— Я не хочу иметь с тобой ничего общего, — не унимался Клоук. — Не хочу говорить с тобой. Не хочу тебя видеть. Ты же псих. Ты это знаешь? Ты законченный псих.
— В чем, собственно, дело? — Гофф взял бутылку, глотнул виски. — И сколько ты наговорил ерунды насчет охоты на людей. Дерьмо! Да куда приятнее подстрелить хорошего оленя.
— Я более не хочу говорить с тобой, понятно? — верещал Клоук. — Не хочу видеть тебя!
— Как скажешь.
На следующее утро Трумен Гофф проснулся в линчбергском мотеле один. Заглянул в кафетерий и, не найдя там Клоука, заказал обильный завтрак, чтобы избавиться от легкого похмелья: кофе, яичницу из трех яиц с ветчиной, овсянку, рогалики. Откушав, зашел в регистратуру, чтобы справиться о Клоуке.
— Он уехал рано утром. Сказал, что счет оплатите вы.
Гофф расплатился и попросил вызвать ему такси. Вернулся в номер, собрал вещи, сунул ружье в брезентовый чехол. «Почищу дома», — подумал он и зашагал к регистратуре.
На автобусе Трумен Гофф добрался до Ричмонда, там пересел на другой, доставивший его в Вашингтон, а уж на третьем приехал в Балтимор. В Ричмонде он купил «Таймс-Диспетч» и внимательно просмотрел газету, не найдя упоминания об убийстве черного. Возможно, информация поступила в редакцию после подписания номера в печать, подумал он. И потом, кого заботила смерть какого-то ниггера. Трумен Гофф так и не узнал фамилию человека, убитого им в Ричмонде.
В Балтиморе супруга Гоффа пожелала узнать, почему он так рано вернулся домой.
— Парень, с которым я поехал на охоту, заболел, так что пришлось сразу ехать домой.
— И что же ты будешь делать всю неделю?
— Не знаю. Наверное, поболтаюсь в городе.
Следующим днем Трумен Гофф заглянул в «Кричащий орел». Сел к стойке, заказал пиво. Выпил полстакана, прежде чем оглядеться. В дальней кабинке сидели Брюс Клоук и незнакомый Гоффу мужчина. Как отметил Гофф, слишком хорошо одетый для завсегдатаев «Кричащего орла». В строгом темном костюме, темно-синей рубашке, темном полосатом галстуке и черных туфлях. Лет тридцати восьми — сорока, с вытянутым лицом, украшенным усами. Волосы его уже тронула седина, и они волнами падали ему на виски.
Заметив Клоука, Гофф помахал ему рукой, но Клоук смотрел сквозь него, словно впервые видел. Ну и черт с тобой, подумал Гофф и продолжил осмотр зала. Именно в этот момент Клоук наклонился в седоватому мужчине и что-то ему сказал. Мужчина с интересом вскинул глаза на Гоффа и продолжал смотреть на него, пока их взгляды не встретились. Гофф решил, что не допустит, чтобы какой-то приятель Клоука заставил его отвести взгляд. Не прошло и минуты, как мужчина чуть улыбнулся и продолжил прерванный разговор.
Гофф же отвернулся к стойке и глубоко задумался. Мысли шли настолько неприятные, что он даже немного испугался, а потому заказал еще пива. Выпил его, поднялся, чтобы уйти, и еще раз посмотрел на Клоука и седовласого мужчину. Клоук уставился в стол, а вот седовласый оценивающе оглядел Гоффа, словно колеблясь, подойдет ему этот товар или нет.
Придя домой, Трумен Гофф включил телевизор, достал ружье из брезентового чехла и начал его чистить. Когда жена вошла в гостиную, он повернулся к ней:
— Мне завтра понадобится машина.
— Куда это ты собрался? — ответ ее не интересовал, но она полагала, что должна задать этот вопрос.
— Хочу кое с кем повидаться, — ответил Гофф, загоняя шомпол в ствол.
На следующий день в девять утра Трумен Гофф сидел в машине, дожидаясь, пока Брюс Клоук выйдет из своего дома в восточном секторе Балтимора. Клоук всегда оставлял свой автомобиль у тротуара, и Гофф ехал вдоль улицы, пока не заметил «понтиак». Затем припарковался сам, в сотне метров от него. На заднем сиденье под одеялом лежал «марлин».
Когда Клоук отвалил от тротуара, Гофф последовал за ним. Направился Клоук в южный сектор и полчаса спустя остановился у новенького дома из желтого кирпича. Вышел из машины, открыл багажник, достал большую коммивояжерскую сумку с образцами товаров, подошел к двери дома и позвонил, чтобы мгновением позже исчезнуть за дверью.
Трумен Гофф дожидался Клоука сорок девять минут. Небось милуется с очередной домохозяйкой, подумал он. Он не отрывал глаз от двери, разве что изредка поглядывал на часы. Наконец появился Клоук. Остановился у двери, что-то сказал оставшемуся внутри. Гофф взял с заднего сиденья «марлин», вылез из кабины, обошел машину сзади.
Клоук закончил разговор и двинулся к «понтиаку». Трумен Гофф подождал, а затем ступил на тротуар, поднял ружье, прицелился и с расстояния в двести футов трижды выстрелил в Брюса Клоука, причем две пули попали в него до того, как он упал. Затем Гофф прыгнул в машину, развернулся и помчался в восточный сектор Балтимора.
Вернувшись домой, включил телевизор и принялся чистить ружье.
— Что-то ты быстро, — заметила его жена. — Я думала, тебя не будет весь день.
— Один из парней, с которым я хотел встретиться, не смог прийти.
— Ты вроде бы почистил ружье вчера, — его жена продемонстрировала отменную наблюдательность.
— Почистил, но не до конца.
— Так я могу взять машину? Мне нужно кое-что купить.
— Конечно, мне она сегодня не понадобится.
Телефон зазвонил в три часа семнадцать минут пополудни. Жена Гоффа уже уехала за покупками, а он, улегшись на диване, читал вестерн Макса Бранда.
— Слушаю.
— Это Билл.
— Какой Билл?
— Просто-Билл.
— Не знаю я никакого Билла.
— Жаль, конечно, старину Брюса Клоука. Его застрелили этим утром.
— Да? Действительно, жаль.
— Полагаю, вы жалеете и того ниггера в Ричмонде.
Следовало мне убить этого кретина в Виргинии, подумал Гофф, до того, как он начал молоть языком. В ту же ночь, когда я застрелил ниггера.
— Что вам надо?
— Знаете, Трумен, у меня есть к вам деловое предложение.
— У меня нет денег, если вы думаете о шантаже.
— О, я не собираюсь брать с вас денег. Наоборот, хочу дать их вам.
— И что я должен сделать?
— То же самое, что вы сделали на Сарасен-стрит этим утром. И в Ричмонде двумя днями ранее.
— Меня это не интересует.
— А вот ричмондские копы наверняка заинтересуются вами. Разумеется, не так, как балтиморские. Все-таки вы застрелили в Ричмонде паршивого ниггера. Но тем не менее заинтересуются.
— Вы что-то говорили о деньгах.
— Да, говорил.
— О какой сумме идет речь?
— Для начала три с половиной тысячи. Вы заинтересовались?
— Продолжайте.
— Это все. Деньги вы получите по почте вместе с фамилией. Об этом человеке вы и должны позаботиться, как позаботились о ниггере и старине Брюсе. Возможно, вам придется немного попутешествовать.
— И как часто?
— Ну, не знаю. Может, раз в год. Может, два. Главное, чтобы работа была выполнена не позднее двух месяцев после получения письма с деньгами и фамилией. Если же этого не сделаете, возможны осложнения. Вы понимаете?
— Да, понимаю.
— И что?
— А что вы хотите от меня услышать? Выбора у меня нет, не так ли?
— Совершенно верно, Трумен, выбора у вас нет. Письмо вы получите через две, может, три недели.
— Могу я задать один вопрос?
— Конечно, — великодушно разрешил Просто-Билл.
— У вас усы и вьющиеся волосы?
В ответ Просто-Билл повесил трубку.
Келли Каббин родился в сорок пятом году, через три месяца после капитуляции Японии. Самым ярким воспоминанием его детства остался съезд КПП в тысяча девятьсот пятьдесят первом году, когда вместе с отцом он зашел в номер отеля, где мужчина с рыжими курчавыми волосами и блестящими глазами угостил его апельсиновым соком. Сок этот Келли запомнил потому, что мужчина отжал его сам из апельсинов, купленных в близлежащем супермаркете. Келли также запомнил, что в левой руке мужчина постоянно сжимал и разжимал черный резиновый шарик. И потом, долгие годы видя рыжеволосого[16] на экране телевизора, Келли вспоминал апельсиновый сок и свое восхищение человеком, у которого были апельсины в номере отеля.
Родился Келли в Питтсбурге, но вырос в Вашингтоне, поскольку именно туда перебралась в пятьдесят первом штаб-квартира профсоюза отца. Жили Каббины в северо-западном секторе, в доме, который Дональд Каббин купил достаточно дешево у сенатора от штата Вашингтон, потерпевшего поражение на очередных выборах.
Пока Келли учился, в Лафайет Скул на Броуд-Бранч-Роуд, Элис Дил Дженьор Хай и Вудро Вильсон Сеньор Хай[17] (последнюю закончил в шестнадцать лет), он нечасто видел отца. Мать осталась в его памяти тихой, спокойной женщиной, которая следила за его одеждой, улыбалась при виде хороших оценок сына, дарила книги, немного баловала и готовила отменные обеды, обычно для них двоих, потому что отца дома практически не бывало. Умерла она так же тихо, как и жила, в постели, одна, если не считать компанией сборник поэм Руперта Брука.
