– А что ваш муж? – спросила Анн-Бритт, поправляя на переносице очки. – Где вчера был он?
Я вдруг вспомнила, что Самир в это самое мгновение сидел в компании ее коллеги на втором этаже и отвечал на аналогичные вопросы. Какой же я была наивной! Очевидно, для того они и решили допросить нас по отдельности. Это была вовсе не забота о нас, не желание поддержать семью в трудную минуту.
– Самир весь вечер провел дома, с Винсентом.
Анн-Бритт некоторое время молча меня изучала.
– Откуда вам это знать?
Прямой вопрос заставил меня растеряться и немного разозлил. Вне зависимости от того, что произошло с Ясмин, не было никаких причин подозревать в чем-то меня или Самира. Ясмин и без нашего участия была способна вляпаться во все возможные неприятности.
– Я находилась в двух часах езды отсюда, – излишне резко отозвалась я. – У меня не было возможности проконтролировать, чем занимались Самир и Винсент, но и причин это делать не было тоже. Самир никогда бы не обидел Ясмин, что бы та ни натворила. Она для него – все. – Я поколебалась, но все же продолжила: – Он уже терял ребенка.
Анн-Бритт кивнула.
– Да, мне это известно.
И вновь ощущение бессилия и паника: откуда ей могло быть это известно? Она что, еще до прихода сюда изучила всю историю нашей семьи?
Анн-Бритт откашлялась.
– Мария, вас ни в чем не подозревают – ни вас, ни Самира. Все это – дежурные вопросы. Понятно?
Я молча кивнула.
– Отлично. Не забывайте об этом. Вы утверждаете, что Самир помог бы Ясмин вне зависимости от того, что та натворила. У меня возникает закономерный вопрос – как часто она что-то «вытворяла»?
Я пожала плечами.
– Вы ведь знаете, как у подростков бывает.
– Нет, – упорствовала она. – Рассказывайте.
– Это же вечная борьба, вечный поиск компромисса. В котором часу она должна быть дома по вечерам, отношения с мальчиками, уборка, алкоголь. Все в таком духе. Ничего странного. Обычные подростковые фишки.
Анн-Бритт откинулась на спинку стула и сняла очки.
– Думаю, на сегодня достаточно, – объявила она. – Я оставлю вам свою карточку, звоните в любое время. Если вам придет в голову что-то важное, или если возникнут вопросы. Мы рядом. Я хочу, чтобы вы знали об этом.
Ее слова прозвучали как оскорбление. Разумеется, никого с нами рядом не было. Напротив, нас будто подвергли изучению и оценке. Пропала родная дочь Самира. Разве не должны они были сейчас заниматься ее поисками вместо того, чтобы устраивать нам перекрестный допрос?
– Я хочу попросить вас с Самиром разобрать вещи Ясмин и выяснить, не пропало ли что-то. Если по какой-то причине она сама решила убежать, то должна была взять с собой хоть немного одежды, денег и прочего. И кстати, поищите ее паспорт.
– Хорошо.
– Могу я немного поговорить с вашим сыном, прежде чем мы уйдем? – спросила Анн- Бритт.
– С Винсентом?
– Да.
Я слегка покачала головой.
– Можете попытаться. Но он вам ничего не скажет.
Анн-Бритт едва заметно приподняла бровь.
– Он не разговаривает с незнакомцами, – пояснила я. – Ничего личного.
– Но попробовать мы можем?
Я отправилась в гостиную, чтобы привести Винсента.
– Ясмин кто-то обидел? – едва увидев меня, тут же снова спросил он. Не знаю, слышал ли он наш разговор или просто чувствовал, что что-то не так.
– Не знаю, – ответила я, потому что в самом деле не знала, что ему сказать. Мне не хотелось тревожить его без повода – мальчик довольно сильно привязался к Ясмин. Но и лгать мне не хотелось.
– Почему полиция снова здесь?
– Если Ясмин кто-то обидел, они его найдут.
Винсент немного подумал, но потом снова заговорил:
– А что полиция сделает с обидчиком?
– Таких людей сажают в тюрьму.
Тишина. Винсент украдкой скосил глаза на экран телевизора и скорчил рожу.
– На сколько? – тихо спросил он.
– Что ты имеешь в виду?
– На сколько сажают в тюрьму?
Я сделала глубокий вдох. Вопрос был странным, но Винсент всегда размышлял нестандартно. А его вопросы – Господь свидетель, их было множество – периодически заставляли меня понервничать.
– Если кто-то обидел Ясмин, он, вне всяких сомнений, проведет в тюрьме всю жизнь, – ответила я и взяла сына за руку.
Он нехотя проследовал в кухню, держась за мою руку, но взглядом никак не отпуская экран телевизора.
– Ну здравствуй, – заговорила Анн-Бритт, когда мы уселись. – Я из полиции, помогаю искать Ясмин. Хочу задать тебе несколько вопросов.
Винсент ничего не ответил.
Анн-Бритт терпеливо подождала какое-то время, но потом решила продолжить.
– Ты помнишь, чем вы с Самиром занимались вчера вечером?
Винсент принялся раскачиваться на стуле взад-вперед, не поднимая взгляда от поверхности стола.
– Вы круто проводили время? Может быть, телик смотрели?
Молчание в ответ.
– Помнишь, что вы ели?
Тишина.
Так мы просидели довольно долго, слушая молчание Винсента, которое могло длиться днями, неделями, да что уж там – месяцами. Вот только Анн-Бритт это было невдомек. По ее лицу было понятно, что она удивлена, возможно, разочарована, и я покривила бы душой, сказав, что это не принесло мне удовлетворения.
«Ты чужая, – подумала я, – а чужакам у нас веры нет».
4
«Ясмин» по-арабски – цветок, только Ясмин ничем на цветок не походила. Сама по себе она была потрясающе красива: худая, с длинными черными волосами и раскосыми зелеными глазами. Рот широкий, улыбка заразительная. На очаровательном носике – крапинки веснушек.
Я познакомилась с ней в ноябре, через пару месяцев после нашей с Самиром встречи на той вечеринке. Мы с ним заранее обсудили, как будет лучше провести знакомство с детьми – насколько Ясмин можно было назвать ребенком, ведь ей тогда было почти семнадцать. У нее уже было тело женщины, а в поведении угадывалась толика самоуверенности.
Они появились с сорокапятиминутным опозданием. Едва я открыла дверь, Самир принялся извиняться, отговорившись тем, что машина никак не хотела заводиться. Не знаю, так ли оно было на самом деле – машина у него и вправду была старая и битая, но с тем же успехом Самир мог и соврать. Будучи блестящим ученым, он, однако, частенько забывал свои обещания, среди дня в выходной мог завалиться спать или залипнуть на каком-нибудь захватывающем фильме – таков уж он был. Свободный художник, запертый в теле исследователя, душа поэта, вынужденная следовать общественному договору, к которому она, очевидно, вовсе не желала иметь отношения.
Ясмин поздоровалась со мной за руку и сделала книксен. Да-да, книксен. Я решила, что это немного странно, но все же мило. Я тогда подумала, что она, должно быть, довольно строго воспитана. Или во Франции все так делают?
Так что мое первое впечатление о ней было целиком положительное.
Ясмин казалась приветливой, даже мягкой. Она была услужлива – после еды собрала посуду и даже пыталась поддерживать разговор. После ужина они с Винсентом сразу смылись. Что до Винсента – тот в нее просто влюбился и сразу начал с ней играть, к чему лично я не была готова, обычно с незнакомыми он вел себя иначе. Винсент относился к чужакам с большим подозрением. Но в то же время сын обладал неким чутьем, удивительной способностью распознавать людей, настроенных по отношению к нему дружелюбно. Таких Винсент, не мешкая, впускал в свой мир.
То, что он впустил туда Ясмин, стало ясно очень скоро.
Со второго этажа до нас доносились фырканье и смех. Потом включилась музыка, и время от времени я различала какой-то вой и топот.
Мы с Самиром подняли бокалы, чтобы поздравить друг друга с тем, как здорово все прошло. Возможно, мы легко отделались, потому что разница в возрасте между детьми была так велика?
Через какое-то время, может быть, через полчаса, они снова спустились к нам. Винсент, который скакалкой привязал к спине овечью шкуру и засунул в рот вставную челюсть, выигранную на каком-то детском празднике, давясь от смеха, пояснил:
