— Нет. Полицейские говорят об этом, но боятся заходить чересчур далеко. Они слишком зависимы от ФБР, чтобы ссориться с ним. К тому же они по большей части относятся к позиции ФБР с сочувствием. Работа у них одна, а в наши дни бороться с преступностью все труднее и труднее. И говорили они со мной по одной, видимо, причине — полицейские начальники не любят выглядеть некомпетентными. Нет, мистер Коллинз, письменных показаний у нас нет. Вы предложили нам поверить на слово, что не замешаны в незаконных действиях. В свою очередь, вам придется поверить на слово нам, когда мы говорим о недозволенных методах, применяемых ФБР.
— Надеюсь, вам понятно, что я не могу бросить упрек Тайнэну в его личной честности и в честности его Бюро, если не получу письменного подтверждения того, что сейчас услышал…
— Я просил представить соответствующие документы, — беспомощно пожал плечами Киф, — но в полиции отказались.
— Ну что ж, я попытаюсь сделать это сам. Отказавшись подать жалобу вам, они могут согласиться подать ее министру юстиции. У вас есть имена полицейских, подозревавших ФБР в фальсификации?
Киф протянул Коллинзу блокнот.
— Список здесь. Но игры со статистикой — только цветочки. Кто-то в Вашингтоне вознамерился играть нашими судьбами.
— То есть? — выпрямился в своем кресле Коллинз.
— Федеральное бюро расследований проводит целенаправленную кампанию шантажа и запугивания членов ассамблеи, чтобы принудить их голосовать за тридцать пятую поправку.
Слово «шантаж» сразу же заставило министра вспомнить встречу с патером Дубинским и насторожиться.
— …Шантаж очень изощренный, но все равно шантаж самого подлого вида. Жертвами его стали те члены собрания, которые еще не определили своего отношения к поправке, не приняли твердого решения и которые оказались… уязвимы.
— В каком смысле?
— В том, что личная жизнь некоторых не является открытой книгой для всех. В большинстве своем они слишком запуганы, чтобы протестовать или даже сообщить о шантаже, но вот члены ассамблеи Юркович и Тобиас согласились прийти сюда и высказать все лично вам. Сначала они боялись, что вы тоже участвуете в заговоре, но сенатор Хилльярд убедил меня, а я их, что вы честный и заслуживающий доверия человек, не знающий, видимо, что делается за вашей спиной, поскольку лишь недавно вступили в должность. Надеюсь, мы не ошиблись в своих предположениях.
Коллинз поднес к губам новую сигарету и даже не удивился, заметив, как дрожит его рука.
— Насчет «честного и заслуживающего доверия» — не ошиблись. Но что это делается за моей спиной?
— Позвольте мне рассказать, что произошло лично со мной, мистер Коллинз, — заговорил Юркович. — Я был алкоголиком. Восемь лет назад. В конце концов я согласился лечь в закрытую клинику и победил болезнь. С тех пор капли в рот не беру. Но за пределами моей семьи никто никогда не знал об этом. Неделю назад два сотрудника ФБР — Паркхилл и Нотон — посетили меня и заявили, что нуждаются в моей помощи для проведения следствия. Дело им, мол, выпало трудное — вот когда примут тридцать пятую, тогда станет легче. Им требовалась информация о некой клинике для алкоголиков, в которой, как им стало известно, один член законодательного собрания Калифорнии как-то провел полгода на излечении. Они интересовались, не знаю ли я случайно владельцев этой клиники. Мне просто тошно стало, до того по-инквизиторски они дали понять, что моя тайна у них в руках.
Коллинзу тоже стало тошно.
— И что же вы им ответили?
— А что я мог им ответить? Сказал, что лечился в этой клинике. Сделал вид, что поверил их версии о следствии по злоупотреблениям наркотиками в лечебных заведениях. Рассказал обо всем, что видел и слышал, находясь на излечении. В конце беседы они поблагодарили меня, а я спросил, будут ли они держать все в тайне. На это один из них ответил, что меня могут вызвать в суд для дачи показаний. Я возразил, сказав, что не могу выступать с такими показаниями публично. А они предложили мне обратиться к их директору: «Вернон Тайнэн может отнестись к вашей проблеме с пониманием». Они ушли, а я понял, что мне хотели сказать: «Голосуй за тридцать пятую, и Тайнэн тебя не выдаст. Откажись — и тебя публично опозорят».
— Что же вы намерены делать? — спросил Коллинз.
— Мое положение мне многого стоило, — ответил Юркович просто. — И я его ценю. Баллотируюсь я в весьма консервативном округе. Выбора у меня нет — придется голосовать «за».
— И мне тоже, — буркнул Тобиас.
— С вами случилось нечто похожее? — спросил Коллинз.
— Почти то же самое, — ответил тот. — Но фэбээровцы пожаловали не ко мне, а… В общем, у меня есть хорошая знакомая, — Тобиас вздохнул. — Практически с женой у нас давным-давно все кончено, но мы сохраняли видимость — для детей. Дети выросли и ушли, но разводиться мы так и не стали. Жене брак дает положение в обществе, мне — в правительстве. Почти все эти годы у меня была другая женщина. И, кроме моей жены, о ее существовании никто не знал. Но вот на прошлой неделе к… моей знакомой явились сотрудники ФБР. Одного из них звали Линденмайер, насколько я помню. Вели они себя очень пристойно. Говорили о всякой всячине, даже о тридцать пятой поправке — так, мимоходом, без нажима. Затем перешли к делу. Я член комиссии, утверждающей правительственные контракты. Они, мол, проводят расследование одного из членов комиссии, попавшего под подозрение, и, как положено, проверяют на всякий случай всех. Поэтому интересуются, не обсуждал ли я когда-либо с ней вопросы о правительственных контрактах. Она пыталась сказать, что не очень близко со мной знакома, но они и слушать не хотели. У них на руках были факты. Они знали, сколько раз в неделю я у нее бываю и как много лет продолжается наша связь. Уходя, они заявили, что, «если до этого дойдет» — они так и сказали, — ее вызовут в суд.
— Поверить не могу… — перевел дыхание Коллинз.
— Но это факт, — ответил Тобиас. — Я не могу доказать, что все это делалось с целью заставить меня изменить позицию при голосовании. Но я обязан защитить и свою жену, и эту женщину. Да и себя тоже. Поэтому я изменю позицию. Я презираю тридцать пятую поправку. Но проголосую «за». Вот теперь вы знаете все, мистер Коллинз.
— Были ли попытки подобного шантажа других членов собрания? — морщась, спросил министр юстиции.
— Не знаю, — ответил Тобиас. — Кто же станет об этом распространяться?
— А вы что скажете, мистер Киф? — обратился Коллинз к хозяину.
— Ко мне никто не приходил. Знают, что я выставлю их за дверь. При желании можно найти что-нибудь и в моей жизни, но мне плевать. У меня не так много поставлено на карту, как у моих друзей. Пусть меня шельмуют как хотят, но я не поддамся этим сволочам, кто бы они ни были.
— Но кто же они, по-вашему?
— Не знаю.
— И я не знаю, — сказал Коллинз. — Зато абсолютно уверен, что все это исходит не из моего ведомства.
— Что вы можете предпринять? — спросил Киф.
Коллинз встал.
— Пока точно сказать не могу. И опять же, у нас нет неоспоримых доказательств, что эти визиты ФБР были сознательными попытками запугивания. Они вполне могли быть законно проводимыми расследованиями. Но… могли быть и своего рода шантажом.
— Как вы намерены установить истину? — спросил Киф.
— Подвергнув следствию следователей, — ответил Коллинз.
В проходной мотеля с ключом от бунгало Коллинз получил послание Джоша, записанное час назад по телефону дежурным клерком: «Начальник строительства сказал, что об их объекте писали в прессе. Сегодня вечером мы перерыли все подшивки. В газетах сообщалось о проекте «Сангвин», но нет ни слова об объекте ВМФ в Тьюл-Лейк. Джош».
Зайдя в ближайшую телефонную будку, Коллинз набрал номер своего заместителя Эда Шредера. Он знал, что в Вирджинии сейчас три часа утра, но ему срочно требовалась информация.
В трубке раздался сонный голос:
— Алло? Посмейте только сказать, что вы ошиблись номером…
— Не ошибся, Эд. Это Крис. Я попрошу вас срочно выяснить кое-что прямо с утра. Ручка есть?
Он объяснил, что ВМФ США создает сеть наземных объектов для связи с подводными лодками. Одно такое строительство ведется в Северной Калифорнии.
— Узнайте о нем все, что можно, и сразу же позвоните мне. А сейчас прошу извинить… и спокойной ночи.
Выйдя из телефонной будки, Коллинз прошел по извилистой дорожке к своему бунгало. Устал он ужасно. В гостиной сбросил пиджак и снял галстук. В неосвещенной спальне Коллинз разделся, вошел в ванную, умылся, почистил зубы, затем, выключив в ванной свет, голый, ощупью пробрался к кровати, на которой лежала его пижама, освещенная лучиком света, пробивающимся из-под двери в гостиную.
Торопясь надеть пижаму, рухнуть на кровать и уснуть, он протянул руку… и вдруг что-то мягкое и теплое коснулось его бедра. Вскрикнув от неожиданности, Коллинз схватил чью-то ладонь, ползущую вверх по его бедру.
