После паузы раздался негромкий жесткий смешок. Затем:
«Болдуин напрасно не уничтожил эти бумаги, когда у него была такая возможность. Теперь он примется искать их и не найдет. Интересно, скоро ли сообразит, что к чему, и обратится ко мне?»
От этих слов и беспощадного тона Холленд остолбенела. Господи, что это? Тут, словно в ответ на ее вопрос, вспыхнул монитор.
Записи охватывали двадцатилетний период, начиная с середины пятидесятых. Примерно половина из них принадлежала Болдуину, некоторые документы были написаны от руки; авторы других — различные офицеры из Пентагона вплоть до генерал-майоров.
Эта переписка вызвала у Холленд отвращение и ужас. Содействуя расширению Окриджского центра ядерных исследований в родном штате, Болдуин за два десятилетия превратил его в гигантскую экспериментальную лабораторию для военных нужд. Первое испытание явилось продолжением программы атомных исследований времен второй мировой войны. Установки, которые полагалось полностью или частично демонтировать — как Пентагон обещал конгрессу, — были обновлены, а их численность увеличена. Строились целые больничные корпуса для солдат, подвергшихся на учениях большим — даже смертельным — дозам радиации. Затем эти подопытные кролики проходили различные курсы экспериментального лечения, в подавляющем большинстве случаев бесполезного, но причинявшего мучительные страдания.
Поначалу, как следовало из документов, Болдуин просто шел навстречу тому, что уже начали военные. Но затем появились письма и памятные записки, написанные рукой Болдуина, призывающие военных расширить масштаб и количество испытаний. Сенатор рекомендовал использовать для этих целей осужденных, отбывающих пожизненное заключение в аризонских тюрьмах с максимальной изоляцией, не имеющих надежды на окончание срока или помилование. По его мнению, эти люди могли принести последнюю пользу обществу, работая в каменоломнях в тех местах, где недавно проводились ядерные испытания, — для того, чтобы выяснить, как скоро они погибнут от радиации.
Холленд казалось, что страшнее ничего быть не может, пока она не дошла до следующей части, посвященной тому, как Болдуин содействовал желанию военных испытывать химическое и бактериологическое оружие.
Война в Корее показала, до какой степени малоэффективными могут быть пули и бомбы против вторгшегося противника. Требовались гораздо более действенные, парализующие средства обороны.
В Аризоне, как и во Флориде, проживало много стариков. Но имелось решающее различие: плотность населения Аризоны гораздо ниже. Городки, разделенные милями пустыни, находились вдали от любопытных глаз. С помощью Болдуина, а затем и сенатора Гейлорда Робертсона пентагоновские медики стали просачиваться в интернаты для престарелых и психиатрические лечебницы. Немощных, слабоумных пациентов пичкали множеством препаратов, о существовании которых управлению по контролю за качеством медикаментов не сообщалось. Ничего не подозревающим людям вводились разнообразные штаммы бактерий. Их реакция и сопротивляемость бактериям тщательно контролировались, результаты пристально изучались, повышалась сила воздействия штаммов, чтобы они действовали быстрее; в некоторых случаях — мгновенно.
К тому времени, когда испытания прекратились и программа была свернута, ее жертвами стало более пятнадцати тысяч человек. По плывущим перед глазами кладбищенским спискам Холленд пришла к выводу, что никому не удавалось прожить более нескольких месяцев.
Сенатор Гейлорд Робертсон...
Холленд запрокинула голову, прикрыла глаза и мысленно представила себе иссохшего человека, которого возил санитар в кресле-каталке. Его сын, красивый, надменный, занял после смерти отца его место в сенате. Пол Робертсон, еще один Кардинал...
Поднявшись, Холленд обнаружила, что дрожит. Что происходило в Дубках? Что делал Уэстборн с этой уликой? Собирался разоблачить Болдуина — или Робертсона, если тот унаследовал пороки отца? Может, обоих?
Ей вспомнились подслушанные обрывки разговора:
«Чарльз, ты не можешь так поступить. Это чудовищно!»
«Выбора у вас нет, согласиться придется...»
Холленд стала лихорадочно пытаться вставить эти слова в контекст. Что именно чудовищно? Раскрыл ли Уэстборн тайны Болдуина съехавшимся в Дубки сенаторам? Может, это он угрожал Комитету по этике, а не наоборот? И с чем они должны были «согласиться»?
Вопросы эти вертелись в голове Холленд. Она окунулась в ужас того, что услышала. То были уже не бесплотные, безучастные вестники. Слова надвигались на нее, теснили, проникали под кожу, превращали в сообщницу. Нагоняли страх, даже заставляли трепетать.
Холленд изгнала их из сознания. Перед ее глазами медленно возникла картина. Она снова оказалась в библиотеке Уэстборна. Сенатор сидит за столом, вид у него испуганный, словно его оторвали от какого-то занятия. Перед ним на блокноте две дискеты. Он тянется к правой...
И внезапно передумывает! Рука его замирает, потом берет левую! Он совершает ошибку и отдает мне не ту дискету!
Холленд села на софу и подтянула колени к груди. Содержание дискеты не имеет никакого отношения к законопроекту или законодательной инициативе. Это должно быть на той дискете, которую Уэстборн сунул в карман.
— Он дал мне совсем не ту дискету! — произнесла она вслух в пустой комнате.
Когда голос ее отразился от стен и потолка, она чуть не рассмеялась, как люди, впадающие в истерику.
Холленд потянулась к телефону, но тут ей вспомнилось истерзанное тело Уэстборна. Перед ней встал последний вопрос: может ли кто-нибудь — например, некий секретный отдел военного министерства — пойти на убийство, чтобы этот материал никогда не увидел света?
* * *
Фрэнк Шуресс у себя в кабинете злобно смотрел на телефон. Он ждал звонка уже больше часа, и ему надоело ломать голову над неподатливыми вопросами и проблемами.
Из головы не шли привезенные Кокраном сведения. Может, Арлисс Джонсон все еще сомневался, но Шуресс теперь был твердо убежден, что Уэстборна убили не близнецы.
Тогда кто же? И если Крофт узнал об этих фактах, почему молчит?
Шурессу требовалась дополнительная информация. Ради этого он переступил границу дозволенного. Джонсон велел ничего не обсуждать с Уайеттом Смитом. Но не сказал напрямик, что нельзя обращаться куда-то еще. Шуресс понимал слабость оправдания, однако это был единственный способ осуществить задуманное.
Шуресс думал, что, располагая фотографиями и записанным на пленку разговором, Джонсон станет действовать быстро. Но ничего не произошло. Холленд оставалась не у дел, ее не только заранее обвинили, но и осудили. Если удастся разорвать паутину, которой ее опутали обстоятельства, Холленд будет оправдана. А там уже не важно, что скажет или сделает Джонсон.
Раздался долгожданный звонок. Шуресс выслушал, поблагодарил собеседника и потянулся за курткой. Когда взялся за ручку двери, телефон зазвонил опять.
— Фрэнк, это я.
— Послушай, Холленд, я спешу...
— Что-то выяснилось? В связи с Макналти?
Шуресс заколебался. Ему очень хотелось дать Холленд проблеск надежды, но пока что он не имел права ничего сообщить ей. И Шуресс заговорил, старательно выбирая слова:
— О близнецах никаких новостей. Я сейчас вышел на другой след. Холленд, мне пора бежать.
— Фрэнк, постой!
Шуресс впервые в жизни услышал в ее голосе панику.
— Что случилось, Холленд? — резко спросил он.
Когда до него дошел смысл того, что она выпалила бессвязной скороговоркой, он пришел в изумление. Уэстборн дал ей дискету с файлами по медицинским экспериментам Пентагона на людях?
— Это далеко не все, Фрэнк. Материала там на много часов. Ты должен приехать, посмотреть сам. Я...
— Холленд, говори медленней!
Пауза, затем вновь зазвучал ее голос, уже более спокойно:
— Извини. Фрэнк, мне нужна твоя помощь. Этот материал пугает меня!
— Ты говорила о нем еще с кем-нибудь?
— Нет!
— Правильно. Держи язык за зубами. О том, что Уэстборн отдал тебе дискету, не знает никто. Дело займет у меня час, полтора от силы. Как только освобожусь, приеду.
Молчание на другом конце провода говорило, что его слова не вызвали восторга.
— Холленд, час-другой погоды не делают. А мои дела не терпят отлагательства. Выбора у меня нет. — Шуресс закусил губу, но слова все равно сорвались с языка: — Кажется, я вышел на то, что может помочь тебе.
— Фрэнк, объясни!
— Объяснять нечего — пока что. Но чем раньше я уйду, тем скорее мы сможем заняться тем, что ты обнаружила, и решить, как вести себя дальше. Я приеду, Холленд. Я люблю тебя.
— Побыстрее, Фрэнк, — прошептала она. — Пожалуйста.
