, Турецкий попросил с тобой информацией поделиться, если что незаурядное выскочит.
— Ну?
— Я сказал, что ты уже билет взял в Краснодар, Левин так смеялся, что связь прервалась. Четверть часа дозванивался.
— Чего это он смеялся? — испортилось вдруг настроение у Дениса.
— Пошли, опрокинем за встречу. Заодно расскажу.
— Я не пью, — машинально отказался Денис. — У меня сейчас регистрация.
— Не нужна тебе твоя регистрация. И лететь никуда не надо. Тебе же Коваленко нужен? Ты вообразил, что он Пломба, похитивший несчастного Седого? А соратники Седого пытаются его вернуть и начинается война? Или еще того лучше! О, гениально! Седой — это Пломба и есть, он наезжает на Коваленко, а все разборки — по поводу Анапского проекта.
— Ну, примерно так, — смутившись, пробормотал Денис. — Он вдруг почувствовал, что произнесенные вслух его версии глупеют просто на глазах.
— Все это фигня, Дэн. Мне Левин все популярно объяснил. В Коваленко никто не стрелял. Он на хрен никому не нужен, старый пердун. И болтун. Он к криминалу имеет меньше отношения, чем ты или я.
— Ничего не понимаю, — признался Денис.
Щербак увлек его в бар. Взял себе пятьдесят грамм «белого аиста». Денис пить не стал.
— Все очень просто. Если ты губернатор и хочешь привлечь общественное внимание, очень даже легко можно подвергнуться обстрелу в машине. Делается это так. Автомобиль «Волга» действительно обстреливается где-нибудь за городом, затем в пулевые отверстия крепятся кусочки взрывчатки. Все покрывается краской, изнутри — минидетонаторы. Когда псевдокиллеры лупят по «Волге» холостыми, нажимается кнопка, и Коваленко оказывается в решете. Очень эффектно.
Денис сник. Он прекрасно знал этот метод. И только спросил:
— Но это точно, что Коваленко этим воспользовался?
— Точнее не бывает. Левин возил с собой собственного эксперта. И он эту аферу по полочкам разложил. Так что Левин губернатора живо к стенке припер. Единственно, он просил нас пообещать, чтобы никаких интервью в прессе, и вообще ближайшую неделю — молчок.
— Так это он для выборов, Коваленко-то, — протянул Денис. — Плохо мое дело. Пломбой тут и не пахнет. Н-да… И знаешь, что я только что понял, Николай? Нет такого человека — Пломбы! Больше ведь никого не осталось. Не Аникушин же в самом деле. А Пломба — это миф. Это сказки для плохих сыщиков вроде меня. Бермудский треугольник. Летучий голландец. Чтобы можно было списывать собственные промахи и неудачи. И богатых вдовушек обирать.
— Ну, ты не очень-то рефлексируй, — успокоил Щербак. — Я тоже себя чувствую полным идиотом. Может, выпьешь, все-таки? Кстати, — тут Коля помялся. — Насчет богатых вдовушек. Звонил Юрец Гордеев, страшно перепуганный. Сказал, что Меньшова передала, если через день мужа не найдем, хоть живого, хоть какого — нам хана.
— Что это значит — хана? — удивился Денис. — Что она имеет в виду?
— Юрец объяснил так, что мол, бабки она у нас тогда обратно заберет. Совсем озверела баба. Дэн, может, попробуем не отдать, а?
— Что вы городите?! — окончательно возмутился Денис. — Что ты, что Гордеев?!
Как же ненавистна была Вениамину эта пижама! Грязно-желтая, вылинявшая, мятая, пропахшая потом и лекарствами. Окружающие психи и то так не доставали как пижама. Даже в СИЗО он щеголял в адидасовском спортивном костюме и каждый день менял футболки.
Зачем его вообще сюда засунули? Под невменяемого он не косил, значит, можно было наверняка ограничиться стандартными психо-тестами прямо в тюрьме. Нет же, посадили к шизикам. И главное, адвокат был вроде как бы даже доволен.
А больничка, однако, мало напоминала пансион на Лазурном берегу. Палаты одинаковые до безобразия, отличающиеся друг от друга разве что степенью обшарпанности. Кровати с продавленными скрипучими сетками, вонючие сплющенные матрасы, нары в СИЗО были намного удобнее. Да еще на ночь всем без исключения надевали смирительные рубашки, а большинству для верности вкатывали по шприцу какой-нибудь особо успокаивающей дряни.
Впервые в жизни Вениамин страдал от бессонницы. Соседи спали, вздрагивая, постанывая, бормоча и вскрикивая что-то нечленораздельное. Но в редкие минуты тишины становилось еще муторней. Он тоже ворочался, пытаясь поудобнее устроится, но это было совершенно невозможно.
Двадцатипятилетний Колян на соседней койке взвизгнул: «Мамочка!» и завозился, скрипя зубами. Выглядел он в свои двадцать пять на все сорок пять — совершенно седой, изможденный, с ввалившимися глазами и трясущимися руками. Перед медперсоналом Колян неизменно опускал взгляд и щерился улыбкой идиота, а за их спинами в бессильной злобе, брызгал слюной и нашептывал не менее идиотские, чем улыбка, и явно невыполнимые угрозы в адрес всех поголовно: медсестер, санитаров, врачей, следователей и неизменно «черножопых», стараниями которых он, по его мнению, сюда угодил. Дело в том, что Колян в пьяной драке на какой-то вечеринке зарезал молодого чеченца, который якобы клеился к его девушке. Убийство было не умышленное, даже вполне можно было бы ограничиться обвинении в превышении необходимой обороны, только убитый оказался единственным сыном какого-то большого кавказского авторитета, а Коляна вот засунули в психушку. Папаша-авторитет придумал ему наказание почище колонии или мгновенной смерти. Судя по виду Коляна, кара была достаточно эффективной.
— Никто из нас не выйдет отсюда живым, — объяснял Колян шепотом за обедом, жадно поглощая похлебку, от одного вида которой Вениамина откровенно поташнивало. — Из судебки две дороги: или в морг или в стационар для буйных, а потом в морг. Меня за месяц в доходягу превратили, а я здоровый был как бык, еще месяц и коньки отброшу.
— Мне же только подтвердить вменяемость, — вежливо отмахивался Вениамин. В страшные сказки Коляна не очень-то верилось, но неприятный осадок остался. Рядом не было ни одного нормального человека, разве что амбалы-санитары, да и их вряд ли можно считать нормальными, наверняка большинство садисты-педики.
Все пациенты психиатрической больницы на вид были настоящими шизиками. Но если менты и судьи не ошибаются, и сюда шлют только дебилов, почему он, Веня, здесь оказался? Или все-таки Колян прав, и все эти идиоты месяц или неделю назад были такими же нормальными как он? И кто-то из его бывших работодателей профинансировал эту путевку на «курорт», чтобы он, не дай бог, не вспомнил о подробностях какого-нибудь заказа?
— Они тоже так говорили, — Колян покосился на двух мужиков с остервенением вылизывавших миски из-под скользкой перловки. — Пару тестов, мол, энцефалограмма, душеспасительная беседа с доктором и — обратно в СИЗО. Больше про СИЗО не заикаются, они вообще уже не помнят ни про СИЗО, ни про то, кто они вообще.
Но первый день на «дурочке» Вениамин прожил относительно спокойно. Никто его не осматривал, не исследовал, не изучал, лекарствами тоже не кормили, а хорошенькая медсестричка Марина, заступившая в ночную, весьма двусмысленно на него поглядывала.
Он ворочался, размышляя, что будет завтра, послезавтра… Как это — становиться шизиком? Осознаваем ли момент превращения или все происходит незаметно постепенно и плавно? Вначале, наверное, перестаешь обращать внимание на пижаму…
По коридору процокали каблучки и смолкли у двери в палату. Полоска света, расширяясь, упала на его кровать. Марина, приподняв левую бровь, оценивающе смерила его взглядом и кивком пригласила выйти.
Он сполз с кровати, на цыпочках прокрался к выходу. Кажется, никто из обитателей палаты ничего не заметил.
«Прорвемся!», — усмехался про себя Вениамин, поотстав от Марины и с удовольствием разглядывая ее аппетитную попку, покачивающуюся в такт шагам. «Пока не перевелись на свете бабы, не пропадем».
Марина привела его в свою коморку и закрыла дверь на ключ.
— Так ты значит киллер? — насмешливо поинтересовалась она — ямочки на щечках, лукавые глаза, мелодичный вкрадчивый голос.
— Рукава развяжи, — попросил он.
— А зачем? — Она подтолкнула его к кушетке и завалила навзничь. — Мне так больше нравится.
«Извращенка», — подумал он, наблюдая, как Марина стаскивает с него пижамные штаны, задирает рубаху. Потом и ее белый халатик полетел в угол. Растегиванием пуговиц она себя не утруждала, содрала через голову, под халатиком — ничего.
Ознакомительная версия.
