Сергей Норка - Инквизитор

— Прошу, прошу, — суетится метр.

Шурик-военный отодвинул для меня стул и встал за спиной, пронизывая весь зал взглядом человека, находящегося при исполнении служебных обязанностей. Гэбист и Вовка стали по бокам столика, вытянув руки по швам. Метр с деревянным лицом застыл напротив. Я взял в руки меню и сделал вид, что внимательно его изучаю, мысленно костыляя гэбиста, который забыл меня проинструктировать, как ведут себя «ответственные товарищи» в подобных ситуациях. Пришлось проявить инициативу.

Я оторвался от меню, жестом указал «сопровождающим» на стол и с казенной улыбкой изрек:

— Садитесь, товарищи. Давайте без чинов. «Сопровождающие», все с теми же с каменными лицами, уселись за стол, положив руки на скатерть.

Обед, точнее, ужин, удался на славу. Нас обслуживали две миловидные официантки, которые, принося очередное блюдо, не забывали каждый раз желать нам приятного аппетита. Коньяк и минералку разливал лично метр, выказывая при этом виртуозность и уникальный глазомер. Видно было, что он прошел суровую школу жизни работника общепита.

У меня в кошельке лежали двадцать рублей с мелочью и, стараясь угадать финансовые возможности моих собутыльников, я мучился вопросом: не получится ли так, что неплатежеспособность «товарища Иванова» ляжет неизгладимым пятном на репутацию всех «ответственных товарищей» из Москвы?

Опасения не оправдались. Когда официантка принесла счет, гэбист вынул бумажник, отсчитал сто семьдесят рублей и отдельно положил пятерку «на чай».

Единственным проколом данной операции было то, что метр, провожавший нас до самого выхода, видел, что черная «волга» у дверей «товарища Иванова» не дожидалась, и что «товарищ Иванов», как последняя падла, попилил под дождем по направлению к вокзалу.

С обоими Шуриками я с тех пор не встречался. По словам Вовки, этот эпизод имел успех у общих знакомых, и многие, звоня мне по телефону, спрашивали: «Имею честь разговаривать с товарищем Ивановым?» Сам Вовка настолько полюбил этот спектакль, что каждый раз, когда мы встречались, выдумывал все новые сюжеты похождений «товарища Иванова», а один раз на рыбалке после тщетного часового ожидания клева простер руку, как Ленин на постаменте, и изрек: «Срочно направьте отряд аквалангистов обследовать дно в районе крючка товарища Иванова».

После первого обмена приветствиями и воспоминаниями гэбист перешел к делу.

— Ну а зачем понадобились? Рэкет замучил?

— Меня интересуют подробности смерти Сидоренко.

Гэбист удивленно посмотрел на меня и спросил:

— А зачем? И какие у тебя полномочия?

Я положил перед ним свое удостоверение корреспондента «Президентского канала». Шурик его долго изучал, потом включил компьютер и долго сверял информацию. Наконец он сказал:

— В принципе я не обязан давать «Президентскому каналу» такого рода информацию, но мне это не запрещено, за исключением хода самого следствия. Сделаем так: сейчас я могу ответить на некоторые твои вопросы, поскольку следствие не выявило пока ничего особенного. В дальнейшем, когда начнет поступать оперативная информация, я тебе ничего сказать не смогу.

— Каковы обстоятельства убийства?

— Сидоренко с двумя сотрудниками аппарата президента выехал в Зеленоград вчера в семь утра. В восемь пятнадцать при въезде в город машина взорвалась. Какое было устройство, экспертиза сейчас пытается установить. Кем оно было установлено, когда и где, пока неизвестно. Предположительно в гараже. Цель поездки нам неизвестна. Следователь из местного отделения милиции прибыл на место происшествия через пятнадцать минут после взрыва. По уцелевшему номеру он определил, что машина из гаража аппарата президента. Поэтому он немедленно доложил дежурному по городу, а тот связался с аппаратом. Еще через час нам позвонили из аппарата, приказали взять дело на расследование и докладывать каждый день о ходе следствия.

— Вы допрашивали его жену?

— Она еще не прибыла в Москву. Работает в нашем посольстве в Вашингтоне.

— Давно?

— Два месяца.

— Слушай, Саша, не для заметки, а лично для меня. Что ты об этом думаешь? Ведь Константин был моим школьным другом.

Шурик внимательно посмотрел на меня. Весь его вид показывал, что он очень недоволен возложенным на него заданием президента и моим визитом.

— Ты с ним общался последнее время?

— Нет, — солгал я.

— Ну все равно, если вы так давно знакомы и тем более были друзьями, я обязан рассматривать тебя как свидетеля.

Его взгляд уже был взглядом профессионала. Тогда в ресторане он тоже буравил таким же профессиональным взглядом, но тогда я знал, что это шутка. Метр этого, естественно, не знал, и теперь, испытывая ощущения, которые испытывал он, я прекрасно понял, почему он так суетился.

— Когда ты последний раз виделся с Сидоренко?

— Не помню. Кажется, лет десять назад.

— И, узнав, что убили человека, с которым ты не виделся десять лет, ты тут же примчался в СБ?

Его взгляд стал очень внимательным.

«Главное — перейти опять в положение задающего вопросы. Иначе гэбист расколет меня, как орех», — подумал я.

— Скажи, Саша, где он сейчас?

— Где ж ему быть? В морге, разумеется.

— Я могу его увидеть?

— Нет. Кроме того, он сильно обгорел. Даже хоронить будут в закрытом гробу. Вот полюбуйся.

Он протянул мне несколько фотографий.

Раскуроченная машина. Три черных обугленных трупа. Я глядел на то, что осталось от Кота, и пытался разобраться в своих чувствах. В памяти почему-то возник десятилетний Кот в школьной форме с пионерским галстуком, вечно веселый, вечно таскающий какую-нибудь сладость (он был страшным сластеной) и книжку Дюма. Несмотря на всю циничность, Кот так и остался до самой смерти идеалистом с понятием по Дюма о чести, справедливости, совести. Если бы для него, как для его босса, существовала только целесообразность, он никогда не вляпался бы в эту историю. Я отодвинул фотографии и спросил:

— Когда похороны?

— Завтра в десять на Кунцевском кладбище.

Уходя, я чувствовал, что гэбист провожает меня внимательным взглядом.

Я пришел домой, сразу же сел у телефона, достав предварительно записную книжку еще школьных времен, и начал обзванивать своих одноклассников, которые после школы поступили в московские ВУЗы и осели в столице. Как и следовало ожидать, первые пять звонков оказались холостыми. «Здесь такие не живут», — был стандартный ответ. Однако по шестому телефону ответила мать Витьки Волкова, которая любезно сообщила мне, что она меня помнит по Ленинграду (я ее, убей бог, не помнил) и тут же позвала к телефону Витьку.

Витька, услышав мою фамилию, долго не мог вспомнить, кто я такой, но когда я сказал ему, что только мерзавцы не помнят школьных товарищей, он завыл от восторга.

В течение десяти минут Витька добросовестно докладывал о пройденном жизненном пути. Еще минуты три расспрашивал меня. Опасаясь, что он перейдет к воспоминаниям, я сразу заговорил о деле.

— Ты свободен завтра утром?

— Как ветер.

— Тачка у тебя есть?

— «Мустанг».

— Тогда предлагаю встретиться завтра в восемь тридцать возле моего дома для поездки в неприятное место для неприятного дела.

— Старик, с тобой хоть в венерический диспансер.

— Нет, место более приличное. Поедем на Кунцевское кладбище.

— Кого провожать будем?

— Кота.

— Иди ты! Умер?

— Не своей смертью. Кто-то сильно помог.

— Дела-а.

— Нам надо быть там в девять тридцать. Заедь за мной.

Я назвал адрес.

— В полдевятого я у тебя.

На следующее утро в девять сорок пять мы уже были на кладбище. Витька припарковал своего «мустанга», который оказался стареньким «москвичом» выпуска семидесятых годов, возле ворот. Сидели мы молча, наблюдая за прибывающими катафалками, ожидая, когда привезут останки нашего бывшего председателя совета отряда.

Я заметил, что у людей, провожающих в последний путь родных, близких и друзей, какие-то будничные, не выражающие ничего лица, и попытался представить степень морального падения общества, для которого смерть близких стала действительно будничным делом или, во всяком случае, перестала быть трагедией.

Без пяти десять подъехали три катафалка, сопровождаемые несколькими черными «волгами» и автобусом с солдатами. Из первой «волги» вышли двое мужчин и женщина в черном платье, видимо, жена Кота. Ни детей, ни родителей я в группе сопровождавших ее не заметил. Мужчины открыли задние двери катафалков и выгрузили три гроба, обтянутых черной материей. Солдаты высыпали из автобуса и построились в две коробки. Одна с музыкальными инструментами, другая — с винтовками. Мужчины в штатском водрузили гробы на плечи, оркестр заиграл траурный марш, и вся процессия медленным шагом направилась к кладбищенским воротам. Женщина в черном следовала за первым гробом в сопровождении двух мужчин.