— Просто так отпустить? — возмутился Кейт.
— Именно так, — подтвердил Вайно, и в голосе его появились нотки недовольства — он не любил, когда его не понимали сразу. — И хочется верить, что он удовлетворится этим решением и не захочет устраивать скандал. Вы хотите спросить, какой скандал он может устроить? Объясняю. Он — иностранец. И лицо сугубо гражданское. Вы сажаете его на военную гауптвахту. На каком основании? Где ордер? Где постановление об аресте? Я очень надеюсь, генерал, что ваши «эсты» не слишком дали волю рукам, когда Артист оказался в их власти. В противном случае он не захочет остаться в долгу и вам гарантированы совершенно ненужные неприятности.
— Мои солдаты не бьют пленных.
— Вы уверены, что и на этот раз они не отступили от этого весьма благородного правила?
— Уверен. Я видел, как арестованного вели на гауптвахту. Караул смотрел на него с уважением.
— Значит, так и поступим, — заключил Вайно.
Кейту сейчас было безразлично, как поступить с арестованным. Все это осталось далеко позади. Но он понял, что у него появился хороший повод обозначить свою новую роль среди этих высокопоставленных заговорщиков. Роль равноправного партнера, а не послушного исполнителя. Поэтому он резко возразил:
— Нет. Прошу извинить, но это мое дело. И как поступить с арестованным, позвольте решать мне.
— Как же вы намерены с ним поступить? — нахмурился Вайно.
— Он просидит на губе не до завтрашнего утра, а месяц. Да, месяц! И весь месяц будет чистить сортиры! Я его научу уважать эстонскую армию! А потом пусть жалуется хоть в ООН!
— Йоханнес прав, — решительно заявил Янсен, и Кейт понял, что он сделал выигрышный ход. — Это его дело. Он вправе поступить так, как считает нужным. Закончили с этой темой. Переходите к главному.
Такой поворот разговора очень не понравился Вайно. От прихлынувшей крови даже потемнела его крупная бритая голова, из чего Кейт сделал вывод, что у него повышенное давление и даже есть, возможно, предрасположенность к апоплексии. Но Вайно сдержался.
— Согласен, займемся главным, — сухо кивнул он и обратился к Кейту: — У вас есть вопросы?
— Что может послужить толчком для резкого обострения обстановки в республике?
— Не догадываетесь?
Кейт помедлил с ответом. Это был разговор, в котором имело значение каждое слово. И он решил, что не стоит умничать, чтобы случайно не попасть впросак.
— Я чувствую, что это связано с Альфонсом Ребане, но каким образом — не знаю. Во всяком случае, вряд ли таким толчком сможет послужить фильм Марта Кыпса.
— Я вам скажу, что вызовет нужную нам реакцию, — проговорил Вайно, сделав крошечный глоток арманьяка. — Фильм — чушь. Даже если Кыпс снимет шедевр, в чем я очень сомневаюсь. Это всего лишь повод для того, чтобы поставить вопрос о возвращении останков Альфонса Ребане в Эстонию. И о торжественном перезахоронении их в Таллине. А вот это, согласитесь, не чушь.
— Торжественное перезахоронение эсэсовца?! — переспросил Кейт. — В наши дни?! В Таллине?!
— Да, — подтвердил Вайно. — В наши дни. В Таллине. На мемориальном кладбище Метсакальмисту.
Сама мысль о том, что сегодня, в конце двадцатого века, в столице демократической Эстонии будут торжественно хоронить останки фашиста, показалась Кейту дичью. Кино — черт с ним, кто сейчас ходит в кино. Но это...
Вайно по-своему расценил его замешательство.
— Вы правы в своих сомнениях. Если эта акция будет проведена национал-патриотами, она вызовет митинги протеста, пикеты. Даже, возможно, попытки сорвать похороны. И не более того. А если это будет государственное мероприятие?
— Правительство на это не пойдет, — убежденно сказал Кейт.
— Добиться этого будет очень непросто, — согласился Вайно.
— Кабинет Марта Лаара на это не пойдет никогда, — повторил Кейт.
— Пойдет, — возразил Янсен. — Мы заявим, что в противном случае Национально-патриотический союз выйдет из правящей коалиции. И кабинет министров отправится в отставку. Март Лаар не захочет расстаться со своим постом. Решение о перезахоронении Альфонса Ребане будет принято.
— И оно будет означать переориентацию всей политики Эстонии, — заключил Вайно. — Вдумайтесь, генерал: торжественное перезахоронение останков не какого-то полковника никому не известного Эстонского легиона. Нет — командира 20-й Эстонской дивизии СС, штандартенфюрера СС, кавалера Рыцарского креста с дубовыми листьями, высшей награды Третьего рейха.
— Это может вызвать очень сильный взрыв возмущения русскоязычного населения, — признал Кейт. — Но не мало ли этого, чтобы разогреть обстановку до ситуации гражданской войны?
— Мало, — кивнул Вайно. — В этой браге не хватает дрожжей. Они будут. Вы совершенно правы, генерал: главная карта в нашей игре — Альфонс Ребане. Но очень важен и его внук — Томас Ребане. Чрезвычайно важен. Почему? Объясню. Но прежде скажу о другом. Членство Эстонии в НАТО — не самоцель. Это внутренняя стабильность, безопасность иностранных инвестиций, интеграция в европейскую экономику. Реализация разработанного нами плана чревата многими неприятностями и даже бедами и для эстонцев, и для русских, которые в общем-то не виноваты, что по воле истории оказались на нашей земле...
— Виноваты, — перебил Янсен. — Их никто не звал в Эстонию. Они ехали сами. Они искали здесь сытой жизни. И чувствовали себя хозяевами. Но хозяева здесь мы. Им придется с этим смириться. Раз и навсегда. Им придется смириться с ролью бедных родственников, присутствие которых мы терпим. Но терпим лишь до тех пор, пока они уважают наши законы, наши традиции и наш язык!
— Успокойтесь, Юрген, вы не на митинге, — заметил Вайно. — Никто не ставит под сомнение вашу верность национальной идее. Мы все понимаем. И понимаем, что без жертв не бывает побед. Мы приведем нашу родину к благополучию не через десятилетия мучительного выползания из нищеты, а уже завтра. Это — цель, близкая серд-цу каждого патриота.
— Поэтому мы и обратились к вам, — закончил его речь Янсен. — Поддержка всех патриотических сил нам гарантирована, но главенствовать должна армия. Нам нужна, генерал, ваша решительность, ваш опыт, ваш авторитет военачальника. Мы не сомневаемся, что вы будете с нами в этот ответственный для нашей родины час.
Если бы Янсен прямо спросил, согласен ли Кейт участвовать в заговоре, он без колебаний сказал бы «да». Но, поскольку вопрос был неявным, Кейт решил, что и его ответ может быть таким же неявным. И в случае, если эта гостиная прослушивается, чего Кейт вовсе не исключал, никто не сможет обвинить его на основании записи этого разговора в участии в заговоре.
Если заговор провалится.
Но он не мог провалиться. Когда идея отвечает внутренним потребностям всего общества, от темных крестьян и люмпен-пролетариев до интеллектуалов, она становится несокрушимой. И нужно быть бездарным организатором, чтобы ее погубить. Генерал-лейтенант Кейт не считал себя бездарным организатором. И он не видел сил, которые могли бы противостоять заговору.
Не было таких сил.
Но все же он не сказал: «Да».
Он сказал:
— Я никогда не давал поводов усомниться в моем патриотизме.
— Другого ответа мы и не ждали. — Вайно поднял бокал с остатками арманьяка. — За наше единство, друзья. Вижу Эстонию в составе Объединенной Европы. Вижу ее расцвет. Вижу вас, генерал, представителем эстонских вооруженных сил в НАТО. Да поможет нам Бог.
Он допил арманьяк, Янсен тоже осушил свой бокал. Пришлось пить до дна и Кейту, хотя эти сто граммов были для него явно лишними. Но не выпить было нельзя. «Ничего, отосплюсь», — подумал он.
Но в эту ночь генерал-лейтенанту Кейту выспаться было не суждено. Когда он под утро вернулся домой и провалился в тяжелый сон, раздался требовательный звонок телефона спецсвязи. Кейт нашарил трубку на прикроватной тумбочке, бросил:
— Слушаю.
— Докладывает оперативный дежурный. На связи капитан Кауп. Требует немедленно соединить с вами.
На Кейта словно бы вылили бадью ледяной воды.
— Соединяйте, — приказал он.
В трубке раздался голос командира отряда «Эст»:
— Господин генерал-лейтенант, у нас ЧП!
Бывают ситуации, когда требуется проявить изрядную изворотливость ума, чтобы найти оптимальное решение. А бывает и так, что нечего и мозги сушить: решение уже найдено до тебя, остается только грамотно его применить.
Артист вполне наглядно показал, как можно проникнуть в расположение противника. И хотя нам предстояло инфильтроваться не в бутафорский укрепрайон, охраняемый бутафорскими эсэсовцами с заряженными холостыми патронами «шмайссерами», а в реальную воинскую часть спецподразделения «Эст» с соответственно вооруженной охраной, опыт Артиста вполне мог сгодиться и тут.
В половине первого ночи, когда лагерь «Эста», гудевший от начальственного разгона, как потревоженный пчелиный улей, немного утих, мы с Мухой отогнали «мазератти» километра на два от базы «Эста» и припрятали ее в придорожном березнячке, закидав сеном из похудевшего за зиму стога. Все документы выложили из карманов и спрятали за обшивку багажника, а ключи от тачки положили под правое заднее колесо — на тот случай, если придется возвращаться поодиночке. Никакого оружия у нас не было и быть не могло, а бинокль мог пригодиться.
