Ознакомительная версия.
— Вот видишь! — я захлебнулась от негодования. — А ты говоришь, случайность. Какая же это случайность? Я ведь просила тебя, предупреждала.
— Но, Наташечка, — беспомощно сверкнув очками, развел руками Алсуфьев. — Я не сказал ничего лишнего. Напрасно ты так все драматизируешь.
— Я драматизирую?!! Ну, знаешь ли…
Я деланно захлюпала носом и отвернулась к окну, дескать, расстроилась — сил нет никаких, но не хочу, чтобы Алсуфьев видел мои слезы.
На самом деле ни слез, ни аргументов у меня не осталось. В глубине души я прекрасно понимала и недоумение, и упрямство Сергея.
У меня была точно такая же реакция, когда Верочка впервые сказала мне о том, что она на моем месте в Китай не поехала бы ни за что на свете. Ни за какие миллионы!
— Почему? — искренне удивилась я, зная ее практичность.
— Потому! — театральным шепотом сказала она и нервно огляделась по сторонам, притом, что в офисе в этот ранний час никого, кроме нас с ней, не было.
— Вер, — тотчас занервничала и я от такого многообещающего начала, — я тебя умоляю.
Верочка удовлетворенно кивнула:
— Ты папу помнишь?
— Помню.
— Я не про отчима, я про твоего родного отца спрашиваю, про Николая Николаевича. Его ты помнишь?
— Помню, конечно. Плохо, правда, но помню. Я ведь маленькая была, когда он умер.
— Вот и я про то, что ты была маленькая. Ты рассказывала, он умер сразу, как только вы из Китая вернулись?
— Ну, не совсем сразу. Через два года. А что?
— Да, — мрачно сказала Веруня, — одноклассница была права.
— Какая одноклассница, Вера? — взвыла я. — Говори толком!
— Валина одноклассница, — ангельским голосочком пояснила эта любительница напускать тумана. — Я вчера после работы к сестре забежала за кассетами Илоны Давыдовой, а к ней Инка Мартынова в гости зашла. Они с ней в одном классе учились, пока Инка с родителями в Среднюю Азию не уехала. Отец у нее военный был, вот они и мотались по стране, по всему Советскому Союзу. Школу она уже в Хабаровске заканчивала и в институте там же училась, а потом замуж на пятом курсе вышла, да так там, в своем Хабаровске, и осталась. Но с Валей моей связь не теряла все эти годы, переписывалась, и когда в Питер к родителям приезжает, отец у нее, сама понимаешь, уже давно в отставку вышел, то обязательно с Валей моей встречается. Разговорились мы с ней, мол, чудесно выглядишь, туда, сюда, да как дела, да как дети, да есть ли внуки… Слово за слово, и дошла у нас очередь до китайцев. Ты знаешь, Наташа, она говорит, у них в Хабаровске просто засилье сейчас этих самых китайцев. Русские мужики, говорит, работать не хотят, а китайцы, говорит, мама дорогая! Китайцы теплиц понастроили и работают, работают, работают, словно, ненормальные. Овощи выращивают. А я говорю, ну и хорошо, говорю, чего такого-то, пусть работают, если им нравится. Вам же лучше. А она говорит, нет, говорит, моя дорогая, все, говорит, не так просто. И такого она мне тут понарассказывала, что жуть берет. Просто жуть.
Верочка пристально на меня посмотрела.
— Ладно, не буду тебе голову морочить и все ее россказни пересказывать, скажу сразу про самое главное. Только обещай мне, что никому ничего не скажешь.
— Ве-ера!
Верочка вскинула голову и еще раз изучающее оглядела меня, словно сомневалась, в состоянии ли я буду сохранить ту важную информацию, которой она так щедро готова была со мной поделиться.
Я приняла деланно безразличный вид:
— Не хочешь, не рассказывай!
— Для твоей же пользы предупреждаю, между прочим, — обиженно передернула плечами она. — Про такие дела лучше помалкивать по определению, всем будет спокойнее: и тебе, и мне, и болтливой Инке Мартыновой.
— А то ты меня не знаешь, — в свою очередь засобиралась разобидеться и я.
— Знаю, — согласилась она. — Потому и рассказываю. Только ты не подумай, пожалуйста, что я про тебя Инке рассказывала. Я ей ни словечка не сказала. Ее выслушала, а сама ни-ни. Могила!
— Верочка, я тебя умоляю. Рассказывай уже! Не тяни кота за хвост.
Она навалилась грудью на стол.
— Только учти, я ничего не выдумываю, я просто передаю тебе то, что сказала мне Инка.
Честно признаюсь, в тот момент я была близка к тому, чтобы встать и выйти вон. Выйти, не сказав ей ни слова.
Мне казалось, что Верочка просто испытывает мое терпение. Хотя это ни капельки на нее не похоже. Вера — человек разумный и доброжелательный, и, если хорошенько подумать, действительно предельно осторожный. Поэтому я просто молча кивнула.
Веруня с чувством глубокого удовлетворения покивала в ответ, осталась мною довольна.
— Так вот…, - торжественно начала она. — Даже не знаю… В общем, всех наших, кто в пятидесятые годы работал в Китае, всех устранили! — на одном дыхании выдала она малопонятную фразу и испуганно смолкла.
— В смысле?
— Это Инка сказала.
— Я поняла про Инку. Я не поняла, что именно она сказала. Что значит «устранили»?
— Физически устранили.
— Выслали, что ли? Так это всем известно. Когда у Хрущева отношения с Мао Цзэдуном вконец испортились (это когда в шестьдесят первом Сталина из мавзолея вынесли, чтобы у кремлевской стены похоронить), все советские специалисты из Китая уехали. Только вот я не уверена, что их выслали, по-моему, все-таки не выслали, а отозвали.
— Да, нет, не выслали и не отозвали. Инка говорит, они все умерли. Вернее, — слегка замялась она, — вернее, их всех убили!
— Господи, Вера!
— Вот тебе и Вера, — тяжело вздохнула она.
— Что за бред? Почему это всех убили?
— Потому!
— Почему, Ве-ера! С чего это твоя Инка так решила? С какого такого перепугу?
— Но ведь твой папа тоже умер.
— Умер. Но он сам умер. Сердечный приступ. Его никто не убивал.
— А лет ему было?
— Тридцать четыре года.
— Сердечный приступ с летальным исходом в тридцать четыре года… Он был сердечник?
— Нет. Сердце у него никогда не болело. Приступ случился внезапно, прямо на работе. Был поздний вечер, в лаборатории уже никого из сотрудников не было, ну и… Мама говорит, его нашли только утром, он лежал у окна. Очевидно, ему стало плохо, и он хотел открыть форточку.
— Вот видишь…
— Вер, но это было спустя два года после того, как мы вернулись из Китая!
— Именно что из Китая! Китай, моя дорогая, это такая загадочная страна. У них, знаешь, какие яды есть? Тебе и не снилось!
— Ты думаешь?
— Уверена! Одно слово — Восток!
— Не знаю. Не знаю, Верочка, что тебе и сказать. Ты меня просто огорошила. А как же Алексей Евгеньевич? Алексей Евгеньевич Алсуфьев? Сережин папа. Он ведь умер в конце восьмидесятых. Через тридцать лет после возвращения из Шанхая.
— Нет правил без исключений, — вздохнула она. — Может быть, ты знаешь еще кого-нибудь из сослуживцев твоего отца, из тех, с кем вы были в Китае?
Я задумалась.
— Знаю. Дядя Ваня Белинский. Он работал в Шанхае какое-то время вместе с папой. И тоже жил в отеле «Пикарди». Еще до нашего с мамой приезда туда. Но я видела его в Ленинграде. Я помню, мы ходили к ним в гости. Они жили где-то в районе Исаакиевского собора. У него было два сына, один чуть постарше меня, другой — чуть помладше. И жена очень веселая, такая толстушка-хохотушка. А их бабушка варила очень вкусный компот из клубники. Родители часто встречались, пока папа был жив. А потом… Ты знаешь, Вера, а ведь дядя Ваня тоже умер. Вскоре после папы. В детстве я не придавала этому значения, а может, мне и не сказали тогда о его смерти, я узнала об этом, когда выросла. Глупость, конечно, но я спросила у мамы про дядю Ваню именно в связи с компотом. Компот у меня клубничный как-то раз неожиданно вкусный получился. Вроде готовила как всегда, пропорции те же, а получился не компот, а напиток богов, прямо как тогда у дяди Вани в гостях. Вот я и вспомнила про дядю Ваню и его семейство, почему, дескать, перестали встречаться. А мама сказала, что он умер. Кошмар какой!
— Да уж.
— Не знаю, Верочка. С одной стороны, дядя Ваня и папа, с другой — Алексей Евгеньевич. Он ведь прожил после возвращения из Китая еще почти три десятка лет. Не знаю…
— Алсуфьев старший тоже работал вместе с твоим отцом?
— Нет.
— Вот видишь. Может, у него была совсем другая работа, никак не связанная с гонкой вооружений, несекретная, одним словом. Вот его и оставили в живых, потому что он им неопасный.
— Вер, я тебя умоляю, какие ужасы ты говоришь. Что значит «неопасный» и кому-то «им»? Китайцам?
Верочка завозилась в кресле, потянулась к окну и плотно закрыла жалюзи.
— Первый этаж все-таки, — рассудительно сказала она, — не забывай! А то болтаем тут обо всем открытым текстом, а у нас дети. «Им», моя дорогая, — это «им»! Спецслужбам. Нашим или китайским, тебе виднее. Это ведь ты у нас прожила два года в Китае, и за каким-то фигом мечтаешь попасть туда снова. Хорошо живешь, если мечтать больше не о чем!
Ознакомительная версия.
