К. Преображенский
КГБ в Японии. Шпион, который любил Токио
Посвящаю моим детям, Георгию и Маоиа Преображенским, и крестным детям: Ольге Грачевой, Севастиану и Василиссе Цепляевым, Денису Фоменко и Константину Мухину
Шпионская кухня — это не только тайное помещение под крышей любого посольства, где плетутся заговоры Это еще и самая настоящая кухня, источающая аппетитные запахи еды и расположенная за ресторанным залом. Ведь все вербовочные беседы за рубежом проводятся в ресторанах, и оттого каждый наш разведчик — еще и отличный специалист в области кулинарии, гурман. Достоинства национальных кухонь он использует для того, чтобы подобрать ключ к сердцу человека. Даже такого умного, как помощник японского министра…
О чем, думаете вы, чаще всего говорят между собой сотрудники советской разведки в часы досуга, прогуливаясь на лыжах в солнечный зимний день по лесу в Ясеневе, вокруг штаб-квартиры?
Может быть, они вспоминают какие-нибудь невероятные случаи из разведывательной работы за границей? Нет, это запрещают правила конспирации, а кроме того, такая тема считается нескромной, ибо у большинства коллег годы заграничной деятельности были заполнены лишь написанием скучных служебных бумаг в полутемной резидентуре, и ничего особенного с ними там не случалось.
Не обсуждают они и действий высокого руководства, потому что в разведке развито доносительство, и за неосторожный отзыв о начальниках можно стать невыездным.
Разумеется, не упоминают они и о внешней политике пашей страны, поскольку все не раз побывали за границей в качестве дипломатов, журналистов или торговых работников и очень хорошо знают, что наши газеты преподносят тамошнюю жизнь совсем не правдиво, а высказывать на этот счет собственную точку зрения опять же небезопасно. Нет, среди двоих такой разговор все же допускается, но о чем говорить, когда вы идете на лыжах группой?
И поэтому бойцы невидимого фронта беседуют об одном: о еде, неведомых в нашей стране экзотических блюдах Именно они служат главной характеристикой той страны, в которой разведчику довелось побывать. Чувствуется, что эта тема каждому из них по-настоящему близка и интересна.
И потому приехавший из Ирана рассказывает не о жестоком режиме Хомейни, а о нежнейшем шашлыке из осетрины, который готовят прямо на морском берегу искусные повара. Разведчик, только что побывавший в Эквадоре, не обличает с гневом правящую в нем проамериканскую марионеточную клику, а, глотая слюнки, вспоминает тамошнее национальное блюдо. На жаровне, вмонтированной прямо в стол ресторана, раскладывают кусочки говядины, взятые абсолютно из всех частей коровьей туши, и это тонкое разнообразие вкусовых оттенков, запиваемое еще и отличным чилийским вином, остается в памяти на всю жизнь.
Те же, кому пришлось работать в Германии, не могут без волнения вспоминать о свинине: о запеченных ножках «айсбайн», жареных хвостиках, ушах или жилках и, главное, о знаменитых немецких колбасках, коих существует множество сортов.
При входе в один из больших кабинетов, занимаемый германским отделом политической разведки, даже висит на стене двухметровый кусок плотной бумаги, на котором напечатано стихотворение, посвященное тюрингской колбасе. Хотя буквы в нем русские, по каким-то неуловимым отличиям в их написании чувствуется, что смонтирован этот текст за границей, скорее всего, в одной из типографий Группы советских войск в Германии. Ведь все печатные станки находятся под особым контролем КГБ, и начальнику типографии ничего не стоило выполнить просьбу надзирающего за ним особиста об издании в нескольких экземплярах этого стихотворного опуса.
Оказывается, тюрингская колбаса отличается от всех прочих тем, что ее в сыром виде закладывают в батон белого хлеба, разрезанный пополам, и пекут в костре на углях… Стихотворение написано непрофессионально и даже бездарно. Например, в нем есть такие строчки:
А как прожаришь серединку,
Переверни ее на спинку.
Хотя, как известно, у колбасы никакой спинки нет. И все же, и все же, читая его, явственно представляешь, как растекается по хлебному мякишу жирный сок, как он с шипением капает на горящие угли, как щекочет ноздри смешанный аромат свежего жареного мяса и сосновой хвои…
Строго говоря, такому стихотворению в разведке не место. Кроме своего несерьезного содержания, оно еще со всей очевидностью свидетельствует о том, что в нашей стране такой колбасы нет и вообще с едой не все в порядке. Однако никто из начальников не требует снять аполитичный плакат, так же как и не пресекает бесконечных разглагольствований о еде. Они считаются здесь профессионально-чекистскими и приравниваются к обмену опытом: ведь мало кто знает о том, что вся разведывательная работа теснейшим образом связана с едой! За исключением особо секретных операций, вроде закладки тайников глубокой ночью в лесу, вся она проходит в ресторанном чаду, под звон бокалов и взрывов хохота, перемежаемая изощренными тостами, которые произносит советский разведчик, стараясь во что бы то ни стало склонить своего сотрапезника к сотрудничеству.
В любую минуту к столику могут подойти контрразведчики, обоих арестовать, и на этом карьера нашего разведчика рухнет, но он, отгоняя страх, кричит звонким от волнения голосом:
— Официант! Еще две кружки пива!..
Поэтому каждый советский разведчик является еще и тонким гурманом. Чуть ли не каждый день ему приходится посещать иностранные рестораны, и уже к концу первого года загранкомандировки разведка и еда складываются в его уме в единое целое.
Летом он приезжает в Москву в свой первый отпуск.
Оживленные, радостные коллеги-разведчики ходят из кабинета в кабинет, радуясь возможности говорить о работе в полный голос, не приглушая его, как принято в резидентуре. Повсюду слышен их громкий смех.
— Да что там рассуждать об организации встреч, если все и так ясно как день: знакомство с японцем — это две чашки кофе с пирожным, и до свидания! — возбужденно говорит один, разрубая воздух рукою. — Первая встреча для установления личных отношений — бифштекс и по кружке пива! Клиент начинает догадываться, что ты из разведки, — ужин из восьми блюд в китайском ресторане! Дело идет к вербовке — отдельный кабинет в ресторане японской кухни, жареные креветки и перепелки. Ну а уж если и вербовочную беседу надо проводить, то отправляйтесь во французский ресторан с омарами и вином-кислятиной!..
— А недавно к нам в токийскую резидентуру прибыл новый сотрудник, Петров, из провинциального КГБ, — подхватывает кто-то тоненьким, не знакомым мне голосом. — Так он заявил: не буду, мол, встречаться с агентурой в японских ресторанах, не могу жрать сырую рыбу! Ему, видите ли, больше по душе сало с горилкой. Как же при таких замашках он будет работать с японцами!..
«Ничего себе работа! — подумал я, склонившись над объемистым томом агентурной разработки. — Ходи по ресторанам, закусывай, причем на виду у сотен людей! Где же тут конспирация? И как насчет шпионажа?»
Однако мне, молодому чекисту, только что окончившему разведывательную школу, высказывать своего мнения не полагалось, хотя в Японии я уже побывал и даже наблюдал там одну шпионскую встречу…
Она, впрочем, тоже проходила в ресторане — китайском и очень дорогом. Пойти туда на свои деньги мы, советские студенты-стажеры, получавшие мизерную стипендию, естественно, не могли. Всю нашу группу в десять человек пригласил известный японский кинорежиссер Кинугаса, постановщик первого советско японского фильма «Маленький беглец». Руководительница нашей группы Б. была на съемках его переводчицей, и щедрый старик Кинугаса решил ее таким образом отблагодарить.
Мы же радовались возможности впервые в жизни отведать китайской еды. С благоговейным восторгом вкушая одно блюдо за другим, мы принимали посильное участие в застольной беседе, расточая вежливые улыбки хозяину стола. Внимание, проявленное знаменитым режиссером к нам, безвестным студентам-стажерам, праздничная атмосфера ресторана, украшенного разноцветными бумажными фонариками, и восхитительно вкусная, обильная еда развеяли поначалу владевшую нами скованность, и мы пребывали в благодушном состоянии.
И вдруг что-то необычное и странное привлекло мое внимание. У меня екнуло сердце, словно кто-то окатил меня ледяной водой… По возвращении в Москву я, скорее всего, буду принят в разведку, где мне предстоит весьма специфическая работа, которую надо будет осваивать на практике…
Перед моим мысленным взором замелькали кадры учебного кинофильма, на которые наложился комментарий преподавателя… Стоп! Сейчас у меня на глазах совершалась типичная шпионская операция…
