— Вот что, Мария Савельевна, — сказал он с подкупающей прямотой и доброжелательностью. — Зачем нам с вами ссориться, скажите? Кому от этого, извините, польза? Вам, что ли? Не думаю и не надеюсь. И не мне тоже. Ну, брал я у вас иной раз дефицит. Признаю, брал. Но разве я один такой? За что же меня казнить, скажите?
— Да что вы, Дмитрий Иванович! — впервые за весь разговор по-настоящему смутилась Мария Савельевна и энергично махнула толстенной рукой, словно отгоняя какое-то наваждение. — Бог с вами! Да разве я хочу ссориться? Ни в жизнь, вот провалиться мне. Я и вообще-то кроткая, если хотите знать. Комара не обижу. А тут… Говорю, ни в жизнь! И не потому что милиция, а потому что человек вы… Я же знаю.
Она уже искренне верила в то, что говорила, легко поддаваясь охватившему её чувству умиления и растроганности.
А Войцеховский, легко уловив её состояние, решил ещё больше укрепить это новое и пока мимолётное отношение к себе. И потому всё с такой же видимой искренностью и явным расположением произнёс:
— Я, Мария Савельевна, всегда и всем готов помочь, и ничего мне взамен не нужно. Одному советом, другому делом. Тут, я вам скажу, силы и времени жалеть нельзя. Ведь как людям и без того трудно живётся. Глядите, сколько у всех трудностей, неприятностей, забот, хлопот…
— Ой, не говорите, — шумно и охотно подхватила Мария Савельевна и, увидев подошедшего покупателя, торопливо бросила. — Я сейчас.
Отпустив всё, что требовалось, она снова подошла к Войцеховскому и тяжело вздохнула.
— Вот сын у меня. Ну здоровенный же парень, как я, представляете? Тяжести какие-то поднимает, чемпион он там у себя где-то. А вообще машинистом ездит. Специальность, я вам скажу, замечательная. И плата, и снабжение. Ну всё, казалось бы, у человека. И вот влюбился! Ну как отравился. Девка, я вам, честно скажу, оторви да брось. Тряпка половая. Ею только… И ничего он не видит. Ну ничегошеньки. А она…
Войцеховский терпеливо и участливо слушал совсем уже разволновавшуюся буфетчицу. Он умел это делать, когда хотел, с подкупающим вниманием. И Мария Савельевна окончательно растрогалась от своих собственных переживаний и невольно прониклась благодарной симпатией к своему собеседнику, забыв, что ещё час назад он её так возмутил своим лицемерием и грубостью.
— Да-а, — вздохнул Войцеховский, и на его вытянутой вперёд усатенькой физиономии с блестящими глазками отразилось сочувствие, даже некая скорбь, в которую можно было бы и поверить, если бы не настороженность в быстрых глазах, не нетерпение во всём облике этого «тушканчика», как метко окрестил его про себя Лосев. — Не просто вам жить, Мария Савельевна, что и говорить, — сочувственно продолжал он. — Одни, конечно, переживания. А вот, к примеру, когда убивают человека, каково его близким, матери, допустим, представляете?
— О господи, — испугалась буфетчица. — Да кого же это убили?
— А вот того самого гражданина с портфелем и убили, — сокрушённо сообщил Войцеховский. — В тот вечер, когда он у вас побывал.
— Да что вы говорите?! — ахнула Мария Савельевна и даже всплеснула толстыми руками, а на отекшём, плоском её лице от волнения проступил обильный пот. — Кто же это его, дознались?
— У меня лично, — Войцеховский заговорщически понизил голос и даже придвинулся к буфетчице, нагнувшись над широкой стойкой, всем видом подчёркивая своё особое доверие, — у меня лично, — со значением повторил он, — большие подозрения вызывает тот второй, который с ним был.
— Точно! — с жаром подтвердила Мария Савельевна. — И у меня тоже. Вот печёнкой чувствую — он! У меня на это истик ужас какой.
Войцеховский про себя усмехнулся этому словечку. Но он уже по опыту знал, что инстинкт, интуиция у женщин бывает порой удивительная, особенно у той их категории, которая непрерывно и напряжённо общается с различными людьми. Поэтому слова Марии Савельевны он воспринял вполне серьёзно. И осторожно спросил:
— А что, вёл себя как-нибудь подозрительно?
Мария Савельевна нерешительно взглянула на своего молодого собеседника, на остренькие, настороженные его глазки, в которых решительно ничего симпатичного не уловила, как и во всей его вытянутой, словно принюхивающейся к чему-то физиономии, и, вздохнув всё же решилась поделиться с ним своими наблюдениями. Сообщение Войцеховского про убийство того маленького человека, сейчас казавшегося ей таким милым и беззащитным, произвело на Марию Савельевну большое впечатление, просто ошеломило её.
— Вёл он себя ужас как тревожно, — шёпотом начала она. — Вертелся, крутился, на часы всё посматривал. К окну вон даже подбегал.
— К окну?
— Ага. У нас тут вся площадь видна.
— И спорили, говорите?
— Ну форменным образом, не глухая ведь.
— А о чём?
— Вот не разобрала. Мне ж ни к чему было. Знать, так я бы всё до словечка…
— Так, так… — задумчиво произнёс Войцеховский. — И ещё вы подумали, что он строитель?
— Ага, точно.
— А почему — «точно»?
— Да кто его знает. Вот вошло в голову, и всё тут.
Она было повысила голос, но тут же спохватилась и снова перешла на шёпот:
— И потом, я вам скажу, я его уже раз тут видела, у себя. С неделю назад. Он самый был, длинный, и в куртке той зелёной. Я эту куртку враз узнать могу. Мне сын с ней все печёнки проел, достань да достань. Это как влюбился в ту стерву, значит.
— Понятно. Один тот парень был?
— Не. С девушкой. Такая вся из себя. И молоденькая ещё. Но, ясное дело, намазанная. А с виду сказать, студентка. Ну да. Студентка и есть, — добавила она, словно вспомнив что-то.
— Опять истик подсказал? — засмеялся Войцеховский.
— По всему видать было. Хотя народа было много, не очень-то я приглядывалась.
— А с виду-то она какая была?
— Модная, грудастая, волос копна — во! — Мария Савельевна подняла над головой обе руки. — Тёмные волосы, кольцом всё, румянец во всю щёку, белые брючки все ляжки обтягивают. В теле девка, что говорить.
— А ещё что на ней было?
— На ней-то? Да распашоночка такая розовая, заграничная, чтоб соблазну больше придать. В «Берёзке» такие, говорят, есть.
— Они что же, закусывали у вас тут? Время-то какое было?
— Да часов шесть. Ясное дело, с поезда. Ох, — вздохнула Мария Савельевна. — По правде сказать, не хотела я в эту историю влезать. Ей-богу, не хотела. Вам-то скажи, затаскаете потом, что ж я, не знаю? Вон года три назад кража у нас тут была. А я вот тоже кое-что заметила. Ужас я какая глазастая. Ну, раз всё рассказала, два, три, то одному следователю, то другому. Господи, со счёта сбилась, сколько меня вызывали, и каждый раз ещё по часу жди. И всё, понимаешь, на сознательность давят, на патриотизм. А потом ещё суд пять раз откладывали. Ну, зареклась я.
— Так ведь тут дело-то какое? Убийство, — проникновенно сказал Войцеховский. — И я у вас даже показаний официальных брать не буду. Мне бы только поймать того душегуба.
— Ну да. Ну да, — понимающе закивала толстая буфетчица. — Что ж я, чурка? Жуткое же дело.
— А я нигде о вас не упомяну, — заверил Войцеховский. — Слово даю. И вы в стороне. Всё элементарно. Поняли?
— Ясное дело. А как же.
— Только уж и вы больше никому, договорились? А то меня подведёте и себя, кстати, тоже.
Он явно намекал на Лосева, и Мария Савельевна чуточку даже смутилась, уж больно понравился ей тот светловолосый длинный парень, который говорил с ней недавно, и не хотелось скрывать от него что-то, если он снова придёт. Но тут одна мысль мелькнула у неё, и Мария Савельевна сразу успокоилась.
— Что вам сказала, того никому больше не скажу, — вполне искренне заверила она Войцеховского.
— Вы ещё не всё мне сказали, — стойкой улыбкой произнёс тот. — Ну, к примеру, слышали вы их разговор? Может, они по имени друг друга называли? Вспомните, вспомните, — настойчиво, почти повелительно попросил он.
— Ничегошеньки я не слышала, — вздохнула Мария Савельевна, и громадная её грудь тяжело приподнялась на стойке буфета, и тут же Мария Савельевна выпрямилась, давая понять, что она свой долг выполнила и разговор можно кончать. И повторила решительно: — Вот, ей-богу, ничегошеньки, хоть убей.
— Но, говорите, весёлые были? — не отставал Войцеховский.
— Очень даже.
— А сколько, по-вашему, лет тому парню, в куртке?
— Да недалеко от той девки ушёл, лет двадцать. Вот зелень, а на такое пойти, это же надо. Всё потому, что слабо наказываем. Мало годов им за решёткой даём. Да такого убивца навеки там похоронить надо, — Мария Савельевна не на шутку разволновалась. — Его же только выпусти, что я, не знаю!
— Откуда же они всё-таки приехали, интересно знать? — задумчиво, как бы самого себя, спросил Войцеховский, не обращая внимания на бурный всплеск своей собеседницы. — С какой станции хотя бы?
— Кто ж их знает, — успокаиваясь, пожала могучими плечами Мария Савельевна. — Да уж не с близкой, больно голодные были.
