Оставшись один, Вудроу внутренне сжался, чувствуя смутную угрозу. Так случалось с ним всякий раз, когда он переступал порог ее дома. Он вдруг превратился в деревенского подростка, попавшего в большой город. Если это коктейль-пати, почему я не знаю этих людей? «По какой причине нас пригласили сюда этим вечером? В какой комнате будет она? Где Блюм? Скорее всего рядом с ней. Или на кухне, рассказывая истории, от которых слуги покатывались со смеху». Вспомнив о цели своего приезда, Вудроу прошел по полутемному коридору к двери в гостиную. Открыл ее. Лезвия утреннего солнечного света, прорубившиеся сквозь зазоры между портьерами, освещали связанные вручную инвалидами щиты, маски, коврики и покрывала, которыми Тесса оживляла полученную от государства мебель. И ведь создавала уют! «Такой же камин, как у нас, такие же стальные балки, обшитые деревом, имитирующие дуб старой Англии. Все, как у нас, только поменьше, потому что детей у Куэйлов не было и Джастин занимал более низкую должность. Тогда почему жилище Тессы всегда выглядело как настоящий дом, а по нашему сразу чувствовалось, что мы — временщики?»
На середине комнаты он замер, охваченный воспоминаниями. «Здесь я стоял и читал ей мораль, ей, дочери графини. Рядом с инкрустированным столиком, который, по ее словам, очень любила мать. Я опирался на спинку этого непрочного стула из атласного дерева и вещал, словно папаша из викторианских времен. Тесса стояла у окна, в падавшем сзади солнечном свете ее платье из тонкой хлопчатобумажной материи стало прозрачным. Знала ли она, что обращался я к ее обнаженному силуэту? Что, глядя на нее, я видел мою мечту, ставшую реальностью, мою девушку на пляже, мою незнакомку в поезде?»
— Я подумал, что будет лучше, если я заеду к тебе и все выскажу сам, — сурово начал он.
— Почему ты так подумал, Сэнди? — спросила она.
Одиннадцать утра. Совещание в «канцелярии» закончено, Джастин отправлен в Кампалу, на трехдневную, никому не нужную конференцию, посвященную вопросам повышения эффективности распределения гуманитарной помощи. Я приехал по официальному делу, но оставил автомобиль на соседней улице, как чувствующий свою вину любовник, навещающий жену сослуживца. Господи, как же она красива! И молода! Какая у нее высокая, упругая грудь. Как только Джастин позволяет ей покидать их дом! Большие серые глаза, улыбка, говорящая о том, что ее обладательница, несмотря на юный возраст, много чего повидала. Вудроу не видит улыбки, потому что падающий в окно свет слепит глаза. Но он слышит ее в голосе Тессы. Дразнящем, пьянящем, аристократическом голосе. Который он в любой момент может оживить в памяти. Так же, как линии талии и бедер обнаженного силуэта, ее сводящую с ума походку. Неудивительно, что она и Джастин нашли друг друга: выходцы из одной конюшни, пусть их и разделяли двадцать лет.
— Тесс, честное слово, так продолжаться не может.
— Не зови меня Тесс.
— Почему?
— Это имя зарезервировано для других.
«Для кого? — задается вопросом он. — Для Блюма? Еще для кого-нибудь из ее любовников?» Куэйл никогда не называл ее Тесс. Гита, насколько знал Вудроу, тоже.
— Ты просто не должна так свободно выражать свои взгляды. Свое мнение.
Следующую фразу он приготовил заранее. Речь в ней шла о том, как положено вести себя жене дипломата, в чем она должна видеть свой долг. Но ему не удается произнести ее до конца. Слово «долг» вызывает мгновенную ответную реакцию.
— Сэнди, мой долг — это Африка. А твой?
Он удивлен, что должен отвечать не только ей, но и себе.
— Мой долг — служить своей стране, пусть это и звучит помпезно. И Джастина тоже. Выполнять задачи, поставленные Министерством иностранных дел и послом. Я ответил на твой вопрос?
— Ты знаешь, что нет. Совсем не ответил. Я спрашивала совсем о другом.
— Что-то я тебя не понимаю.
— Я думала, ты можешь прийти, чтобы поговорить о тех документах, которые я тебе передала.
— Нет, Тесса, разумеется, нет. Я пришел, чтобы попросить тебя не рассказывать всем и каждому Тому, Дику и Гарри об ошибках и неправильных действиях правительства президента Мои. Я пришел, чтобы попросить тебя играть за команду, вместо того чтобы… ты знаешь, о чем речь, — грубо закончил он.
Говорил бы я с ней так сурово, если бы знал, что она беременна? Наверное, смягчил бы тон. Но поговорил бы обязательно. Гадал я о том, беременна ли она, когда пытался не замечать ее обнаженного силуэта? Нет. Я ужасно ее хотел, и она могла это понять по моему изменившемуся голосу и по неестественности движений.
— Сие означает, что ты их не прочитал? — Она определенно старалась свести разговор исключительно к содержанию документов. — Ты собираешься сказать, что у тебя не нашлось времени.
— Разумеется, я их прочитал.
— И какие мысли возникли у тебя после того, как ты их прочитал, Сэнди?
— Я не нашел в них ничего такого, чего бы не знал раньше, а что-либо изменить я не в силах.
— Такой ответ характеризует тебя не с лучшей стороны, Сэнди. Более того, свидетельствует о малодушии. Почему ты не можешь ничего сделать?
— Потому что мы — дипломаты, а не полисмены, Тесса, — Вудроу ненавидел свой голос. — Ты говоришь мне, что государство Мои насквозь коррумпировано. Я никогда в этом не сомневался. Страна умирает, она обанкротилась, все, от организации туризма до заботы о диких животных, от образования до транспорта, от системы социального обеспечения до средств коммуникации, разваливается из-за воровства, некомпетентности, пренебрежения к исполнению обязанностей. Точно подмечено. Ты говоришь, что министры и чиновники грузовиками воруют продукты и медикаменты, предназначенные голодающим и больным беженцам, иногда проделывая это по договоренности с сотрудниками агентств, занимающихся распределением гуманитарной помощи. Разумеется, воруют. Расходы на здравоохранение в Кении составляют пять долларов на человека, и это до того, как все чиновники, сверху донизу, урвут свой кусок. Полиция избивает тех, кто по глупости привлекает к этим вопросам внимание общественности. Тоже правда. Ты изучала их методы. Говоришь, что они используют водную пытку. Держат людей в воде, потом избивают, но следов не остается. Ты права. Они избивают. Всех, кто попадет под руку, без разбора. А мы не протестуем. Они также сдают оружие в аренду знакомым бандитам, с условием, что те вернут его до восхода солнца, иначе о залоге придется забыть. Посол разделяет твое возмущение, но мы не протестуем. Почему нет? Потому что находимся здесь, и слава богу, чтобы представлять свою страну, а не их. В Кении живет тридцать пять тысяч британцев, родившихся на этой земле, и их существование целиком зависит от прихоти президента Мои. Посол здесь не для того, чтобы усложнять им жизнь.
— И еще вы представляете интересы британского бизнеса, — игриво напомнила она.
— Это не грех, Тесса, — он старался отвести взгляд от ее манящей груди. — Коммерция — не грех. Торговля с развивающимися странами — не грех. Торговля, между прочим, и помогает им развиваться. Торговля оставляет надежду на реформы. Те реформы, к которым мы стремимся. Торговля приводит их в современный мир. Позволяет нам помочь им. Как мы можем помочь бедной стране, если мы сами не будем богаты?
— Чушь собачья.
— Не понял?
— Лицемерная, чистейшая, напыщенная собачья чушь, если тебе нужна развернутая характеристика, которой потчует всех Министерство иностранных дел вообще и Пеллегрин в частности. Оглянись вокруг. От торговли бедные не становятся богаче. Прибыли не идут на реформы. Они идут на подкуп продажных государственных чиновников и на пополнение счетов в швейцарских банках.
— Я абсолютно не согласен с такой…
Но Тесса прервала его:
— Значит, в архив и забыть. Так? Никаких действий в настоящий момент не предпринимать. И подпись: Сэнди. Великолепно. Прародительница демократии в очередной раз показывает себя лицемерной лгуньей, проповедуя свободу и права человека для всех, кроме тех мест, где у нее есть возможность заработать бабки!
— Это несправедливо! Да, приспешники Мои — преступники, и старик будет править до ближайших выборов, то есть еще пару лет. Но нельзя все рисовать в черных красках. Слово, сказанное в нужное ухо, коллективное решение стран-доноров о прекращении помощи, тихая дипломатия приносят результат. И Ричард Лики вошел в состав кабинета, чтобы поставить заслон коррупции и убедить доноров, что их помощь больше не пойдет на обогащение ближайшего круга Мои, — он почувствовал, что чуть ли не цитирует депеши, приходящие из Форин-оффис. Хуже того, она тоже это почувствовала, потому что ее губы разошлись в широкой усмешке. — Настоящее у Кении, конечно, не очень, но у нее есть будущее, — оптимистично добавил он. И замолчал, в надежде, что она то ли знаком, то ли словом покажет: да, они движутся к некоему подобию перемирия.
