Интересно, что еще недавно я была убеждена, будто мой звездный час – это та ночь на окружной дороге, под дождем. Когда таманцы сгрудили свои танки перед нашим игрушечным пикетом, и я все ждала, что оловянноглазый генерал в сером дождевике погасит свою дурацкую сигарету и скомандует танкистам: «Полный вперед!» Мои друзья из Дем.Альянса – а также трусливые крысы, которых я тогда полагала друзьями, – говорили мне потом, будто я специально лезла на рожон, будто совершенно ни к чему было рвать у них на глазах портрет батьки Язова и швырять мокрому и злому генералу в лицо. Но все-таки мы задержали их на два с половиной часа, и когда они въехали в центр, все схлопнулось. Думаю, тот генерал с сигаретой еще мысленно благодарил меня за то, что я помешала ему выполнить приказ. Если эти оловянноглазые способны мыслить. Наверное, все же и не благодарил. И черт с ним. Какое мне дело до вас до всех – усатых, лысых, верноподданных?
Но вам до меня уже завтра будет дело. Итак, три шага вперед, два направо… Лет двадцать тому назад, еще девчонкой, я была влюблена в Бакунина. Огромный, мощный и злой был мужик, веселый разрушитель. Маркс от него трусливо прятался, потому что не понимал, а аккуратный кухонный революционер Герцен (этот духовный предтеча нашего Витюши Морозова!) предупреждал не то Муханова, не то единокровного Огарева – мол, держитесь подальше от этого неуемного господина. Дескать, чересчур неистов, чересчур размашист. Уж не перевербован ли в здании у Цепного моста, не состоит ли на жалованье у Департамента полиции?… Какой там к черту Департамент! Бакунин просто ДЕЛА хотел, настоящего дела. Я думаю, он наверняка понял бы неизбежность нашей завтрашней АКЦИИ…
Акция, согласна, слово нехорошее. Некрасивое, чужое. Словно к убийству пристегнут экономический расчет. Но не говорить же казнь? Получается еще страшнее, глупее и выспреннее. Словно я уже не Лера Старосельская, профессиональная революционерка тридцати девяти лет от роду, а чуть ли не праща в деснице Господней. Богу ведь совершенно наплевать на наши земные дела. Ему наплевать, убью я завтра Этого Господина или кто-нибудь из телохранителей успеет выстрелить в меня раньше. Лично я надеюсь, что убью. На моей стороне эффект неожиданности. ОН уже вообразил, будто все не пикнут. Брежнев тоже так думал, и передумал лишь в тот момент, когда храбрый полковник Ильин вышел навстречу кавалькаде с двумя «Макаровыми» в руках. Правда, Ильин перепутал машины: в той, куда он целил, сидели наши космонавты, а Леонид Ильич сидел в «Чайке», ехавшей следом.
Ильина потому и объявили психом, что он перепутал. Но я-то не ошибусь мишенью.
Эту физиономию с плакатов невозможно спутать ни с какой другой. Эту физиономию наш многострадальный и глупый народ выбрал посредством свободного волеизъявления. Взял да и поставил жирную галочку напротив его фамилии. И Этот Господин на следующий день после победы торжественно сдержал одно свое обещание: снизил цены на хлеб, сахар и водку. Снизил почти до дореформенного предела. Кричали мужики «ура» и в воздух чепчики бросали. А через неделю все, что сказочно подешевело, фактически исчезло из свободной продажи… А потом снова появилось и снова подорожало, уже раз в пять. Кушай тюрю, Яша, молочка-то нет. Экономическая аксиома, господа! Да, хорошо бы не забыть: до завтра подсунуть Машке все свои консервы и весь свой сахар. Мне они уже не понадобятся, а девочке не помешают.
Уже десять утра. Где же Андрей? Он должен был уже полчаса назад принести мне оружие. Я давно этот пистолет у него выпрашивала. Маленький, тяжелый, мне как раз по руке. И калибр замечательный. Когда мы в лесу стреляли по большим консервным банкам, каждая пулька проделывала в жести дыру величиной с кулак. Я попала в цель три раза из трех. Андрей проворчал тогда, что это наверняка случайность, но посмотрел с уважением. Как же, случайность. Когда приходит твой Звездный Час, твой Тулон, просто необходимо быть во всеоружии. Как в переносном, так и в буквальном смысле этого слова…
Та-ак. Вот и два звонка в дверь, как договорились. Это Андрей.
Taken: , 1
Глава 3
ГЛАВНЫЙ ТЕЛОХРАНИТЕЛЬ ПАВЛИК
Шеф меня за дурака считает. Вслух не говорит, но я по глазам вижу. Конечно, у него и инъяз за плечами, и училище политработников, и юрфак заочный. А у меня только сраная ментовская школа в Верхних Нужниках, да пять лет участковым в Кузьминках. Где уж нам, дуракам, чай пить! Он даже думает, что я рассказ «Муму» не одолел. Вот тут ошибочка вышла. Рассказ этот я нарочно нашел и прочел, уже когда в СБ пришел. И понял я вот что: если бы барыня своего глухонемого козла его собачкой не напрягала бы, он бы ей всю жизнь служил верой и правдой. Мне только скажи поласковее: «Павлик, надо!» – и я в лепешку расшибусь, но сделаю. Майор Ванюков, начальник райотдела в Кузьминках, этого не понимал. А шеф понял. Посмеивается, подначивает, иногда и прикрикнет – зато доверяет. Поэтому согласен быть при нем дураком. Дураком Его Превосходительства. Лучше, чем дураком при майоре Ванюкове в загребанных Кузьминках. Но только я не совсем уж дурак. Мой принцип – лучше перебдеть, чем недобдеть. Мог бы спокойно не выезжать самолично по каждому сигналу, но всякий раз боялся: а вдруг? Вдруг это ТО САМОЕ, из-за чего я свой хлеб генеральский ем и водку генеральскую пью? Ясно ведь, что террорист-профессионал не будет в пяти кварталах от Кремля прятаться с гранатой в подъезде. А что, если любитель? Какой-нибудь разочарованный хрен, защитник свободы и демократии? Когда я еще в Кузьминках кантовался, знакомый участковый рассказывал про Шмонова, который из берданки в Горбачева метил. Значит, когда обшмонали этого Шмонова, нашли у него плакатик «Горбачев – палач советского народа!». И два патрона с крупной дробью. На крупную, стало быть, дичь. И если бы не был тот Шмонов малахольным и не зацепилось его ружьишко за подкладку, вышел бы громкий концерт по заявкам трудящихся.
Горбачева-то мне не жалко, хотя он никакой не палач. Но ошибки дурных его охранников я учел. Система «четыре – два – четыре» хороша только в футболе, и то если за спиной настоящий вратарь, а не дырка от бублика. А для охраны эта метода никуда не годится: непроницаема, как решето. Достаточно отсечь левого крайнего потехничней – и левый фланг объекта номер 1 тут же открыт. Подходи, говори здрасьте и стреляй с нашим с вами удовольствием. Можно и без здрасьте, молча. Бабахнул, крутанулся и ушел. А ты вызывай труповозку. Я даже удивляюсь, что за все горбачевские шесть лет на него никто всерьез не покушался. Кроме, конечно, этого придурка с берданкой. Словно Горбачев – не Горбачев, а неуловимый Джо из анекдота. Который, значит, никому не нужен…
По правде сказать, и против моего нынешнего начальника никаких серьезных терактов покамест не было. Хотя официально, для прессы, велено намекать на два ин-ци-ден-та во время его предвыборной кампании. Для солидности, говорят. Только ничего там солидного не было. Первый раз просто раскулачили его «Жигули» в Ягодном: выбили боковое стекло, пока шеф выступал перед своими избирателями на текстильном комбинате. Взяли видюшник, кожаное пальто, магнитофон и ящик водки с заднего сиденья. Шеф потом намекал, что машина была заминирована и называл какие-то страшные килограммы взрывчатки. Это попало во все газеты. Но я-то работал вместе с саперами и убедился, что никаким взрывателем там и не пахло. Обычное уличное шакалье. Урки те мелкие и не знали, ЧЬЮ машину они грабанули. Польстились они на видак, который разглядели через стекло. Начальник к краже техники и водки отнесся спокойно – благо куплено все было не на родные, а на партийные деньги. А за пальто переживал. Говорил журналистам, что это дорогой подарок от соратников с Дона. Хотя я сам покупал ему это пальтецо в «комке» в Столешниковом. Это называется пропаганда, вранье себе на пользу. Шеф проделывает это уже машинально, но всегда с толком. Самое интересное – после того случая на Дону и впрямь объявились какие-то соратнички. Прислали в подарок бекешу, тыщ на… на много.
Воров, ясное дело, не нашли, а дело о теракте сам же шеф тихо замял через три дня – после того, как газеты сделали свое дело. А мне сказал: «Бди! Считай это генеральной репетицией. В следующий раз могут и в самом деле мину подложить. Знаешь ведь, как меня любят некоторые…» Я, помнится, тогда пообещал крепить бдительность, хотя моей вины в том не было: я, как и положено, обеспечивал безопасность в зале для выступлений. А за машиной обязан был следить шофер Клыков. Отлить, видите ли, он ходил…
Шеф ошибся. В следующий раз, на встрече с работягами в Бутово, мы бросили все ударные силы на охрану драгоценного автомобиля, но ослабили фронтальный охват охраняемого лица. Это был первый и, думаю, последний раз, когда лицо пострадало по моей вине. К счастью, злоумышленник не был вооружен. Потому что при огневом контакте я, наверное, не успел бы выбить ствол из его руки. Я-то и замешкался чуть, поскольку в руке его ничего не заметил, кроме кулака. Им он и вмазал шефу по физиономии. Второго удара он, конечно, нанести не успел – я прыгнул ему на плечи, попытавшись обычным приемом завернуть ему руку за спину. Мужик был здоровый, и прием не сразу сработал. Соколы при этом не столько помогали, сколько мешали – кричали дурными голосами, хватали мужика за ноги (я потом выгнал двоих из охраны, самых бестолковых). Мужик, здоровый как танк, занимался только мной. Как и я им. Два удара выдержало мое ухо, один пришелся по корпусу, но я уже дожал его, вывернул руку до предела, до скрипа, до крика. И мне было гораздо спокойнее получать свои оплеухи и сидеть потом на спине лежащего гада, вязать ему руки, – чем потом поднять глаза и посмотреть в побитое лицо моего дорогого начальника. Когда я все-таки набрался смелости и взглянул на шефа, тот уже был почти в порядке. О стычке напоминал только платочек, который он держал возле разбитого носа.
