— А сейчас?
— А сейчас вам все известно, констебль. Так что же вы теперь будете делать?
Она глубоко вдохнула и некоторое время молча слушала, как снег шлепается с крыши.
— Теперь, пожалуй, я позволю тебе отвезти меня к Дэмиену.
ГЛАВА 30
Бабах остановил снегоход. Низкая хижина, стоявшая среди густых кустарников, была почти до самой крыши завалена мягкими глыбами снега, а хлопья все падали и падали. Сквозь заколоченные окна сочился бледный желтый свет. Снег громко шлепался с деревьев — ветки не могли выдержать его тяжести. Освободившись, радостно взмывали вверх, махали, как руки, отбрасывая длинные тени. Казалось, деревья — живые, они шевелятся, движутся. Полуденное солнце висело низко, свет был пугающе голубым.
Они пересекли реку и почти полчаса ехали по лесу, прежде чем Бабах замедлил скорость и свернул в затерянную долину.
Он велел Тане сменить куртку с логотипом РККП и полосками. Настоял, чтобы она оставила свой снегоход за его домом.
— Подожди здесь, — сказал он, надевая лыжи. Направился в леса, но не по прямому пути, ведущему мимо деревьев в заросли, а в обход. Он предупредил, что под снегом выкопан глубокий ров и прикрыт ветками.
Тана в бинокль смотрела, как Бабах исчезает в тенистом лесу, и когда он скрылся из виду, на нее вдруг навалилось чувство бескрайнего одиночества и потерянности, незримая, ощутимая тяжесть.
Она посмотрела на часы. Скоро должно было стемнеть.
Несколько минут спустя она вновь увидела Бабаха. Он добрался до хижины. Дверь открылась, плеснул свет. В дверном проеме появилась фигура. Тана прибавила увеличение. Дэмиен. В руках — длинное ружье. За его спиной, в хижине, маячили еще какие-то фигуры. Они наблюдали, ждали. Они знали, что идет Бабах.
В ней бушевало желание самой ворваться в хижину, но Бабах сказал, что без нее сможет больше из них вытянуть. Она осмыслит ту информацию, которую ему удастся получить, и будет действовать исходя из нее. Узнав, что Бабах был опытным полицейским, Тана изменила мнение о нем. В любом случае сотрудничать с ним было лучше, чем бездействовать.
— Ты уверен, что хочешь это делать? — спросила она.
— Что именно?
— Помогать мне с работой.
Учитывая твою ситуацию, твое рискованное расследование, связанное со Штурманн-Тейлором…
Он пристально посмотрел ей в глаза и улыбнулся.
— А ты хочешь, чтобы я тебе помогал? Учитывая, что это твоя работа? — Потом усмехнулся и добавил с ухмылкой, за которой пряталась вся боль: — К тому же я не собираюсь сообщать им, что был офицером полиции. Я просто спрошу, не они ли отравили твоих собак и оборвали связь. Поверь, даже такие ребята, как Дэмиен и его приятели, знают границы, которые нельзя переходить. Ясно дам им понять. Они меня послушают, они все скажут, если не хотят остаться без алкоголя и наркоты, которые я поставляю. Но только если я пойду один. Дай-ка мне сумку с инструментом — я хочу заодно спросить, знают ли они, что это такое, и не они ли вырезали моему оленю глаза.
Невысказанный, злополучный вопрос затаился в засаде: способна ли эта шайка поступить как стая кровожадных волков? Совершить ритуальное убийство, прирезать Аподаку и Санджита, бросить их останки на съедение падальщикам?
Когда за Бабахом закрылась дверь, Тана навела бинокль на хижину, чтобы разглядеть тени, маячившие в прорехах между досками, которыми были заколочены окна. Она будет действовать постепенно, в зависимости от того, что он ей сообщит. Она вынуждена была признать: после долгой борьбы в одиночку приятно было ощущать себя частью команды. В ней росло и другое чувство, связанное с Бабахом. Но оно было намного сложнее. И опаснее.
Дверь резко распахнулась. Бабах вышел. Еще о чем-то поговорил с ребятами, потом стал пробираться между деревьями. Несколько минут спустя вынырнул, тяжело дыша от усталости — трудно было тащиться по непролазным сугробам.
— Что они сказали? — спросила она.
— Они не знают, кто перерезал кабели и отравил твоих собак.
Она вгляделась в его лицо в угасающем свете.
— Это правда?
— Думаю, да. — Он стал снимать лыжи. — Вряд ли им хочется прекращать поток бухла. Я прямо сказал им, что помогаю тебе с этим, потому что инциденты с собаками и кабелями произошли одновременно. Сказал, что мне нужна эта информация для моего и для их блага.
— Ты уверен? Ребята с водопада Росомахи, они…
— Тана, я много лет общался с бандитами, шулерами, аферистами. Я принимал решения, от которых зависела моя жизнь, исходя из того, поверил им или не поверил. Я недолго проработал бы под прикрытием, если бы не мог разбираться в людях.
Тана вспомнила, как он разглядел ее сущность сквозь обиду за Минди, как увидел все ее прошлое.
— А ты можешь просчитать социопата? — спросила она. — Ты мог бы сказать, способны ли они всей шайкой убить человека?
— Уверен, что это не тот случай. Да, Дэмиен и его команда — стадные животные небольшого ума. Но все, что они хотят, — побунтовать немного да сотворить какую-нибудь пакость. Не похоже, чтобы они испытывали тягу к ритуальным убийствам, крови или насилию.
— А про глаз и инструмент скажешь что-нибудь?
Он прикрепил лыжи к снегоходу. Снег снова повалил, стало быстро темнеть.
— Только один из ребят, охотник, понял, что это такое. Он дружит с Джейми. Сказал, что видел похожие в сарае старого Удава. С помощью такой штуки выскребают мозги маленьким животным и птицам.
— Нам придется вновь поехать на ферму Удава. Эти ребята были первыми в моем списке подозреваемых. Если виноваты не они…
— Значит, кто-нибудь другой, — заключил Бабах. — Но вопрос не в том, кто, а в том, зачем. Для чего пакостить тебе? Травить твоих собак? Вешать глаз тебе на дверь? Может быть, и кабели перерезали, в первую очередь чтобы оставить тебя, единственного полицейского, в полной изоляции? Подумай, Тана, кто здесь тебя не любит?
Она смахнула снег со лба, повернулась, обвела взглядом бледные деревья.
— Зато у твоего оленя из твоего гаража вырезали глаза. — Она пристально посмотрела в лицо Бабаха. — Может быть, это Минди? Она не скрывает, что любит тебя, а меня ненавидит. Глаза оленя могут быть зацепкой. Вдруг она таким образом хочет что-то нам сказать?
— Не думаю. Но поговорю с ней. — Он подвел машину к Тане. — Не знаю, что с ней делать. В январе в Йеллоунайфе начнутся курсы, позволяющие закончить учебу и начать профподготовку, но ей нужно будет где-то жить… Ладно, может, глаз на двери — ее рук дело. Но кабели перерезать ей незачем, да и, если уж на то пошло, она и не сообразит.
— Уверен? — Тана села на снегоход, прижалась к Бабаху, обвила ногами.
— А собак она любит. Уверен, не стала бы их травить.
Он завел мотор. В небо взвился голубоватый дым, машина, кашляя и грохоча, вернулась к жизни. Он быстро ехал, стараясь обогнать подступающую темноту; сверкающие блики фар танцевали среди мягких сугробов. Снегоход качало, и Тана крепко держалась руками за Бабаха, чтобы не упасть. Ей нравилось чувствовать его тело. Ей просто приятно ощущать близость другого человека, сказала она себе. Его тепло. Его силу. Среди абсолютного одиночества.
Как давно ее обнимали? Как давно относились к ней с любовью? Нежно, ласково, понимающе? Ее больше никто не любил — ее только трахали. Боль потери, острая, невыносимая, внезапно пронзила с новой силой. С тех пор как ушел Джим, в ее сердце была черная дыра. Поэтому она стала такой ранимой. Нужно было держаться подальше от Бабаха, потому что она может опять попытаться приглушить боль старым способом. А новые трудности ей не нужны. Тем более теперь, когда у нее ребенок, и новая работа, и попытки начать новую жизнь. Бабах означал проблемы. Тана знала людей, которые любят рисковать, лишь бы почувствовать себя живыми. Она знала их слишком хорошо.
И дорого заплатила за эти знания.
…думать теперь нужно не только о себе…
