Эх, так и не удалось мне привыкнуть к этим чертовым наглазникам. Клэр вот их не замечает, как будто родилась с шорами на глазах. Нахлобучив мерзкое приспособление на лоб, она проваливается в сон с такой быстротой, что я не успеваю даже выругаться. Однажды я нацепил наглазники и сам, но проснулся в холодном поту, разбуженный собственным воплем: я вдруг совершенно уверился, что ослеп. Вот именно тогда я приобрел и повесил на окна плотные шторы, но яркое солнце пустыни оказалось не по зубам даже им; прогрызаясь в самые узкие и крохотные щелочки, солнечные лучи буравили нашу спаленку насквозь. Словом, живя в пустыне, нужно свыкнуться с мрачным фактом — да, ты живешь в пустыне. И все.
Лишь в прошлом году, когда наш Сан-Вердо сделался крупнейшим городом штата, мы прекратили ругаться из-за того, что обитаем на краю света. А ведь когда-то, тридцать шесть лет назад, единственной достопримечательностью занюханного, Богом забытого уголка было только что открытое, первое в этих краях казино. Теперь, конечно, от занюханного, Богом забытого уголка не осталось и следа. Теперь на его месте раскинулся богатый современный город с более чем стотысячным населением, сорока школами и колледжем (который через пять лет станет университетом), парой крупных торговых центров и тридцатью двумя казино, общий доход от которых составил в прошлом, 1964 году, свыше двухсот одиннадцати миллионов долларов. Есть у нас и много всего другого, например, сорок три церкви и даже синагога. Одно плохо: проклятая пустыня так никуда и не сгинула, и каждое летнее утро испепеляющее солнце по-прежнему врывается в мою спальню, как пожар; обжигающие щупальца свирепо впиваются в меня, немилосердно выдергивая из сна, и минутой спустя я уже, как ошпаренный, выскакиваю из постели и уныло ковыляю в ванную, кляня все на свете.
Но вот этим утром наше чертово светило едва не опередил телефон, хотя сам я каким-то чудом ухитрился проснуться за мгновение до его душераздирающего визга. Звонил Чарли Андерсон, который хотел поинтересоваться, разбудил он меня или нет.
— Меня — нет, а вот Клэр проснулась.
— Семь часов, — сонно пробормотала Клэр, приподнимаясь в постели. — Что за свинство! — Не снимая наглазников, с соломенными (по цвету и на ощупь), торчащими во все стороны волосами, она изрыгнула на Чарли поток непечатных слов, а в следующий миг, когда в комнате Билли взревел телевизор, сорвала наглазники и в самых сочных и изощренных выражениях объяснила нашему ребенку, что сотворит с ним, с его шкурой и задницей, если он не выключит проклятый ящик.
Андерсон, слышавший все это, рассыпался в извинениях.
— Поверь мне, Блейк, я ни за что на свете не рискнул бы названивать тебе в такую рань, если бы ты не упомянул, что собираешься сегодня махнуть в Лос-Анджелес. Ты не передумал? Просто… Ну, словом, ты ведь обычно уезжаешь на рассвете — вот я и решил… Я боялся — вдруг ты уже уедешь.
— Я передумал, — коротко ответил я.
— Значит, я опростоволосился. Извини, пожалуйста…
— Да брось ты! — великодушно сказал я. — Я тебе нужен, Чарли?
— Ты можешь заскочить ко мне утром? — спросил он. — Скажем — в половине десятого.
— Договорились, — пообещал я.
— Я бы, на твоем месте, сказала ему кое-что другое, — процедила Клэр, когда я положил трубку.
— Я знаю.
— Стоит ему только свистнуть, и ты уже несешься к нему на всех парусах.
— Да, вот, несусь. Можно подумать, что Чарли Андерсон никогда нам не помогал. Не подбрасывал мне выгодную работу. Не делал никаких одолжений.
— За все, что он для тебя сделал, ты с ним давно и с лихвой расплатился, — безжалостно отрезала Клэр, вылезая из постели и облачаясь в домашний халат.
— Значит, я должен был послать его ко всем чертям? Только за то, что он посмел тебя разбудить.
— Да катитесь вы все! — скривилась Клэр и зашлепала в ванную.
На самом деле так бывало не всегда. Мы ещё не вконец опротивели друг дружке, и кошка между нами не пробегала. Однако какая-то искорка угасла. Вы понимаете, что я имею в виду? Утром просыпаешься без того особенного, будоражащего кровь и воображение волнения, а вечером все так же, без него, ложишься спать. Должно быть, у каждого настает такая пора в семейной жизни, когда это случается, и мы с Клэр, увы — не исключение.
* * *
«Нет, у нас с Клэр даже лучше, чем у остальных», — сказал я себе, топая на кухню завтракать. Ведь, когда побреешься и оденешься, то смотришь на мир уже иными глазами. Клэр, умывшись, тоже пришла в себя, и предстала передо мной во всей красе — очаровательная смуглянка тридцати двух лет. Четырехлетний Билли и девятилетняя Джейн уже сидели за столом, уписывая кукурузные хлопья. Детишки у нас были — загляденье — крепкие, веселые, веснушчатые; кухня тоже приличная — современно обставленная, напичканная электронной утварью и всякими мелочами. Да и дом наш — тоже ничего небольшое ранчо, стоившее мне три года назад чуть больше тридцати тысяч. Весьма даже недурно — ведь если я не считался лучшим адвокатом в Сан-Вердо, то и среди худших тоже не слыл. Что же касается семейных отношений, то да порой нам случалось срываться, выходить из себя и орать друг на друга. А с кем не случается?
Клэр извинилась. Она пробудилась не в своей тарелке. Встала не с той ноги. Некоторые женщины прикладываются к бутылке, другие становятся неприступными, а вот Клэр у меня — отходчивая. Грех жаловаться. Словом, она извинилась, а я великодушно обронил, что, мол, не за что. Детишки, счастливо хихикая, сосредоточенно работали челюстями, а я выпил свой апельсиновый сок и сказал Клэр:
— Если хочешь знать, зачем я это спозаранку понадобился Чарли Андерсону, то я могу объяснить.
— А ты знаешь?
— Могу высказать научно обоснованную догадку. Ты уже слышала, что Джо Апполони, владелец ресторана «Пустынный рай», сыт по горло компанией «Костер и Кеннеди»?
— О, нет! Нет, Блейк — быть этого не может! — ее голос сорвался на возбужденно-счастливый фальцет, заставивший детишек на время перестать уписывать хлопья. Что ж, тридцать пять тысяч долларов — это сумма, вполне способная вызвать возбуждение, а ведь именно столько Джо Апполони ежегодно выкладывал адвокатской конторе «Костер и Кеннеди» за то, чтобы она представляла его интересы. Что касается самих Костера и Кеннеди, то оба они обрюзгли, одряхлели, поглупели и очень-очень заважничали, так что, если какие-то из этих качеств и требовались Джо Апполони лет десять тому назад, то теперь он в них нуждался, как в гангрене.
— Это всего лишь догадка.
— Блейк, ты непревзойденный мастер по части догадок. Ты понимаешь, что это для нас значит?
— А что это для нас значит? — вкрадчиво спросил я.
— Обалденную кучу денег — вот что! — торжествующе выкрикнула Клэр. — Задаток тебе положат такой же?
— Пусть для начала даже тысяч двадцать пять, все равно это не мелочь.
— Ой, Блейк, а я так наорала на лапочку Чарли.
— И поделом ему, — мстительно сказал я. — Слушай, Клэр, хочешь, я тебе кое-что скажу?
Клэр, поставив передо мной тарелку с омлетом, закивала. Детишки, без которых не обходилось ни одно мало-мальски важное дело, тоже дружно закивали.
— Так вот, пока ещё Чарли Андерсон будит нас в семь утра. А вот через год — всего лишь через какой-то год, Клэр, или через два, — если какой-нибудь паршивый политикан осмелится позвонить мне в семь часов, это будет стоить ему должности и карьеры.
Клэр всплеснула руками.
— Ой, как я люблю, Блейк, когда ты так говоришь, — радостно взвизгнула она. — Ты просто излучаешь уверенность. А вот за неуверенного в себе мужчину я бы и гроша ломаного не дала. Ведь какими бы славными качествами ни обладал мужчина, но, если он не уверен в себе, — то обречен всю жизнь прозябать в неудачниках. Молодчина!
Быть может, я был бы счастливее, относись моя Клэр к тем женщинам, которые довольствуются тем, что имеют, но с другой стороны — она всегда меня подбадривала. Понукала. Толкала вперед. Я это точно знал. И всегда замечал. На каком-то этапе она твердо решила, что должна сделать меня миллионером.
В Сан-Вердо я перебрался четырнадцать лет назад, едва успев закончить юридический колледж, но к одуряющему зною, царящему летом в пустыне, так и не привык. Выйдя из дома на раскаленное пекло, я судорожно вдохнул обжигающий воздух, бегом устремился к машине, рыбкой нырнул в нее, включил кондиционер и лишь тогда вздохнул с облегчением. И такое повторялось каждый день. Мы лишь недавно впервые позволили себе завести машину с кондиционером, и я отнюдь не считал, что выбросил деньги на ветер. Если нельзя купить счастье, то за удобство и комфорт никаких денег не жалко.
Направляясь в центр города, я миновал Фремонт-сквер — то самое место, где когда-то возникло наше первое заведение по выкачиванию денег из карманов азартных посетителей. Муниципалитет неоднократно пытался прибрать доходное место к рукам, но всякая попытка властей наложить лапу на главную городскую достопримечательность неизменно натыкалась на бешеное сопротивление. Занятно — никто ведь не возражал против того, что власти управляют тотализатором на скачках, но, стоило завести речь о казино, общественность тут же поднимала дикий вой. Сейчас же городские власти возвели в самом центре нашей Фремонт-сквер высоченную и совершенно роскошнейшую хрустальную клетку — ультрасовременный павильон из стекла и бетона, убежище от палящего солнца, — а вокруг расставили сорок «одноруких бандитов». На мой взгляд, эти автоматы ничем не отличались от торчащих буквально на каждом шагу счетчиков автомобильной парковки, но вот владелец казино считал иначе. Обслуживал «бандитов» всего лишь один человек, загружавший их мелочью, а вот доходы от них просто поражали воображение.
