Томас Гиффорд
Змеиное гнездо
Я не устаю поражаться, насколько я зависим от милости телевизионных редакторов и издателей и насколько мой образ в глазах общества больше определяется ими, чем мною самим. Мне знакомы политики, научившиеся видеть себя только так, как видит их телекамера. Телевидение захватило их личности и превратило в своего рода телевизионные призраки прежних людей. Иногда мне приходит в голову, что они и спят так, чтобы хорошо выглядеть на экране.
Никит Гавел
Для целей телевидения идеальный мир – тот, в котором увлекательнее всего то, что происходит на экране в данный момент. Одно событие не обязательно должно быть важнее другого, потому что каждое предназначено завладевать нашим вниманием на короткое «сейчас», в котором они существуют. Это может быть финал чемпионата по бейсболу или передача с места взрыва в Оклахоме… Или результаты выборов, определяющих нашего нового президента… О. Джей Симпсон – символ слияния понятий «новости» и «развлечение», однако такое слияние стало неизбежным с тех пор, как спортсменам, политикам, киноактерам и убийцам пришлось состязаться за место в одном и том же маленьком ящике.
Джеймс Фэллоус. Как подать новость
Мы пробились, мы исцелили народ Америки – и делаем все возможное, чтобы прошлое не оказалось больным и зачумленным и не заразило настоящего. Мы – политики… Смотри веселее, Бен. Все это – просто шоу-бизнес. Мы, как и все прочие, участвуем в представлении. Смешно, правда? А как серьезно мы к себе относимся! Ступай, Бен, живи своей жизнью и будь счастлив.
Эмери Дунстан Ларкспур
Посвящается Карт
Этот роман не был бы написан, если бы не бескорыстная помощь людей, которые ничего не выигрывали от его написания. Администрация президента Билла Клинтона неизменно оказывала мне помощь, терпеливо и добродушно переносила мое любопытство, когда я совал нос везде и всюду, от Западного крыла Белого дома до коридоров Конгресса и министерства юстиции. И потому я искренне благодарю следующих людей:
президента Билла Клинтона,
Карла Стерна, Каролину Аронович и Дэна Гамильтона из департамента общественных отношений министерства юстиции,
Теодора Дж. Салливана, сотрудника сенатора Дэниела П. Мойнигана,
Карен Финни из бюро посещений Белого дома,
Джима Хьюза из бара «Раунд Робин» отеля «Уиллард»,
Норин О'Доуд, управляющую отелем «Лэтэм»,
Джина Фоли,
Криса Уорнейка,
Джима Бима,
Энн Сток, представителя президента по связям с общественностью,
Лизу Капуто, пресс-секретаря Хиллари Клинтон,
Кристин Малой,
покойного Рейда Беддоу из «Вашингтон Пост», друга всей моей жизни.
Я особо обязан Марку Хоберману из бюро посещений Белого дома, неустанно сопровождавшему меня в странствиях по Западному крылу, без устали отвечавшему на бесконечные вопросы и любезно делавшему для меня снимки, с помощью которых я мог доказать друзьям и врагам, что побывал там-то и сделал то-то.
Были еще многие, терпеливо переносившие интервью, делившие со мной пиццу в «Джепетто» и роскошные обеды в «Ситронелле» и очень долгие и приятные вечера в «Четырех временах года», и в «Ред Саг», и в Жокей-клубе в «Ритце», и в «Дюк Сиберт». К концу дня разговор неизменно переходил на политику. Вашингтон воистину город, принадлежащий одной компании, и называется она «Политика, инк.». Могу только надеяться, что часть их опыта и некоторые из опасений, которые они мне высказывали, отразились в романе. Если нет, это мой промах, потому что они изъяснялись очень внятно.
Чарли Хартман, как и при работе над моим предыдущим романом «Ассасины», оказался самым верным из друзей и резонаторов. Он великолепно улавливает все достоинства и недостатки повествования и, к добру или к худу, не отступается, пока не настоит на своем. То, что он до сих пор цел, свидетельствует о его живучести.
Мой издатель Беверли Льюис внесла огромный вклад и справилась с весьма мучительной работой, которую я редко ей облегчал, хотя, богом клянусь, предан ей всем сердцем. Мой агент Кэти Роббин выполнила и перевыполнила свои обязанности, помогая мне миновать весьма сложные участки пути. Ведущий политического семинара «Субботним утром» пытался поднять меня до уровня политика, заставляя соревноваться с ним в произнесении речей в стиле Эверетта Тру, хотя с самого начала было ясно, что я не из той лиги. И наконец, я в долгу перед всеми сотрудниками издательства «Бэнтам», помогавшими мне во всем.
Этот роман никогда не увидел бы свет без Карли Уиклер, поверившей в меня и в мою миссию. Ее мудрость, юмор и вера полностью изменили мою жизнь. И далее – ко всеобщему облегчению – я не нахожу больше слов.
Он стоял перед палатой представителей, глядя над головами конгрессменов, собравшихся на объединенную сессию, над головами избранных почетных гостей, в телекамеры, которые разносили его слова по всем Соединенным Штатам Америки и по всему миру. Был вечер 19 января, и вполне возможно, это был его последний доклад Конгрессу. На пороге четвертого года президентского срока Чарльз Боннер выглядел подтянутым, сильным и решительным. Кое-кто считал, что ему давно нет нужды следить за результатами опросов.
Они ошибались.
Он постоянно следил за рейтингами. Он видел, куда склоняется Америка. Вправо. Страх потерять работу в девяностых, страх перед снижением уровня жизни и страх за будущее детей, страх перед старостью и страх конкуренции, страх перед преступностью и наркотиками… быстрее всего нарастал страх за неприкосновенность границ, страх лишиться силы и независимости в смысле государственной безопасности. А теперь, когда разразившаяся в Мексике война и усиливающееся ультрареакционное правительство Китая угрожали американским границам и американской безопасности, американцы, соответственно, все более тревожно поглядывали на Первого гражданина. Его рейтинг поддержки месяц за месяцем катился вниз – достиг 42 процентов и продолжал падать. Конца этому не предвиделось.
Чарли Боннеру было известно и другое. Он знал, что разведслужбы постоянно дезинформируют его относительно ситуации в Мексике и в Китае. Агентство национальной безопасности провело независимую проверку, показавшую, что дезинформация встроена в систему, – и в результате погибли три человека. Разведслужбы протекали, как решето – хуже того, это решето продавалось. Или так это выглядело. Директор АНБ сказал, что сделать ничего нельзя, что времени исправить что-либо до выборов не хватит.
Однако кое-что он мог успеть. У него был еще год. Он будет действовать самостоятельно. И тихо. Устроить скандальчик никогда не поздно.
На тридцать второй минуте выступления он отклонился от подготовленного текста речи. Энсон Дамерон из «Лос-Анджелес таймс» на галерее прессы очнулся от короткой дремоты и, озираясь, соображал, почему, черт возьми, замолчал президент? Бренда Холлидей из «Сент-Пол пайонир пресс» ткнула его локтем и сообщила, что он храпел.
– Что происходит? – вопросил Дамерон, зевая.
Она уколола его взглядом.
Президент оперся о кафедру, и тон его речи изменился: изменилась, казалось, вся осанка, и он вдруг снова стал тем человеком, который за три осени до того вел кампанию по стране, перескакивая из поездов в автобусы, стоял среди толп на площадях или сидел на копне сена под «луной жнецов», обращаясь к пяти десяткам человек, собравшимся его послушать. Он уже не читал по бумаге. Он снова был просто Чарли Боннером, человеком, которому вы можете верить. Или не верить. Вам решать.
– Во время кампании, которую мы вели почти четыре года назад, перед предварительными выборами в Новой Англии, мне пришлось выступать в форте Тикондерога, и меня глубоко тронула история этого места. Последнее время я часто думаю о Тикондероге.
В 1775 году молодая нация делала первые шаги в борьбе за свободу. Америка тогда только складывалась. Весть о договорах в Лексингтоне и Конкорде застала полковника Эвана Аллена недалеко оттуда, и он понял, что пришло время войны за свободу – первого сражения против короля Георга. Пришло время «вооруженной черни», как их называли, подняться и показать себя с мушкетом и пикой – и Эван Аллен со своими парнями с Грин-Маунтинс сделал это.
В старой комнате прессы куривший толстую сигару, задравший ноги на исцарапанную крышку стола и следивший за выступлением по телевизору Уолтер Петерсон, который говаривал, что всю жизнь проработал в АП, ЮП и всяких прочих проклятых П…, обернулся к Майку Фултону из «Ньюсдэй» со словами:
– К чему это он, черт побери? Мне что, заново писать передовицу? Господи, эти политиканы!
