во двор выбежали остальные женщины с криками: «Прекратите!», «Что вы делаете?» Но Анна-Мария уже взяла что хотела, поднялась и пошла вперед, предоставив гостьям поднимать хозяйку на ноги.
Она обернулась, чтобы убедиться, что Ребекка ее не преследует. Дошла до трассы и позвонила Роберту.
– Можешь забрать меня. Я иду вдоль трассы в сторону Кируны.
– Что? – не понял Роберт. – С какой стати… ты что, не можешь подождать меня в доме?
– Потом объясню. Давай, поднимайся с дивана. И пошевеливайся, у меня мерзнут ноги.
Она дала отбой. Посмотрела на свои ноги в нейлоновых чулках. Обнаружила, что идет по дороге в туфлях Йенни.
– О черт… – выругалась Мелла.
И далее выкрикнула в пространство еще с дюжину отборных финских ругательств. Но густой, как белая вата, снегопад заглушил ее голос.
* * *
– Я должна ей позвонить, – сказала Ребекка.
После борьбы с Анной-Марией в сугробе она промокла насквозь.
Но Мария Тоб взяла у Ребекки телефон.
– Ты не в том состоянии, чтобы разрешать конфликты. И потом, сейчас десять вечера. Подождет до завтра.
– А в нашей семье вообще не принято разрешать конфликты, – рассмеялась София через ph. – Мы их…
Она сложила губы трубочкой и громко выдохнула, как будто хотела сдуть пыль с какого-то предмета.
– Подождет до завтра, – повторила Мария Тоб.
– Или до послезавтра, – с улыбкой подхватила София через ph. – Мы же в Куркиварре! На прошлом званом ужине гости повздорили из-за электрических плит. Какая лучше, La Canche или AGA? Правда, в снегу не боролись.
– Я тоже позвоню ей завтра, – сказала Клара и положила руку на грудь. – Я ведь не имела в виду ничего такого…
– Значит, завтра, – подвела итог Мария Тоб. – А сейчас – танцы!
«Черт с ней, с Меллой, – подумала Ребекка и обнаружила вдруг, что все предметы в комнате стали расползаться, теряя очертания, а некоторые и двоиться. – Все мои отношения летят к черту. Наверное, пора уезжать в Стокгольм…. Или куда-нибудь еще…»
Пока она доставала оставшиеся бутылки из углового шкафа, гостьи подняли стулья на столы и затолкали под стол тряпичные коврики. У Марии Тоб был танцевальный плей-лист, и она поставила телефон на динамики.
Снуррис разлегся на куче тряпичных ковриков под столом, как будто ее устроили специально для него. Ребекка пила прямо из бутылки. Алкоголь, как вата, обволакивал мысли и чувства. Когда ничего другого не остается, можно напиться, и это здорово!
Алкоголь для Ребекки был чем-то вроде теплых объятий. Все субличности, которые только что рыскали внутри нее с выставленными острыми когтями и заточенными лезвиями в лапах, оказались повержены в прах. Или же затаились в темных углах, ткнувшись носами в хвосты.
Только это и позволило Ребекке забыться и танцевать вместе со всеми.
* * *
– Я с самого начала знала, что все полетит к черту, – сказала Анна-Мария Роберту.
Они ехали в машине в город.
– Она всего лишь напилась. – Муж пожал плечами. – Такое случается.
– Ты не мог бы хоть раз встать на мою сторону? – рассердилась Анна-Мария. – Знаешь, кто она? Предательница своего класса.
– Она чувствует себя ущербной, как и ты, – попытался объяснить Роберт.
– Почему «как и я»? – вспыхнула Анна-Мария. – Кто тебе сказал, что я чувствую себя ущербной? Меня взбесило, что они мнят себя выше нас. Это не одно и то же.
Она подалась вперед и смахнула иней с внутренней стороны ветрового стекла. Жаркий ветерок из кондиционера и испарения с ее насквозь промокшего платья превратили салон машины в парную.
– А туфли Йенни! – причитала Анна-Мария. – Они стоят не меньше тысячи долларов. Ребекке следовало написать на пригласительных билетах: «Одежда: удлиненные трусы и бюстгальтер». Для чего я покупала это дорогущее платье? Не помню, чтобы когда-нибудь оказывалась в таком дурацком положении. Но ты же знаешь, как рассуждают эти люди… «Тот, кто умеет обращаться со столовыми приборами, может позволить себе держать нож в зубах». Но что это значит на самом деле? Что высший класс ведет себя как ему заблагорассудится, а мы должны приспосабливаться… У меня косметика на щеках, да? Кажется, не только на щеках, но и под грудью.
Роберт покосился на жену.
– На самом деле ты до чертиков сексуальна.
– Брось. Прекрати болтать… Послушай, куда мы едем? Нам ведь совсем в другую сторону.
– Тише. – Роберт приложил палец к губам и повернул влево на транспортном кольце, оставив за спиной старушку Кируну. – Я хочу показать тебе одну вещь.
– Что? – не поняла Анна-Мария. – Что за вещь? Еще какой-нибудь дом рядом с новой ратушей? Брось, я сказала. Мы не можем посмотреть его в другой раз? Все равно сейчас ничего не видно.
Роберт снова приложил палец к губам, подмигнул и улыбнулся. Еще два раза Анна-Мария пыталась открыть рот, чтобы спросить мужа, куда он едет, и сказать, что ей не нужно никуда, кроме как домой. Но Роберт только шикал на нее и делал загадочные глаза.
Они проехали насквозь поселок Кауппинен, хотя это и было запрещено.
– Помнишь? – спросил он.
– По-моему, ты рехнулся, – ответила Анна-Мария.
Но улыбнулась, потому что оставаться серьезной и дальше было невозможно. Еще бы она не помнила! Ему было восемнадцать, ей шестнадцать. Оба жили с родителями, но у Роберта уже была собственная машина. В следующем году он переехал в свою «однушку» на Гиммермансгатан. А пока они спускались к карьеру возле Пойккияркивеген, парковались где-нибудь, чтобы не было видно с дороги, и занимались сексом.
– Пока мы проезжали Кауппинен, мне обычно удавалось тебя уговорить.
– Ты… – рассмеялась Анна-Мария. – Болтун! Помнишь наш первый раз?
Впервые это случилось светлой летней ночью. Роберт опустил окна, когда они ехали через поселок. А потом сложили сиденья, выпрыгнули из джинсов и набросились друг на друга, как сумасшедшие. Только вот окна закрыть забыли, и это была вина Анны-Марии. Роберт думал об этом, как признавался впоследствии, но перенервничал из-за презерватива, который нужно было надеть. В считаные секунды машина наполнилась комарами. У Роберта потом оказалось не меньше сотни укусов на заднице.
– Даже между ягодицами, – вспоминал
