Андрей Добрынин - Кольцевой разлом

  - Отпусти ее, Умар, не валяй дурака.

   Террорист, который шумно сопел и, казалось, окончательно утратил контроль над собой, тут же беспрекословно повиновался. Дикторша медленно выпрямилась и стояла, втянув голову в плечи - повернуться ей было страшно. Единственное, что она заставила себя сделать в своем шоковом состоянии - это одернуть юбку. Если бы она расслышала приглушенный смех кавказца, то, возможно, и поняла бы, что он вовсе не так уж стремился ее изнасиловать, однако слышала она только свой страх.

  - Повернитесь,- произнес тот же спокойный голос. Дикторша повиновалась и оказалась лицом к лицу с главарем террористов, пристально и чуть насмешливо смотревшим ей прямо в глаза. В этом взгляде не читалось ни тени того восхищения, к которому она привыкла, однако она почему-то почувствовала себя спокойнее.

  - С чего вы взяли, будто мы взяли деньги за свой уход?- спросил главарь. - С чего вы взяли, будто нам помогает президент Белоруссии и будто он пригласил нас к себе в республику? Когда мы терроризировали мирное население?

   Главарь помолчал - казалось, он и в самом деле ждет ответа. Однако вместо ответа по лицу дикторши, смывая косметику, обильно покатились слезы, словно у отличницы, неожиданно получившей единицу. Она нервно одергивала костюм и судорожно всхлипывала. Умар наставительно изрек:

  - Нехорошо унижать людей, если они не могут тебе ответить!

  - Точно,- кивнул главарь. - А вы только этим и занимаетесь. Но иногда это небезопасно, потому что ответить на самом деле могут все.

      Главарь помолчал и на секунду отвел взгляд, но затем посмотрел дикторше прямо в глаза и произнес:

  - Такая прелестная женщина... Жаль. То, что вы делаете, недостойно вас.

   Дикторша сама не знала, сколько времени она пребывала в оцепенении. Все это время она о чем-то напряженно размышляла, но потом никак не могла вспомнить, о чем. Пришла в себя она только тогда, когда ее шофер осторожно тронул ее за локоть и вполголоса сказал:

  - Пора ехать, поздно уже.

   Дикторша вздрогнула так сильно, что шофер в испуге отпрянул. Машин с террористами уже и след простыл. О случившемся напоминал только след торможения на асфальте, хорошо видный даже при свете далекого фонаря.

  - Больше не буду здесь ездить,- бормотал шофер. - Здесь короче, конечно, но улица неосвещенная, машин мало, а кругом беспредел...

   Дикторша лихорадочно вспоминала все происшедшее. В ее голове беспорядочно крутились обрывки сегодняшнего эфира, фразы из прочитанного текста, фигуры бандитов, шофер, катящийся по мостовой... Но чаще всего в сознании всплывало, заслоняя все остальное, жесткое лицо с холодными синими глазами. Этот человек не смотрел на нее как на женщину, позволил своим людям оскорбить ее и сам высказал ей свое неуважение. Дикторша уже давно исподволь привыкла к мысли о том, что для женщины главное то, как она выглядит, а не то, что она говорит и что делает. Ей казалось, будто впервые в жизни ей встретился мужчина, думающий иначе, и этот единственный встречный с отвращением отнесся к ее словам и поступкам. "Как же его зовут?- напрягла память дикторша. - Ах да, Виктор Корсаков". Ей хотелось возражать ему, заставить его оправдываться. "Вы же террорист!- восклицала она мысленно. - Террорист, и этим все сказано!" Ей хотелось бросить ему в лицо грубые, жестокие, несправедливые слова, чтобы нарушить спокойствие этих холодных синих глаз. Машина остановилась у подъезда, но дикторша не спешила выходить. Шофер сидел молча, покашливал и не торопил ее. А она вдруг обнаружила,   что самая мысль о предстоящем возвращении в тихий семейный уют вызывает у нее нечто вроде зубной боли. Сигарета обожгла ее пальцы. Она щелчком выбросила окурок в окошко и вдруг совершенно спокойно и трезво призналась себе в том, что больше всего на свете хотела бы еще раз увидеть человека по имени Виктор Корсаков.

   Когда она открыла дверцу, шофер включил магнитофон. Стуча каблучками, она шла к подъезду, а вслед ей из открытых окон машины неслось:

   Леокадия, птичка моя,

   Ты пойми, как люблю тебя я,

   Все равно неизбежно ты будешь моей,

   Так скорей, умоляю, скорей!...