Она чувствовала, что Брук искоса поглядывает на нее, и, застыв, смотрела прямо перед собой. Как непривычно все же он выглядит с этой своей стрижкой под бобрик и черными волосами, над которыми потрудился Мигель. Но ведь и сама она, увидев себя в зеркале после обработки, в первую минуту подумала, что это кто-то другой. Мигель подстриг ее под пажа, но, вопреки ее опасениям, это выглядело не так уж плохо. Только противно, что приходится пользоваться тушью для ресниц и бровей – слишком уж они у нее светлые. Оглядев их обоих, Мигель тогда со смешинкой в глазах заметил, что они вполне могли бы сойти за брата и сестру. В ответ они вымученно улыбнулись, словно засмущавшиеся дети.
В четыре часа утра Мигель тихо постучал в их дверь. Наверное, Брук к этому времени уже проснулся, так как он тут же откликнулся, словно только и ждал этого стука. Встав с кровати, они принялись одеваться, старательно избегая смотреть друг на друга. Все еще как следует не проснувшись, Ева, тем не менее, едва сдерживала истерический смех. Ну почему они ведут себя, как болваны? Не ее ли это вина?
Она прошла в ванную первой – там стоял запах табака «Капорал». Должно быть, Мигель уже заходил сюда. Потом он позвал их на кухню пить кофе: он был разлит в большие чашки, и его пили, макая в жидкость куски оставшегося после ужина хлеба. Как-то странно было сидеть в такую рань за столом с крышкой из красного пластика, когда в комнате зажжен верхний свет, а за окном еще совсем темно. Веки у Евы слипались, тело было тяжелым, а ноги как ватные, но кофе с молоком все же помог. Позавтракав, Ева даже решила закурить, пока Мигель давал им адреса людей, у которых можно укрыться в случае надобности. Он знал их все наизусть и записал им с помощью простого, но весьма хитроумного шифра. Надо, посоветовал он, добраться до Перпиньяна или Тулузы, где их спрячут, пока не представится возможность переправить через Пиренеи в Испанию. В Каталонии они будут в полной безопасности – тут уж он дает гарантию. На всякий случай он записал им фамилии людей, которые могли бы быть им полезны в Италии. Если же они окажутся в краю басков, то члены группы борцов за освобождение переправят их через северную границу из Сен-Жан-де-Люса в Бильбао. Мигель говорил тихо, то и дело замолкая, чтобы выплюнуть крупицы табака, попадавшие в рот из плохо набитой сигареты.
Около шести они были готовы к отъезду. На Еву произвела большое впечатление тщательность, с какой Брук готовился к поездке. У нее самой не было опыта в подобного рода вещах, и сейчас она уже не была уверена, что стоило устраивать ему сцену по поводу предложения Марка Росси. Конечно, в принципе она права, но…
Мигель обнял их обоих на прощанье. От него пахло табаком – стариковский запах, подумала она, вспомнив при этом отца. Когда его сухая щека коснулась ее, она поразилась, как ему удается так гладко выбривать свою сморщенную кожу. Она складками висела на лице, как старый костюм на выпущенном из тюрьмы узнике.
Брука эти объятия смутили куда меньше, чем предполагала Ева. Впрочем, жест Мигеля был естественным и нисколько не мелодраматичным. Брук, она это чувствовала, отнесся к их хозяину с уважением, так что Ева могла быть спокойна. В общем, он не такой уж безнадежный, улыбнулась она про себя. И повернулась, чтобы взглянуть на него, сделав вид, будто ее заинтересовал дом, мимо которого они проезжали. А он в этот момент покусывал указательный палец. (Только бы он не грыз ногти, взмолилась она.) Пожалуй, лишь это и выдавало его волнение.
– Как, штурман, все еще движемся по курсу?
– Продолжайте ехать по шестой национальной впредь до дальнейших указаний, – отвечала она ему в тон. Перемена в ее настроении благоприятно подействовала и на него. Впервые со вчерашнего дня она, казалось, начала оттаивать.
– Не знаю как вам, а мне ужасно хочется есть, – сказал он.
– На меня сегодня не рассчитывайте. Завтрака я с собой не брала.
– Я просто подумал, что неплохо было бы перекусить в каком-нибудь придорожном ресторанчике.
Она перегнулась и, повернув к себе кисть его левой руки, посмотрела на циферблат часов.
– Спешат на пять минут, – предупредил он.
– Что, всегда?
– Старые привычки так просто не умирают.
– Чертова армия, – пробормотала она.
Он знал, что не следует принимать ее слова буквально, – она просто напомнила ему о некоем подсознательном атавизме.
– Ну так как? – опять спросил он.
– Пожалуй, еще рановато.
– Но мы же рано выехали.
– Тогда делайте остановку, когда захотите. Вы же водитель.
– Вы так думаете? – ухмыльнулся он. – То есть я хочу сказать, что нам трудновато каждый раз решать все голосованием, – ведь нас всего двое.
Она не поддалась на его подначку, а просто улыбнулась.
– Тогда надо соглашаться друг с другом.
– Целиком «за», – поддержал он. – Иначе – конец нашему чудесному партнерству.
Ее бесило его нахальство, а главное, она злилась на себя за то, что ей хочется смеяться. И потому она вложила в свой ответ весь сарказм, на какой была способна, но он показался ей самой несколько излишним.
– Не гоните коней! – предупредила она.
– Не буду, товарищ!
Ее обезоружил его тон. Он явно нащупал ее слабое место: она же весь день накануне подтрунивала над ним, намекая, что у него почти нет чувства юмора. Что ж, теперь он ей мстит.
– В общем, – прибавил Брук, спохватившись, что переборщил, – останавливаемся у первого же ресторана, который нам понравится, идет?
Они припарковали машину возле auberge[30], где размалеванный, вырезанный из фанеры официант держал в руке menu touristique[31]. Брук тут же заявил, что слишком многого от такого рода заведения ожидать не приходится; она же сухо возразила, что гастрономические тонкости ее не интересуют. Он вдруг подумал, что она еще вздумает платить за себя, и ему стало не по себе.
Внутри в этот ранний час было пусто, и официант не знал, найдется ли для них что-нибудь на кухне. Они молча сидели, наслаждаясь прохладой и ожидая его возвращения.
– Конечно, – заметил Брук, – если вам здесь не нравится, мы можем перехватить по сандвичу в любом кафе.
– Нет, все в порядке.
Тем временем вернулся официант и перечислил им, что можно заказать. Они тут же сделали заказ, и он поставил перед ними на столик бутылку минеральной воды.
– А как насчет вина, не хотите? – спросил Брук.
– Но сейчас ведь моя очередь садиться за руль.
Он кивнул в знак согласия: от долгого вождения у него слегка ныла поясница.
– Погода и без того какая-то сонная, а вино, боюсь, совсем меня доконает.
– Да, мне это знакомо, – рассеянно проронила Ева, вспомнив, как затекла у нее рука, когда она проснулась утром, словно проспала в одном положении всю ночь. – А заснуть вам удалось? – Она сама удивилась своему вопросу. Это у нее как-то само собой вырвалось.
– Нет, но как-нибудь сдюжу, – ухмыльнулся Брук и, взяв кусок хлеба из корзинки, стоявшей посредине столика, начал есть.
Тем временем появился и официант, неся для нее салат по-ницциански, а для него quiche[32].
– Быстро приготовили, – заметил Брук, беря вилку. Quiche оказалась такой горячей, что ему пришлось тут же выплюнуть кусок на тарелку. Запив водой, он поспешно извинился перед Евой.
– Не волнуйтесь, – улыбнулась она. – Как говорил в подобных случаях доктор Джонсон: «Только дурак проглотил бы такое».
– У вас что, есть подходящие цитаты на все случаи жизни?
Она поставила стакан и взглянула на Брука.
– Как бы я хотела, чтоб это было так, – сказала она и снова принялась за еду.
Ему нравилось, как она ест: никакого жеманства. Он терпеть не мог, когда люди манерничают за едой. Впрочем, напомнил он себе, это все армейские привычки.
Покончив с едой, она посмотрела на Брука: к уголку его губ пристала хлебная крошка. Ева непроизвольно потянулась через столик и кончиком мизинца смахнула ее. Казалось, его, да и ее тоже, поразил этот интимный жест. Особенно после той ночи, когда они лежали в одной постели – такие далекие друг другу.
– Ну как, подкрепились? – спросила она поспешно.
– Изрядно. Интересно, какие у них здесь сорта сыра. Не заказать ли?
– Идет, – сказала она. – Может, он отобьет чесночный запах. А то с чесноком в приправе они явно переборщили.
Официант убрал тарелки и поставил перед ними дощечку с сырами. Брук прошелся насчет того, что французы любят белые, как мел, сыры. Он поискал глазами какой-нибудь сорт повыдержанней и в конце концов остановил свой выбор на остро пахнущем козьем сыре. Ева внимательно смотрела на него: ему явно не шли ни эти черные волосы, ни стрижка Мигеля. Но он, казалось, не обращал на это внимания. Она вспомнила, как он мельком взглянул на себя в зеркало и тут же отвернулся. Это отсутствие интереса к своей внешности больше всего поражало ее в нем. Точно мальчишка, который по наивности не осознает своей красоты, на какой-то миг подумалось ей, и тут же на ум пришел его рассказ, как он вместе с другими сбрасывал с вертолетов пленных арабов. На ее лице опять появилось замкнутое выражение: какой он все-таки противоречивый. Брук тотчас заметил происшедшую в ней перемену и стал усиленно предлагать сыр.
