В кинозале кондиционеры превратили мою вспотевшую одежду в ледяной панцирь. На экране мелькали финальные титры, которые сразу же сменились вступительными надписями очередного фильма, появившимися на фоне пирамид из папье-маше. Увидев, что Эммет Спрейг упоминается в качестве помощника режиссера, я сжал кулаки; стараясь не пропустить титры, в которых упоминается место, где был снят фильм, я затаил дыхание. Но тут на экране появились надписи, служащие прологом к кинокартине, и мне ничего не оставалось, как сесть у прохода и начать просмотр этого фильма.
Фильм рассказывал о том, как тройка Отважных переместилась в библейские времена; тут было все — погони, похищения, мордобой. Несколько раз промелькнули декорации из порнушного фильма, каждый раз все более подробно. Натурные съемки, похоже, проходили на фоне Голливудских холмов, но сцены были сняты таким образом, что было непонятно, находилась ли съемочная площадка в студии или в частных владениях на свежем воздухе. Я уже знал, что буду делать дальше, но мне хотелось увидеть на экране еще одно доказательство моим предположениям, которое бы развеяло последние сомнения.
Фильм тянулся бесконечно; я поеживался от холода. Наконец пошли финальные титры — «Фильм снят в Голливуде, США», — и все мои сомнения рухнули, как кегли.
Даже выйдя после киносеанса на улицу, где нещадно жарило солнце, я продолжал дрожать от холода. Очухавшись, я увидел, что совершенно безоружен, так как обе мои пушки остались в «Эль Нидо». Возвратившись дворами в гостиницу, я взял одну из них. На выходе меня окликнули:
— Эй, мужик. Это ты — сержант Блайкерт?
В коридоре с телефонной трубкой в руках стоял постоялец из соседнего номера. Поспешив к нему, я схватил трубку.
— Расс?
— Это Гар-р-ри. Я нахожусь в конце Бичвуд-драйв. Здесь сейчас сносят не-несколько бунгало, и э-этот патрульный наткнулся на домишко, в котором в-с-се заляпано кровью. Двенадцатого и тринадцатого здесь уже искали, и я...
Домишко находился на участке, которым владел Эммет Спрейг; я отметил про себя, что в первый раз слышу, как Гарри заикается после полудня.
— Я приеду с набором для снятия улик. Через двадцать минут.
Повесив трубку, я возвратился в номер, взял образцы отпечатков Бетти Шорт и побежал вниз к машине. Поток автомобилей уменьшился; издали я заметил, что в надписи «Голливудлэнд» уже недоставало последних двух букв. Я направился на восток в сторону Бичвуд-драйв, затем повернул на север. Подъезжая к парковой зоне, которая окружала холм Ли, я увидел, что наибольшее оживление царило за оградительными канатами, охраняемыми кордоном полицейских; поставив машину во второй ряд, я разглядел Гарри, идущего в мою сторону, полицейский жетон на пальто.
От него теперь пахло спиртным, заикание улетучилось.
— Боже, какая удача. До начала сноса этот патрульный должен был очистить район от бродяг и бомжей. Наткнувшись на этот домишко, он спустился и позвал меня. Похоже на то, что с 47-го там периодически жили разные бродяги, но, может, лучше его обследуешь ты.
Взяв свой комплект принадлежностей для снятия улик, я вместе с Гарри стал подниматься в гору. Аварийные команды сносили бунгало на улице, параллельной Бичвуд, рабочие кричали что-то об утечке газа из труб. Невдалеке стояли пожарные машины, шланги были вытащены наружу и направлены на огромные груды камней. На тротуарах цепочкой вытянулись бульдозеры и экскаваторы. Везде сновали полицейские, отгонявшие от греха подальше всех местных. А прямо перед нами начинался настоящий водевиль.
На строительных лесах, установленных у подножия холма Ли, были закреплены несколько лебедок и по толстому проводу этими лебедками с высоты в пятнадцать ярдов спускали букву Э из надписи «Голливудлэнд». Вокруг царила настоящая кутерьма — кинокамеры снимали, фотографы фотографировали, зеваки глазели, а политики распивали шампанское. Повсюду стояла пыль от вырванных с корнем кустарников; недалеко от всех этих лебедок находилась импровизированная сцена, на которой на складывающихся стульях сидели участники школьного оркестра района Голливуд. Когда буква Э упала на землю, они начали играть бравурный марш под названием «Ура Голливуду». Гарри сказал:
— Сюда. — Мы свернули на пешеходную дорожку, огибающую подножие холма. Со всех сторон росла буйная растительность; Гарри шел впереди, по тропинке, ведущей на вершину холма. Я следовал за ним, ветки кустарника больно хлестали по лицу и одежде. Пройдя двадцать ярдов, мы очутились на небольшой поляне, через которую протекал мелководный ручей. И тут я увидел крошечный домишко из шлакобетона. Дверь была открыта.
Я вошел.
Стены были увешаны порнографическими фотографиями, изображавшими увечных и обезображенных женщин. Монголоидные лица, сосущие члены; обнаженные девушки с высохшими и закованными в протезы ногами лежали на спине; лишенные конечностей калеки, злобно глядящие в камеру. На полулежал матрас, насквозь пропитанный кровью. На нем отпечатались разные жуки и мухи, которым так и не удалось выбраться после пира. На дальней стене прикрепленные кнопками висели цветные фотографии, которые, казалось, были вырваны из учебника по анатомии: снятые крупным планом больные органы, истекающие кровью и гноем. На полу виднелись следы застывшей жидкости; рядом с матрасом был установлен небольшой прожектор на треноге, лампа направлена в центр матраса. Желая узнать, как этот прожектор подключается к сети, я нагнулся и посмотрел на нижнюю часть этой штуковины, источник электропитания находился именно там. В углу комнаты была сложена стопка книг, обрызганных кровью, — в основном научная фантастика, среди них выделялись «Анатомия для аспирантов» под редакцией Грея и «Человек, который смеется» Виктора Гюго.
— Баки! — Я обернулся. — Найди Расса. Скажи ему о том, что мы нашли. А я здесь все обследую.
— Расс только завтра приедет из Тусона. Слушай, у тебя какой-то нездоровый вид...
— Черт возьми, убирайся отсюда и дай мне поработать!
Гарри выскочил из домика, его самолюбие было явно задето; я подумал о том, что совсем близко находятся владения Спрейгов и, возможно, где-то рядом бродит этот псих Джорджи Тильден, сын знаменитого шотландского патологоанатома. «Да ну? У него медицинское образование?» Открыв свой чемоданчик и достав все необходимые принадлежности, я стал искать улики в этой лачуге из ночных кошмаров.
Сначала я осмотрел потолок и пол. Кроме следов от грязи, оставленных недавно, — возможно, их оставил Гарри, — я нашел тонкий кусочек веревки под матрасом и соскреб с нее еле заметные частицы кожи, а в другую пробирку положил темный волосок с запекшейся кровью, снятый с матраса. Проверив кровь на цветность и увидев, что она была темно-бордового цвета, я взял еще несколько образцов на анализ. Затем я пометил и убрал веревку вместе с анатомическими и порнокартинками. Заметив на полу след от мужского ботинка, окаймленный кровью, я сделал замер и перенес частицы пыли, взятые с того места, где ступала подошва, на прозрачную бумагу.
После этого я занялся отпечатками пальцев.
Я обследовал все предметы в комнате, на которых, по моему мнению, могли быть отпечатки; все, за что можно было ухватиться или обо что можно было облокотиться; корешки и страницы книг, лежащих на полу. В книгах ничего существенного; на других поверхностях расплывчатые пятна, следы от перчаток и несколько совершенно отчетливых отпечатков пальцев. Закончив обследование, я взял ручку и обвел места, где они были обнаружены — на полу, дверном косяке и на стене, у изголовья кровати. Взяв увеличительное стекло и образцы отпечатков Бетти Шорт, я стал сравнивать.
Один аналогичный отпечаток.
Два.
Три — достаточно для судебного слушания.
Четыре, пять, шесть, мои руки задрожали оттого, что, вне всякого сомнения, именно в этом домике и была зарублена Черная Орхидея; дрожь в руках стала настолько сильной, что я не мог перенести на пластину оставшиеся отпечатки. Достав нож, я вырезал из двери кусок, на котором было четыре отпечатка, и завернул его в тряпку — прямо как лаборант-любитель. Упаковав свои принадлежности и весь дрожа, я вышел наружу и, увидев ручей с бегущей водой, понял, что именно там убийца вымыл тело. Внезапно мне в глаза бросился какой-то предмет, окрашенный в странный цвет.
Бейсбольная бита — верхний конец окрашен в темно-бордовый цвет.
Я шел к машине и думал о Бетти, живой, счастливой, влюбленной в парня, который никогда ей не изменит. Проходя мимо парка, я посмотрел на холм Ли. Указатель содержал теперь только буквы ГОЛЛИВУД; оркестр играл мелодию под названием: «Шоу-бизнес — лучший бизнес».
* * *
Я поехал в центр. Отдел по учету кадров городской администрации, равно как и офис службы иммиграции и натурализации были закрыты. Я позвонил в «Ар энд Аи», но узнать что-либо про уроженца Шотландии Джорджи Тильдена не смог — было ясно, что если я не получу подтверждения по отпечаткам пальцев в эту ночь, то сойду с ума. Оставалось только три варианта: звонить в вышестоящие организации, вламываться в них или давать взятку.
