Мэлори, безусловно, лгал. Если Рэмси не убивал Юнити, это мог сделать только один он. Доминик понимал, что не виноват в новой трагедии. Да, когда-то он сделал мисс Беллвуд ребенка; да, он виновен в том, что не смог поддержать Дженни; виновен в том, что не смог помочь Рэмси, что позволил ему умереть в горести, одиночестве и отчаянии… виновен во всем этом – но только не в смерти Юнити.
– Но если она не заходила в зимний сад, как могло появиться пятно на ее туфле? – спросил он холодным тоном.
Кордэ вполне мог понять тот ужас, который заставлял его молодого собеседника лгать даже теперь, когда ложь была бесполезна, но ему было противно. Ужас лишал Мэлори последней капли достоинства. Он растягивал вчерашнюю боль дольше, чем это было допустимо. Кроме того, Доминик не мог простить ему того, что он позволил, чтобы обвинение в убийстве легло на Рэмси. Одно дело – страх и даже трусость только в отношении себя, и совсем другое – молча смотреть, как другой человек отвечает за твою собственную вину.
– Не знаю! – Молодого Парментера уже трясло. – Это не лезет ни в какие ворота. Я не могу этого объяснить. Знаю только то, что я не выходил из зимнего сада и она туда не входила.
– Она должна была туда войти, – устало проговорил священник. – Посадить это пятно на обувь в другом месте она просто не могла. Значит, выходя оттуда, Юнити наступила в лужу.
– Тогда почему в эту лужу не вляпался я? – В голосе Мэлори зазвучала надежда, и он взмахнул рукой, словно это движение каким-то образом освобождало его. – Почему не осталось пятна на моих ботинках?
– Не осталось? – Доминик поднял брови. – Я в этом не уверен.
– Что ж, ступайте и смотрите! – крикнул юноша, резко кивнув головой в сторону двери. – Ступайте… пересмотрите все мои ботинки! Вы не найдете пятна ни на одном из них.
– Почему же? Вы уже счистили его? Или выбросили ботинки?
– Ни то ни другое, черт бы вас побрал! Я не выходил из зимнего сада.
Может ли этот парень говорить правду? Да и возможна ли подобная ситуация? Если Мэлори ни при чем, тогда опять получается, что убил Рэмси. Неужели он и вправду подлинно свихнулся? До такой степени, что безумие вытеснило из его памяти все то, что он натворил, и несчастный поверил в собственную невиновность?
– Ступайте и смотрите! – повторил молодой человек. – Спросите у Стендера: он подтвердит, что я не выбрасывал никакой обуви.
– И не очищали ее от пятен? – Доминик не мог допустить, чтобы Мэлори так легко отделался от него. В таком случае виноватым оказывался Рэмси, a после предоставленной ему Питтом отсрочки было слишком трудно вернуться на шаг назад и признать как его вину, так и являющееся ее условием безумие. В котором было нечто очень страшное, даже недоступное… не укладывавшееся ни в какие рамки.
– Я не знаю! – Высокий и громкий голос младшего Парментера рассек воздух, его мог бы услышать всякий случайно оказавшийся сейчас в холле слуга. – Я даже не пытался этого делать! Я вообще не видел этой лужи! Но, скорее всего, если бы такое пятно существовало, оно въелось бы в подошву. Пятна, оставленные химикалиями, нельзя вывести. С обыкновенными пятнами и то замучаешься, если верить Стендеру.
Другого выхода, как пойти и посмотреть, просто не оставалось. Препираться в библиотеке с Мэлори уже не имело смысла.
– Схожу посмотрю. – С вызовом произнеся эти два слова, священник повернулся на месте, вышел в холл и, поднявшись по лестнице, резким тоном позвал: – Стендер! Стендер!
Камердинера нигде не было видно, чему в данных обстоятельствах удивляться не приходилось.
На зов появилась Брейтуэйт:
– Не могу ли я помочь вам, сэр?
Женщина казалась усталой и испуганной. Она прожила с Парментерами много лет, с самого юного возраста. Интересно, а кто-нибудь здесь хотя бы раз подумал о чувствах слуг, об охватившем их горе, потрясении и смятении, об их страхе за будущее?
– Мне нужно осмотреть туфли мистера Мэлори… с его разрешения. Это важно, – сказал Кордэ служанке.
– Все его туфли? – Она пришла в полное недоумение.
– Да. И, пожалуйста, пришлите ко мне Стендера! Немедленно.
Мисс Брейтуэйт подчинилась без особой охоты, и Доминику пришлось прождать почти десять минут до того момента, когда по лестнице с глубоко несчастным видом поднялся наверх камердинер. Он очевидным образом успел переговорить с Мэлори, поскольку без всяких вопросов направился в гардеробную и открыл обе створки шкафа, явившие взору Кордэ аккуратный ряд ботинок с распорками.
– Вам известно, какая пара была на нем в день смерти мисс Беллвуд? – спросил Доминик.
– Не скажу точно, сэр. Должно быть, эти, – Стендер указал на пару довольно поношенных черных ботинок – Или эти. – Он показал на другую пару, чуть поновее.
– Благодарю вас.
Протянув руку, священник достал из шкафа первую пару и поднес ботинки к окну под прямой солнечный свет. Облик их не вселял никаких сомнений. Каблуки порядком сносились, однако на них не было ни пятен, ни следов какой-то потертости, которые непременно остались бы при удалении оставленного химикатом пятна.
Вернув их на место, Кордэ взял в руки вторую пару из тех, на которые указал слуга. Подобным же образом обследовав их, он обнаружил, что в чистоте ботинок усомниться невозможно. Они поражали идеальным блеском.
– Может быть, он в тот день ходил в другой обуви? – уточнил священнослужитель.
– Нет, сэр, такого не могло случиться. – Камердинер явно был полностью озадачен.
– Тем не менее я просмотрю всю обувь.
Доминик произнес эти слова как утверждение – он не спрашивал разрешения. Он не позволит обмануть себя или ввести в заблуждение тем, что ему подсунут не ту пару ботинок. Доставая их по очереди, Кордэ осмотрел все «собрание» обуви, к счастью, оказавшееся не слишком многочисленным. Мэлори не был экстравагантен: всего в его шкафу насчитывалось семь пар, включая совсем старую пару сапог для верховой езды. Ни на одном из предметов не оказалось химических пятен.
– Вы нашли то, что искали, сэр? – озабоченным тоном спросил Стендер.
– Нет. Однако, по чести сказать, не думаю, чтобы хотел найти. – Кордэ не стал пояснять свои слова, не зная, впрочем, действительно ли он так думает. – И это всё? То есть не было ли здесь еще одной пары? Не пропадали ли из шкафа какие-то ботинки за последнюю неделю?
Слуга смотрел на него со смятением и тревогой, исказившими его обычно спокойное лицо:
– Нет, сэр. Насколько мне известно, других ботинок за все время после возвращения домой у мистера Мэлори не было. То есть кроме тех, которые сейчас на нем, конечно.
– Ах… да. Я и забыл про них. Спасибо.
Доминик закрыл шкаф. Оставалось сделать две вещи: проверить те ботинки, которые были на молодом человеке в данный момент, и поговорить с мальчишкой садовника, чтобы узнать, где именно был разлит химикат и как долго он оставался достаточно влажным, чтобы оставить пятно.
– Эва, я и знать не знаю, как ево звать, сэр, – ответил ему мальчишка, хмуря лоб. – Об ентом вам надобно спросить у мистера Боствика. Однако оно через час высыхает, ежели пролить. Я сам после того наступил в евойную середину, и никакого следа не осталось.
– Ты в этом уверен? – настаивал Кордэ. Они стояли на мощенной камнем площадке перед зимним садом. Яркий солнечный свет пробивался сквозь все расширявшуюся прореху в облаках, а на каждом свежем листке и травинке трепетали капли дождя.
– Да, сэр, точно уверен, – ответил мальчик.
– А ты помнишь, в какое именно время пролил эту штуку?
– Не… не могу сказать…
– А если попробовать? Задолго до того, как мисс Беллвуд упала с лестницы, или нет? Постарайся вспомнить? – Доминик замер на влажных камнях, не замечая окружившей его красоты, думая лишь о времени и пятнах.
– Ну да, сэр! Канешна, помню. – Юнец явно был потрясен тем, что кто-то мог подумать, что он способен забыть такую вещь.
– Прикинь, что ты делал до того, как услышал о… о смерти, – настаивал священник.
Мальчишка задумался на несколько мгновений.
– Значицца, так: я чистил горшки для папоротников. Затем мне и спонадобилась эта жижа, – произнес он серьезным тоном. – Приходится бороться с красными клещами и ентими паучками. Точут листья, паразиты, а те гниют… – Мнение подростка о подобных тварях немедленно отразилось на его лице. – Никак от них не избавиться! Потом я поливал нарциссусы и гиацинты. Вот пахнут здорово! Те самые, которые с оранжевыми сердцевинками, мои любимые… нарциссусы то есть. Мистер Мэлори занимался, поэтому я успел подмести с его стороны. Он не любит, когда ему мешают. – Юноша не стал пояснять, в какой мере его уборка может стать помехой, однако выражение на его лице оставалось красноречивым. Теология теологией, однако место ей не в зимнем саду, где люди выращивают разные растения.
– А все остальное ты подметал? – продолжал расспросы Доминик.
– Да, сэр, подметал.
