— А мне ничего не говорили об этом...
— А зачем трезвонить? — Палестинец пожал плечами. — Перестрелка, перепалка... Убит охранник, убит наш...
— Стало быть, Нассира мы потеряли...
— Потеряли... Мягкий был человек. Чересчур много говорил, многому находил оправдание...
— А ты нет?
— Речь сейчас не обо мне, а о тебе. Давай выкладывай доказательство предательства.
— Зайя Ятим, — сказал Кендрик и замолчал.
— Что Зайя Ятим? — сверкнул глазами палестинец. — Она что, предатель?
— Я этого не говорил.
— Тогда зачем произнес ее имя?
— Она, конечно, заслуживает доверия...
— Она в тысячу раз надежнее тебя, Амаль Бахруди! — Палестинец оттолкнул Кендрика, и тот, чтобы не потерять равновесия, ухватился за край раковины. — Зайя предана нашему делу, работает не покладая рук, больше, чем кто-либо из нас.
— Говорят, она в совершенстве владеет английским, — сказал Кендрик.
— И не одна она!
— Я это заметил. Ну хорошо! Вещественные доказательства предательства я, разумеется, не в состоянии тебе предоставить, но могу рассказать о том, что наблюдал в Берлине. А ты сам определишь, говорю я правду или лгу, раз уж ты такой дока в определении истины.
— А ты, Бахруди, ведешь себя высокомерно, хотя сложившиеся обстоятельства отнюдь к этому не располагают.
— Ничего не поделаешь! Какой есть, такой есть...
— Давай выкладывай, что тебе известно о Зайе Ятим, — потребовал палестинец. В его голосе Кендрик уловил грозные модуляции.
— Ей доверяют, ее превозносят, она великолепный работник. Мне сказали, что, если не доведется разыскать Нассира, следует разыскать ее. — Эван покачнулся, поморщился, задержал дыхание. — Плечо горит огнем... Словом, если и ее не удастся найти, буду искать человека, которого называют Азраком, и еще одного, с седыми прядями в волосах, известного под именем Абиад.
— Азрак — это я. В переводе с арабского «азрак» означает «синий».
«Вот это удача!» — подумал Кендрик, не сводя взгляда с палестинского террориста.
— А почему ты здесь, в тюрьме, а не в посольстве?
— Я выполняю постановление нашего оперативного совета, — сказал Азрак. — Между прочим, во главе совета — Зайя Ятим.
— Странное постановление, — заметил Кендрик. — Может, я чего-то не понимаю...
— До нас дошли слухи, будто на арестованных оказывают давление, пытаясь тем или иным способом получить информацию. Было решено, что самый стойкий должен быть арестован, дабы навести в тюрьме порядок, иными словами — оказать нашим моральную поддержку.
— И Зайя Ятим остановила свой выбор на тебе? Так?
— Да. Потому что она моя родная сестра. Зайя уверена в моей приверженности делу, как и я — в ее. Мы будем бороться до самого смертного часа, ибо смерть уже заглядывала нам в лицо, она — наше прошлое.
«О такой удаче я и мечтать не мог!» — Кендрик мысленно возблагодарил Всевышнего, а вслух сказал:
— Я полагал, что Аллах нас покинул, но нет! Я нахожу человека, необходимого мне как воздух, в самом невероятном месте.
— Оставим Аллаха в покое! — воскликнул Азрак. — Утром тебя отпустят, когда обнаружат, что у тебя на шее нет шрама.
— Нет, не отпустят! — сказал Эван. — Этот шрам состряпали в Риме, где я опростоволосился. Всем известно, что его у меня нет и не было. Сейчас, должно быть, разыскивают истории моих болезней. Я делал себе зубы в Бахрейне и проходил курс лечения в Саудовской Аравии. Если их найдут, Амалю Бахруди придется держать ответ перед Израилем. Но честно говоря, мне сейчас не до этого.
— Мужества тебе не занимать! — вздохнул палестинец. — Но и высокомерия тоже!
— Какой слог! Нет, ты все-таки поэт, пиши стихи. Но если ты Азрак, родной брат Зайи Ятим, тогда тебе должно быть известно, что я наблюдал в Берлине.
— Ну, и что ты там наблюдал? Предательство, измену?
— Абсолютную глупость, а если точнее — алчность и корыстолюбие, что сродни предательству.
Эван повернул кран и, наклонившись над раковиной, стал смывать кровь с лица. Спустя пару минут он обернулся и спросил:
— Слушай, а вдруг ты не Азрак?
— Азрак я! Какой смысл врать? Сестра — там, в самом пекле, я — здесь... Подумай!
Эван завернул кран.
— Подумал! — сказал он. — Хорошо, что мы встретились. Вместе мы сделаем то, чего никогда не осилили бы, действуй каждый из нас по отдельности.
— Это уж точно! — сказал палестинец. — Ну, так что же ты видел в Берлине? Говори, а не то я...
— Постой! — Кендрик закашлялся. — Дурнота накатила. Сейчас вырвет... — Он наклонился над унитазом.
— Давай выкладывай, а не то я тебе дурноты добавлю...
— Из американского посольства тайком выносят фотопленки... А потом продают их за бешеные деньги. Лично я купил два ролика. Там засняты многие из ваших, есть кадры, где ваши издеваются над заложниками.
То, что произошло потом, Кендрик помнил смутно. Сигнал тревоги ударил по барабанным перепонкам. Это он услышал. Распахнулась дверь, и в камеру вбежали солдаты. Это он успел увидеть.
— Подонки! — заорал известный террорист Амаль Бахруди. — Ничего вам не скажу, хоть убейте!
Эван Кендрик бросился с кулаками на солдат. Одному расквасил нос.
К счастью, другой солдат вовремя стукнул Амаля Бахруди прикладом по черепу.
* * *
Когда Кендрик пришел в себя, он сразу сообразил, что лежит на хирургическом столе в смотровой комнате тюремной амбулатории.
Холодрыга, черт возьми! На глазах повязка... Компресс, что ли? На груди пузырь со льдом... Он пошевелился.
— Где Амаль Фейсал? — произнес он не слишком громко. — Где доктор? — повторил он громче.
— Я здесь, — ответил Фейсал.
— Мы одни?
— Сейчас да.
— Сколько времени я здесь?
— Почти час...
— О Господи! А который сейчас час?
— Четыре пятнадцать утра.
— С ума сойти! Надо торопиться...
— Куда, позвольте узнать?
— Сначала уберите лед! В конце концов, я не рыба и не протухну. До рассвета осталось часа полтора, а еще столько дел! Что у меня с глазами? Уберите компресс!
Амаль Фейсал выполнил пожелание Кендрика. Тот сел, а затем спрыгнул на пол.
— Доктор, а что с плечом? — Эван покосился на бинты.
— Ничего страшного. Через неделю заживет. Пара перевязок, и рана затянется.
— Никаких перевязок! Нужно срочно организовать мой побег из тюрьмы.
— Вы что, сошли с ума?
— Я, доктор, в здравом уме и твердой памяти. Срочно звоните Ахмату! Расклад такой. Меня и еще двух-трех арестантов тюремная администрация переводит в другую тюрьму, где будет вестись следствие. По дороге мы выбиваем заднюю дверь полицейского фургона. Петли, естественно, держатся на соплях, прошу прощения. У вас есть фотографии террористов, тех, что в камере?
— Разумеется.
— Принесите. Я скажу, кого отобрать для побега.
— Полнейший бред! — воскликнул Фейсал.
— Полнейший здравый смысл! — парировал Эван. — Там, в камере, есть террорист, который поможет мне выполнить задуманное. Звоните Ахмату. Доведите до его сведения то, что я вам изложил.
Амаль Фейсал смотрел на Кендрика не мигая.
— Ну что вы стоите столбиком? Тащите мне фотографии и звоните Ахмату. Я должен вернуться в камеру через двадцать минут, а через десять минут пусть нас увезут.
Султан Омана, как всегда, в слаксах и в футболке с надписью «Нью-Ингленд пейтриотс», сидел за письменным столом и, прижав к уху трубку, разговаривал по телефону:
— Что ж, это большая удача, Фейсал! Да смилуется над нами Аллах!
— Он сказал, что вы этого ожидали.
— Ожидал — чересчур сильно сказано, старина! Надеялся — больше подходит.
— Великий султан, я выхаживал вас, когда вы болели. И в детстве, и в юности. А помните, как я вас подбадривал? Ахмат засмеялся:
— Безумная неделя в Лос-Анджелесе? Когда я женился?
— У нас с вами была договоренность. Ваш отец так ничего и не узнал!
— Хотите сказать, я вам чего-то недоговариваю?
— Не скрою, пришла в голову эта мысль.
— Хорошо, старина, я...
Неожиданно отворилась дверь, и вошли две женщины. Одна блондинка, вторая — шатенка. На блондинке был накинут халат, полы которого едва сходились на округлом животе. Это была его беременная жена. Шатенку звали Калейла.
— Нашему общему знакомому, доктор, — продолжал говорить Ахмат, — нужна помощь, а кто в состоянии оказать ее, кроме султана? Все будет так, как он сказал. Но задержите его возвращение в камеру на пятнадцать или двадцать минут, пока не появятся два моих офицера полиции.
— Ваши двоюродные?
— Думаю, пары полицейских будет вполне достаточно, друг мой.
Последовала короткая пауза.
— А что, Ахмат, слухи подтвердились?
— О чем это вы? Ни слухи, ни сплетни меня не интересуют.
— Говорят, вы мудрый не по годам...
— Глупость какая-то, — бросил султан.
— Он сказал, что вам не мешало бы расширить свой кругозор, дабы «соответствовать своему положению». Это его слова.
