— Сначала я должен понять, чего вы хотите: сохранить вашего “крота” как действующего агента или вывести его из игры?
Кумарин в очередной раз намотал травинку на палец и вдруг охнул, болезненно сморщился, поднял руку. На мизинце, на самом нежном месте, в складке между фалангами проступила тонкая красная полоска.
— Вы порезались травой, — сочувственно заметил Григорьев.
Всеволод Сергеевич поднес мизинец к губам и посмотрел на Григорьева исподлобья. Взгляд у него был злой и затравленный.
— Сохранить его как агента уже невозможно, — произнес он медленно, хрипло и достал носовой платок, — вывести из игры тоже нельзя. Он подстраховался, самым банальным и самым надежным способом.
— То есть если с ним что-то случится, вся известная ему информация об агентурной сети всплывет на поверхность?
Кумарин молча кивнул и приложил бумажный платок к порезу. Тут же проступило кровавое пятно, слишком большое для такой царапины. Андрей Евгеньевич вдруг вспомнил, как много лет назад, сидя в кабинете Кумарина-резидента, Кумарина хитрого, опасного, сильного, содрал себе заусенец. И тоже было почему-то слишком много крови. Он попросил одеколон или что-нибудь, но Кумарин-хитрый предложил водки, и они выпили. А кровь все не останавливалась. Кумарин-опасный видел это и понимал, что человек, который поранился, всегда слегка растерян, хотя бы в первые минуты, пока Идет кровь.
— Он постоянно требует денег, — пробормотал Всеволод Сергеевич, — он тянет их из меня любыми способами. Ему все мало.
— Ну, денег много не бывает. Простите, я сейчас, — Григорьев встал, чтобы взять Христофора, который отбежал слишком далеко и почти затерялся в траве. Пока он ловил котенка, успел подумать, что Кумарин-сильный никогда не стал бы так откровенно жаловаться.
Христофор мяукал и терся о ладони. Он хотел есть. Григорьев вернулся к скамейке, достал из сумки баночку паштета и открыл ее.
— Он запросил у своего руководства статус неприкосновенности. Вы понимаете, что это такое? — тоскливо продолжал Всеволод Сергеевич.
Статус неприкосновенности — это действительно было серьезно. Его присваивали высшим чинам, элите силовых структур и госаппарата. Он давал массу привилегий и гарантий, но чтобы его получить, следовало пройти сквозь слои таких изощренных проверок, что даже кристально честные люди иногда опасались ввязываться в это.
— Иными словами, он вышел из-под контроля, не только вашего, но и собственного тоже? Он паникует, потихоньку сходит с ума, и вы не знаете, что теперь с ним делать?
— Да. Именно так.
— Но тогда все просто, — улыбнулся Григорьев и почесал за ушком Христофора, который все не мог оторваться от паштета, — если не знаешь, что делать, не делай ничего.
— Перестаньте, — вскрикнул Кумарин, — я так не могу. Я должен действовать. У меня есть гигантские возможности, а я не могу ими воспользоваться, чтобы решить проблему. Это как иметь миллионные счета и ночевать под мостом.
— Но надо сначала думать, а потом действовать, не наоборот.
— Именно поэтому я и сижу здесь с вами. Чтобы вы думали.
— Хорошо, — вздохнул Григорьев и убрал банку с паштетом у Христофора из-под носа. Котенок съел больше половины, это было слишком много. — Тогда давайте называть вещи своими именами. Вас волнуют не деньги, которые требует ваш агент, и даже не статус неприкосновенности. Вы испугались и растерялись потому, что он заказал Бриттена?
Кумарин застыл со своим несчастным порезанным мизинцем у рта. Ранка все еще кровоточила.
— Откуда вы знаете? — спросил он глухо.
— Я это вычислил.
— Кто он такой, тоже вычислили?
— А как же! — Григорьев позволил себе усмехнуться. — Стивен Ловуд, заместитель атташе по культуре. Они с Бриттеном вместе учились в колледже, дружили. Именно поэтому Бриттен сначала решил поговорить с ним откровенно, а потом уж передал информацию Макмерфи. Кстати, на чем он его подловил?
— На физике Терентьеве, — вздохнул Кумарин, — когда Бриттен узнал об аресте, решил, что это работа Лову да.
— Ясно. Кстати, как там у него дела, у физика?
— Отпустили. Он чуть не умер от инфаркта, искренне раскаялся и теперь близко не подойдет ни к одному иностранцу до конца своих дней.
— Ну и славно… Слушайте, Всеволод Сергеевич, если Ловуд действительно заказчик убийства, в ваших силах помочь следствию доказать либо его вину, либо его невиновность. Свобода — неплохая цена за ту агентурную информацию, которую он держит в качестве своей страховки. Выбор между российской тюрьмой и американским электрическим стулом не слишком его обрадует. Думаю, он предпочтет тихую обеспеченную старость у себя дома, в кругу семьи.
— А если нет? Где гарантия, что он не продолжит беситься?
— Поймите, он бесится от страха, от усталости, — покачал головой Григорьев, — все его поступки продиктованы желанием не победить, а уцелеть. Если он действительно заказал Бриттена, а заодно Кравцову, ему сейчас очень страшно, возможно, как никогда в жизни. Он в тупике. Так предложите ему выход. И не забывайте, чтобы воспользоваться своей страховкой, сдать агентурную сеть, он должен либо умереть, либо явиться с повинной. Вряд ли он этого хочет.
Кумарин резко поднялся и посмотрел на Григорьева сверху вниз.
— А вы молодец, как всегда. Остается последний вопрос. Кто возьмется передать ему это разумное предложение?
— Ну тут у вас большой выбор, — Григорьев улыбнулся и развел руками, — тут я пас.
— Мне кажется, лучше всего с этой задачей справится ваша дочь, — нервная улыбка задрожала где-то внутри бороды, и тут же исчезла, — я же сказал с самого начала: цепочка должна быть самой короткой — я, вы, Маша. То есть мисс Григ.
Григорьев медленно поднялся со скамейки и встал напротив Кумарина. Он был готов к такому повороту и потому ответил вполне спокойно:
— Нет. Она этого делать не будет.
— Он знает о вас, и если его не остановить, он сдаст всех, вас в первую очередь, — сказал Кумарин.
— М-м, — помотал головой Григорьев и широко улыбнулся, — обо мне он ничего не знает. Сейчас вы блефуете, Всеволод Сергеевич. Это не ваш стиль. Никакой связи с Машей я вам не обеспечу. А без меня вы к ней не подберетесь, поскольку она не поверит и воспримет это как провокацию. Моя дочь вам нужна не потому, что цепочка должна быть короткой. Просто вы хотите получить дополнительные гарантии моей преданности. Все вам мало. У вас за многие годы руководящей работы развилась колоссальная мания величия. Вы создали гигантскую, мощную структуру, которая сожрала не только все ваши силы, но и разум. Вы правда похожи на человека, который, имея миллионы, вынужден ночевать под мостом, поскольку опасается, что в собственной постели его зарежут. Но это все лирика. Если я вас правильно понял, Ловуд как агент вас больше не интересует. Вы хотите от него избавиться, но не знаете, как это сделать, поскольку он подстраховался, верно?
— Да! — вскрикнул Кумарин. — Сколько можно повторять одно и то же? Допустим, вы правы. О вас он не знает. Но другие…
— Не кричите, Всеволод Сергеевич, — Григорьев приложил палец губам, — мы все-таки здесь не одни, — он наклонился к уху Кумарина и прошептал чуть слышно:
— Есть решение более радикальное. Надо просто аннулировать его страховку.
— Как это? — Кумарин отстранился и уставился на него несчастными больными глазами.
— Вы многие годы морочили голову бедняге Билли, подставляя в качестве маленьких фальшивых “колокольчиков” невинных, честных людей. Вы посеяли смуту в его душе, теперь пора снимать урожай. Если вы не будете мне мешать, я сделаю это. Я попробую убедить Макмерфи, что информация об агентурной сети, которую использует для своей страховки Стивен Ловуд, — очередная “деза”. Все агенты на самом деле честные сотрудники, которых вы хотите подставить оптом. Правда, это станет концом многолетней игры, и Макмерфи будет считать, что вышел из нее победителем. Вас это, как, не огорчит?
— Думаете, получится? — Кумарин встряхнулся, глаза живо заблестели. — Но каким образом вы собираетесь это сделать?
