Алексей Макеев - Ледяной свидетель (сборник)

Ознакомительная версия.

– А Тонких вы не встречали за эти месяцы, пока ходили по поселку?

– Встречал, и не раз, – кивнул Мещеряков.

– Не боялись, что он вас узнает?

– Нет, нисколько. Мы с Алешей, правда, похожи. Но ведь этот человек на меня ни разу не взглянул, даже в зале суда не посмотрел. И потом, такие, как он, не запоминают чужие лица.

– Вот в этом вы ошибаетесь, – покачал головой Гуров. – Аркадий Тонких видел в поселке Василия Ионова – помните, того бродягу, который к вам заходил? И он его вспомнил. И вас, видимо, тоже узнал. Когда в него попала пуля, и я подбежал к нему, он прошептал: «Это он, он… я узнал». Правда, потом, когда я навестил его в больнице, он отрицал, чтобы говорил такое и что кого-то узнал…

– Я думаю, он узнал не меня, – медленно произнес Мещеряков. – Я думаю, он узнал моего сына. Уж его-то он должен был запомнить. Да, наверное, я ошибаюсь, и своих жертв он помнит. Если Василия вспомнил, то и Алексея не должен был забыть. Я и сам считаю, что в тот вечер не я сам нажимал курок – это мой сын водил моей рукой.

На какое-то время в сторожке повисло молчание. Потом Мещеряков поднялся и стал озираться.

– Что-то ищете? – спросил его Гуров.

– Да, вспомнил, что у меня носки теплые есть, хочу их с собой взять, – объяснил хозяин сторожки. – Ноги у меня в последнее время зябнуть начали. Ревматизм, наверное. А в тюрьме тем более стынуть будут. Вот хочу носки с собой взять. Ну, и так, кое-что из одежды. Вы меня куда, в Каширу сначала повезете или сразу в Москву?

– Собраться, значит, решили, – кивнул Гуров. – Понятно… Вижу, заключения вы не боитесь?

– Чего ж его бояться? – пожал плечами Мещеряков. – Алексей не боялся, и мне это как бы завещал. И там люди живут. Буду там делать то же, что и здесь: чинить, ремонтировать, из ничего что-то делать. Такое умение везде требуется.

– А у вас нет досады от того, что вы не выполнили свой замысел? Что Тонких остался жив?

– Вы мне, конечно, можете не поверить, но когда я от вас услышал, что промахнулся, что следователь только ранен, то вначале, верно, почувствовал досаду, а потом – потом радость. Да, большую радость! Я понял, что так и должно было случиться. Что это не я промахнулся – это Он, – показал пальцем в низкий потолок Мещеряков, – мою руку отвел. Я этого злодея, следователя, наказал, страдать заставил. Может, это как-то на него подействует, и не будет он больше людей губить. А мне больше ничего и не надо.

– Если вы останетесь на свободе, что будете делать?

– На свободе? Не знаю… Если помечтать… Да то же самое, что и сейчас, наверное. Я бы здесь остался. Так бы и жил в лесу, если только морозы очень не прижмут. Если прижмут, в деревню бы переселился. Вот хотя бы к Николаю, он один живет, и он уже меня звал. Бродил бы везде, любовался на красу Божьего мира…

– Такое, значит, намерение… – сказал Гуров и тоже поднялся. – Ну, что ж, желаю вам пожить подольше. И ревматизмом своим займитесь, съездите в Москву, покажитесь докторам. Болезнь запускать нельзя. – С этими словами он вышел из сторожки.

Мещеряков, совершенно ошеломленный, вышел за ним следом и изумленно спросил:

– Как же так? Как это понимать?

– Так и понимать, – ответил Гуров. – Меня ведь, знаете, от расследования покушения на Тонких отстранили. Это я уж на свой страх и риск проверку проводил. И вот я ее провел и виновного не нашел. Нет его, виновного, понимаете? А если нет вины, то нет и кары. Но только вот вам мой совет: если Аркадий Тонких будет по-прежнему ездить в поселок Ключи и жить здесь, советую выбрать другое место, чтобы бродить по лесам. А то он может кое о чем догадаться. Все, прощайте!

Он повернулся и, больше не оборачиваясь, зашагал прочь, к деревне.

Больше всего досадовал на прекращение расследования старший лейтенант Ожогин. Он никак не мог смириться с мыслью, что проба, полностью совпавшая с той, что была в кармане куртки, была (как сказал ему Гуров) взята им по ошибке у самого себя, с собственного ружья. А так бы все хорошо сложилось…

Ознакомительная версия.