Если график работы типографии не поменялся, значит, сегодня дежурила та же ночная смена, которая месяц назад отказалась печатать призыв к оружию для Маруси. А для кого-то, значит, согласилась.
— Эта дрянь развешана по всему городу! — ярился Пуль. — Я отправил людей срывать ее, но листовки уже пошли по рукам. Докеры начали работу по графику, но прекратили час спустя. Только что выключилась электростанция, в городе нет электричества. Немедленно едем в типографию, выясним, кто устроил эту провокацию! Наверняка большевики!
— Нет смысла сейчас ехать в типографию, — сказал Максим, зашнуровывая новые форменные ботинки. — Персонал сменился в шесть утра.
— Значит, наборщиков надо разыскать в их домах, арестовать и немедленно допросить!
— Бесполезно. Они ничего вам не расскажут, не сдадут заказчика…
Максим передернулся, припомнив методы ведения допроса, которые, как он знал, иногда до сих пор практиковались втайне от ВУСО с его требованиями соблюдать букву и дух закона. Нет, до этого доводить нельзя… Пуль жестко дернул уголком рта — видимо, подумал о том же, но объяснять такие вещи туземцу, да еще штатскому, счел ниже своего достоинства.
— Аресты рабочих накалят обстановку до предела, — торопливо подобрал аргумент Максим. — Город похож на пороховую бочку, и это может стать той самой спичкой. Лучше мне самому провести расследование, быстро и без лишнего шума…
Максим осторожно встал, опираясь на трость. Левая нога болела, но уже терпимо, не как вчера. Хорошо, что фельдшер оставил пару таблеток аспирина.
На лбу Пуля пролегли глубокие вертикальные складки — генерал изволил задуматься. Видимо, служба приучила его принимать решения быстро.
— Только без глупостей, Ростиславцев. Выделю вам автомобиль и сопровождение. Прояснить ситуацию нужно до высадки янки, то есть до двух часов пополудни. Не хватало еще перед ними опозориться…
Когда Максим дохромал до выхода, возле крыльца уже ожидал «Форд Т». На взгляд Максима, эти машины выглядели роскошно, но здесь считались массовой моделью, оттого союзники и звали их «Лиззи» — популярной в Америке лошадиной кличкой, вроде коровы Буренки или кошки Мурки. Управление «Лиззи» со всеми этими рычагами и педалями было сродни ракетной науке, Максим, в прежней жизни водивший только автомат, никогда бы не справился.
— Куда едем? — шофер в перчатках с раструбами сверкнул зубами. Двое солдат уже ждали внутри.
Максим назвал адрес наборщика Лехи. Ну как, адрес… «четвертый поворот налево после второй деревянной церкви». Еще когда Максим работал в типографии, Леха перевелся в ночную смену, чтобы вечерами помогать шурину в лавке. Недавно они повстречались там, значит, в типографии Леха до сих пор пашет по ночам; то есть наверняка он видел, кто заказал те листовки… Дома у Лехи Максим был, когда помогал ему дотащить четыре мешка картошки, удачно выменянных у крестьянина на ситец.
Шофер согласился остановить машину за пару домов до Лехиного — не стоило светить свой эскорт, хотя ковылять с тростью по глубокой уличной грязи ужас до чего не хотелось. Огороженный столбиками деревянный тротуар здесь насквозь прогнил, остатки досок едва проступали из густой жижи.
Жена Лехи не хотела поднимать только уснувшего после смены мужа, но, припомнив донесенную Максимом картошку, смягчилась. Наборщик вышел во двор минут через пять, потирая глаза ладонью.
— Максим Сергеич, чего в такую рань? И где формой англицкой разжился?
— Где разжился, там больше нету. Прости, что разбудил, но дело срочное. Расскажи, кто ночью у вас листовки заказал.
— Да так, один… А ты пошто спрашиваешь? — на что Леха был простоват, однако насторожился.
— Такое дело, Леха, обвел он вас вокруг пальца. Офицерье правда ВУСО повязало, но без британцев, им этого не надо. И никакого Михаила Романова нету в Архангельске, его большевики расстреляли давно, как и Николашку.
Леха растерянно почесал лохматый затылок:
— Так чего это, наврал нам, что ли, товарищ Лихач? Свой министр вроде, столько для профсоюзов наших делал…
Лихач. Естественно. В его характере выходка. И неудивительно, что его не оказалось в здании ВУСО в момент ареста — проводить вечера со стариками в страстных спорах о великой судьбе России ему было скучно, и он жил в коммуне только формально, а на самом деле у него вроде была баба в городе.
Значит, не большевики подкузьмили, а свой же министр ВУСО. Во что это теперь выльется, и как расхлебывать эту кашу?
— Может, товарищ Лихач сам чего напутал, — осторожно сказал Максим. — А чего теперь мужики делать думают?
— Как чего? Бастовать. Для начала, — Леха криво усмехнулся. — А там… Судьба — не собака, палкой не отобьешься. Занадобится — все поляжем, а только возвращения старых порядков не допустим. Хватит, намучились, пусть хоть дети наши поживут по-людски.
Максим вздохнул. Как объяснить незамутненному пролетарию Лехе, что стремление любой ценой свергнуть старый порядок может привести к куда как более горькому рабству? Неловкую паузу нарушил клаксон «Форда».
— Ты смотри в оба, Леха, и своей головой думай.
Максим торопливо пожал бывшему коллеге руку и поспешил, насколько позволяла нога, к машине. По пути соображал, где можно найти Лихача. Куда бы он сам отправился на его месте, где искал бы союзников? Пожалуй, в Соломбалу. Профсоюз портовых рабочих — самый мощный в городе, ведь от работы порта зависит буквально все. У докеров даже в войну бронь от призыва была, поскольку через Архангельск военные грузы шли непрерывно.
— В Соломбалу! — бросил Максим шоферу, совершенно не уверенный, что британец его послушает. Однако тот согласно кивнул и принялся разворачивать машину. Форд побуксовал в грязи, но вырвался. Перепуганные куры с кудахтаньем разбегались из-под колес. Старуха, копавшаяся в огороде за низкой оградкой, принялась истово креститься на чудо техники. Зарядил дождь. На набережной встретили британский патруль — девять солдат против обычных трех, и даже по спинам их угадывалось напряжение.
Миновали центр. Въехали на временный деревянный мост через реку Кузнечиху — тот самый, по которому ещё недавно ездили вместе с Михой на митинг. Ехали поверх рельсов — трамваи сегодня не вышли на линию.
Соломбала разительно отличалась от центральных улиц: неказистые бараки, покосившиеся заборы, некрашеные деревянные домики. Порт издалека казался вымершим: не рассекали реку груженные доверху лодки, не сновали во всех направлениях тележки, подъемные блоки праздно покачивались на ветру. Волны бились о доски пристани — на Двине разыгрался шторм.
Но порт был отнюдь не безлюден. Тут и там, не боясь усиливающегося дождя, стояли и переговаривались рабочие — руки в карманах, картузы низко надвинуты. Ветер гонял над пристанью низкие мокрые облака и громкий злой шепот.
Максим попросил водителя высадить его за зданием конторы — не стоило раздражать хмурую толпу иностранной машиной. Сам, опираясь на трость, по скользким доскам пошел к ближайшей группе рабочих, больше напоминавшей кордон.
— Тебя какого рожна сюда занесло, солдатик? — спросил рослый, почти с Максима, вихрастый парень. — От своих отбился? Вали, покуда цел. Гоу, значицца, хом. В Англию. Гоу, гоу!
Надо же, народ, оказывается, времени даром не терял, иностранные языки осваивал… в минимально необходимом для текущей ситуации объеме.
— Да свой я, товарищи, — Максим развел руки, демонстрируя открытые ладони. Наган удобно лежал в кармане мундира — выхватить можно за три секунды, а со стороны не различить, что он там.
— А пошто форму англицкую носишь, коли такой свой? — Вихрастый криво усмехнулся. — Запродался, значит, интервентам?
— С офицерьем заодно? — поддержали его. — Царя хотите вернуть на наши головы?
Как все запуталось, устало подумал Максим. Лихач если и здесь, то, верно, прячется. А вот Миха наверняка в гуще событий, и его тут каждая собака знает. Максим улыбнулся во все зубы:
— Да что вы, братушки, я сам от офицеров пострадал, вон, хромаю теперь! А дело у меня к товарищу Бечину, срочное. Я приятель ему.
