– Я сегодня на служебной. Твоя мама разрешила мне тебя прокатить. Хочешь повключать сирену?
Мальчик спрыгнул с верстака, довольно высокого, и пробежал несколько шагов, чтобы не упасть.
– У вас «Вольво»?
– Нет, «Форд».
Ян Хенри побежал вперед, а Сейер смотрел на его ноги – тонкие и белые. На переднем сиденье мальчика почти не было видно, его даже трудно было пристегнуть по правилам. Пассажир едва ли видел что-то, кроме приборной доски, да и то – вытянув шею. Сейер завел машину и повернул на дорогу. Сначала слышалось только равномерное гудение мотора и звуки машин, проносившихся по встречной. Мальчик сидел, засунув руки под себя, как будто боялся по неосторожности нажать на что-нибудь.
– Скучаешь по папе, Ян Хенри? – тихо спросил Сейер.
Мальчик удивленно уставился на него, как будто раньше его никто об этом не спрашивал. Ответ был очевиден.
– Очень, – ответил он просто.
Они снова замолчали. Сейер направился к прядильне, включил правый поворот и продолжал ехать к водопаду.
– В гараже так тихо, – сказал вдруг мальчик.
– Да. Жалко, что мама не умеет обращаться с машиной.
– Угу. Папа туда все время ходил, что-то завинчивал, полировал. Когда у него было время.
– Там еще такой запах приятный, – улыбнулся Сейер. – Маслом пахнет, бензином…
– Он обещал купить мне комбинезон, – продолжал мальчик. – Такой же, как у него. Но не успел, потому что пропал. У него на комбинезоне было четырнадцать карманов. И я бы тоже надевал на себя комбинезон, когда бы возился с велосипедом.
– Да, спецовка. У меня тоже есть такой, только синий, а на спине написано «FINA». И я не уверен, что у меня четырнадцать карманов. Может, восемь или десять.
– Синие тоже ничего. А детские размеры бывают? – деловито спросил Ян Хенри.
– Не знаю.
Сейер опять включил правый поворот и остановился. Отсюда было хорошо видно здание НРК[9], раскинувшееся внизу у реки. Он показал на окна, сияющие на солнце.
– Давай-ка их немного подразним! Включим сирену!
Ян Хенри кивнул.
– Нажимай сюда, – сказал он и показал, куда. – Посмотрим, насколько они там, на телевидении, охочи до новостей. Может, они как выскочат все со всеми своими микрофонами!
Сирена сначала как-то глухо квакнула, а потом тишину разорвал громкий вой; словно оттолкнувшись от холма на противоположной стороне, звук с ревом вернулся обратно. В машине звук не казался таким уж громким, но через несколько минут в одном из чисто вымытых окон появилось лицо. Потом еще одно. А потом кто-то открыл дверь и вышел на веранду в торце здания. Человек поднял руку, заслоняясь от солнца.
– Они думают, что тут, по меньшей мере, убийство, – развеселился Ян Хенри.
Сейер хмыкнул и с интересом стал разглядывать бледные незагорелые лица, торчавшие во всех окнах.
– Ладно, хорошенького понемножку. Давай посмотрим, сможешь ли ты ее выключить сам.
Мальчик смог. Глаза его сияли от восторга, на щеках выступили красные пятна.
– А как она действует? – спросил он с энтузиазмом.
– Ну, – начал Сейер и принялся копаться в памяти, – сначала там образуется электронная дуга, которая в свою очередь образует четырехтактный импульс. Он усиливается с помощью усилителя, а потом звук выходит через громкоговоритель.
Ян Хенри кивнул.
– И потом он варьируется от восьмисот до тысячи шестисот периодов. Значит, колеблется по силе. Чтобы было лучше слышно.
– А его делают на сиренной фабрике?
– Точно. На сиренной фабрике. В Америке или в Испании. А сейчас мы купим мороженое, Ян Хенри.
– Ладно. Мы его заслужили, хотя и не поймали никаких преступников.
Они вновь выехали на шоссе и повернули налево, по направлению к городу. Подъехав к ипподрому, остановились, припарковались и вылезли из машины. Сейер пропустил мальчика вперед. Они подошли к киоску. Возникла проблема с оберткой – ее было не оторвать от мороженого. Наконец они сели на скамейку на солнышке и принялись за мороженое. Мальчик выбрал «сафт-ис»-красное и желтое, с шоколадом сверху, а Сейер ел «крупсис»-с клубникой. Он всю жизнь его ел и не видел никаких причин отказываться от этой привычки.
– А вам потом на работу?
Ян Хенри вытер с подбородка сок и сахар свободной рукой.
– Да, но сначала мне надо заехать в гости к одному парню. На Эрик Берресенсгате.
– Он преступник?
– Пока нет, – улыбнулся Сейер. – Вероятнее всего, нет.
– Но вы не уверены? Это может быть преступник?
Посмеиваясь, Сейер был вынужден сдаться.
– Да, не исключено. Именно поэтому я туда и направляюсь. Но все-таки больше для того, чтобы удостовериться в том, что он НЕ преступник. Потому что тогда я смогу вычеркнуть его из своего списка. Вот так мы и работаем, понимаешь ли, пока в списке подозреваемых не останется кто-то один.
– Могу поспорить, он здорово испугается, когда вы подъедете вот на этой машине.
– Ну, уж это наверняка. Все пугаются. На самом деле это довольно забавно, потому что почти у каждого человека совесть нечиста. И когда я вдруг появляюсь у них на пороге, я чувствую, как они роются в памяти, пытаясь выяснить, что же я такое мог раскопать. Над этим, конечно, не стоит смеяться, но иногда я просто не могу сдержать улыбку.
Мальчик кивнул и продолжал загорать на солнышке в компании умного полицейского. Они доели мороженое и пошли назад к машине. Сейер взял в киоске бумажную салфетку, вытер мальчонке рот и помог ему пристегнуться.
– Мы с мамой собираемся в город взять видеофильмы. И для нее, и для меня.
Сейер завел машину и проверил «мертвый сектор».
– А что ты хочешь посмотреть? Фильм про преступников?
– Да. «Один дома-2». «Один дома» я смотрел два раза.
– Значит, вам придется ехать на автобусе туда и обратно. Машины-то у вас нет.
– Да. Получится дольше, но это ничего, у нас много времени. Раньше, когда у папы… когда у нас была машина, не успеешь и глазом моргнуть – а ты уже съездил туда и обратно.
Он сунул палец в ноздрю и немного поковырял там.
– Папа хотел БМВ. Такой, на какой он ходил смотреть. Белый. Если бы она, эта тетенька, купила «Манту»…
Сейер чуть не съехал в кювет. Сердце его в груди подпрыгнуло, но он взял себя в руки.
– Что ты сказал, Ян Хенри? Извини, не расслышал.
– Тетенька. Которая хотела купить нашу машину.
– Он об этом говорил?
– Да. В гараже. Это было в тот день – последний день, когда он был дома.
– Тетенька? – Сейер почувствовал, как по его спине пробежал холодок. – А он не сказал, как ее звали? – инспектор посмотрел в зеркало, перестроился и затаил дыхание.
– Сказал. У него на бумажке было записано.
– Ах, вот оно что?
– Но я его уже не помню, это было так давно.
– На бумажке? Ты ее видел?
– Ну да, она у него была в кармане, в комбинезоне. Он лежал на спине под машиной, а я сидел на верстаке, я там всегда сижу.
– Но ты говоришь, что видел листок – значит, он вынимал его из кармана?
– Да. Из кармана на груди. Он прочитал имя, а потом…
– Что? Положил назад в карман?
– Нет.
– А что, выбросил?
– Я не помню, что он с ним сделал, – сказал мальчик печально.
– А если ты хорошенько подумаешь, как, по-твоему, сможешь вспомнить?
– Не знаю.
Мальчик серьезно смотрел на полицейского; он начал понимать, что речь идет о чем-то важном.
– Если я вспомню, я вам скажу, – прошептал он.
– Ян Хенри, – так же тихо сказал Сейер, – это очень-очень важно.
Они подъехали к зеленому дому.
– Я понимаю.
– Так что, если вспомнишь что-нибудь про эту тетеньку – все, что угодно, – скажи своей маме, чтобы она мне позвонила.
– Ладно. Если вспомню. Ведь это было давно.
– Да, верно. Но иногда, если сильно напрячься и долго думать о чем-то, день за днем, можно вспомнить то, о чем ты, казалось, совершенно забыл.
– Пока, – сказал Ян Хенри.
– До скорого, – ответил Сейер.
Он повернул и смотрел в зеркало, как мальчик бежит к дому.
– Мне следовало бы предположить, – сказал он себе, – что парень может что-то знать. Ведь он всегда торчал с отцом в гараже. Ничему-то меня жизнь не учит.
***
Женщина. Она могла послужить приманкой, чтобы вытащить его из дома; а мужчина ждал где-нибудь, чтобы выполнить грязную работу. Но почему? В доме номер 6 на Эрик Берресенсгате был магазин, где продавали сантехнику, поэтому инспектор направился к дому номер 5 и на втором этаже нашел некоего Й. Миккельсена, безработного. Парня лет двадцати пяти, в джинсах с дырками на коленях.
– Вы знаете Эгиля Эйнарссона? – спросил Сейер и уставился на парня: как тот отреагирует?
Они сидели за столом на кухне, друг напротив друга. Миккельсен отодвинул в сторону стопку лотерейных билетов, солонку, перечницу и последний номер «Vi Menn»[10].
– Эйнарссон? Что-то знакомое, но не могу вспомнить. Звучит так, как будто он исландец.
Ему едва ли было что скрывать. Так что, конечно, не стоило ехать сюда, сидеть здесь за столом, покрытым клетчатой клеенкой, в разгар рабочего дня, – чтобы упереться носом в тупик.
