– У тебя есть еще советы, Бен?
– Да, есть. Возглавь это расследование сам, если не хочешь неприятностей. Может, Белый дом водил тебя за нос, но теперь ты предупрежден. Допроси Эда Мерфи, Риддла, может быть, Макнейра и Гальяно. Официально, под присягой. Может, кто-то и расколется. Может, все они ни при чем. Может, президент находится в неведении – это я вполне допускаю, – и ты должен обо всем ему сообщить. Сейчас твой ход, Фрэнк. Все, что я сказал, я повторю под присягой, но мяч сейчас на твоем корте.
Наступила тишина, слышно было только, как Кифнер барабанит пальцами по столу.
– Мне кажется, я знаю, как исполнять свои обязанности, Бен, – сказал он наконец. – Хотя, несомненно, мне было бы значительно легче, будь у меня твоя сила убеждения. Похоже, что люди всегда говорят тебе правду. Сенатор Нолан рассказывает тебе о таинственном свидании, про которое никто больше не знает. Джефф Филдс рассказывает о таинственном нажиме Белого дома. Потом оба гибнут в подходящее время, и ты остаешься единственным, знающим правду. Похоже, Бен, что все, кроме тебя, лжецы.
Нортон поднялся.
– Ладно, Фрэнк, не стану больше отнимать у тебя время. Я думал, что ты намерен честно делать свою работу.
– Сядь, Бен.
– Не хочу. Но позволь на прощание высказать одну мысль. Я знаю о пленке. Филдс рассказал мне о ней накануне гибели.
Кифнер перестал постукивать пальцами и какое-то время сидел неподвижно, как игрок в покер, решающий, блефовать ему или нет.
– Филдс сказал тебе, где она? – спросил он наконец.
Однако Нортон не мог блефовать дальше. Нельзя взять на блеф человека, во власти которого потребовать улику.
– Нет, – сказал он. – Не знаю, где. Пока не знаю.
– Сядь, Бен.
– Я сказал все, что хотел. Мог бы сообщить несколько подробностей, но, видимо, они тебе не нужны.
– Сядь. Ты, может, и все сказал, но я нет.
Нортон сел снова.
– Хочешь верь, хочешь не верь, Бен, но расследование по делу смерти мисс Хендрикс продвигается. Сержант Кравиц, ведущий его, хочет видеть это дело завершенным не меньше, чем ты. Может быть, даже больше. И поскольку ты так щедро делился своими сведениями, я думаю, что должен поделиться нашими сведениями с тобой.
В голосе Кифнера звучала неприятная нотка, и это насторожило Нортона.
– У нас есть свидетель, – продолжал Кифнер, – утверждающий, что в тот вечер, когда мисс Хендрикс была убита, он видел человека, выходящего примерно в полночь из того дома на Вольта-плейс.
– Кто же твой свидетель?
– Называть свидетеля я не стану, – сказал Кифнер, – но скажу, кого он видел выходящим из дома в ту ночь.
– Хорошо, кого?
– Тебя, Бен.
Гейб лежал, вытянувшись во весь рост на диване Нортона, на животе у него стоял стакан с виски. Говоря, он то проводил рукой по усеянным перхотью волосам, то сковыривал струпья с рук.
– Мы близки к цели, – пылко сказал он. – У меня начинается сыпь.
– Близки? – угрюмо переспросил Нортон. – Гейб, на днях я был близок к тому, чтобы оказаться разорванным на куски. Только по счастливой случайности я не сел в ту машину. И не уверен, что мне безопасно выходить на улицу.
– В Вашингтоне тебя никто не убьет, – сказал Гейб, так скребя своими короткими пальцами, что частички омертвевшей кожи сыпались на пол. – Такие трюки выполняются только в поле. Какой-то парень, делающий карьеру, хочет произвести впечатление на свое ведомство. Только представь, если бы ты взлетел на воздух, один напористый тип мог бы выбиться в люди. Но здесь, в Вашингтоне, эти ребята действуют более изощренно. Они не подкладывают бомб, они подкладывают идеи – это прекрасный способ взять человека в оборот.
– Здесь ты прав, – сказал Нортон. – Мой старый приятель Фрэнк Кифнер недавно подбросил мне несколько таких идей, что я чуть не полез на стену.
– Например?
– Он мог обвинить меня в лжесвидетельстве, об этом я уже знал. А потом заявил, что у него есть свидетель, видевший, как я выходил из того дома в тот вечер, когда Донна была убита.
Гейб так захохотал, что виски пролилось из стакана ему на брюки. Он выругался, подхватил стакан, ухитрившись при этом сбить пепельницу. А когда улегся снова, улыбка его исчезла, и он, прищурясь, смотрел на Нортона.
– Это правда? – резко спросил Гейб.
– Что правда?
– Выходил ты из того дома, болван?
Нортон даже зарычал.
– Нет, я не выходил из того дома в тот вечер. Я не убивал ее, если ты на это намекаешь.
Репортер пожал плечами и потрогал мокрую штанину.
– Случались и более странные вещи, – пробормотал он.
– Главное, – продолжал Нортон, – Кифнер отказался сказать мне, кто этот свидетель. Может, никакого свидетеля нет и он просто блефует.
– Нет, не блефует, – сказал Гейб.
Он зажег сигарету и бросил спичку в ту сторону, где валялась пепельница.
– Откуда ты знаешь?
– Потому что знаю, кто его свидетель.
– Кто же, черт возьми?
– Джой Смоллвуд.
– Этот ненормальный парень из винной лавки?
– Да. Он постоянно подглядывает в окна, постоянно бродит вечерами по Джорджтауну, и его заставили сказать, что он был напротив того дома и видел, как ты выходил.
– Тоже мне свидетель, – злобно сказал Нортон. – Кажется, в прокуратуре могли бы работать почище.
– А им ничего больше и не нужно, – сказал Гейб. – Конечно, Джой ненормален, и на основании его показаний тебя не обвинят, но уничтожат скандалом. Или, может, выдвинут обвинение в лжесвидетельстве и даже добьются своего. Тебя исключат из коллегии адвокатов, год или два просидишь в тюрьме, а потом уже никто не станет слушать, что ты говоришь об убийстве Донны Хендрикс. Эти ребята начинают давить на тебя, приятель.
Нортон встал и подлил себе виски. Гейб снова растянулся на диване, пуская колечки дыма к потолку и почесывая руки. На левом запястье у него выступила кровь, и время от времени он ее слизывал.
– У меня сложилась теория об этом деле, – сказал, помолчав, Гейб. – Я собрал еще не все детали, но теория складывается.
– Я слушаю.
– Прежде всего нужно предположить, что Донну убил Уитмор, или Мерфи, или кто-то из их тесного круга. Иначе вся эта маскировка не имеет ни малейшего смысла. Поэтому им нужен козел отпущения, и, похоже, на эту роль избрали тебя.
– Почему меня?
– А почему бы нет? В этом есть логика – брошенный любовник и все такое. Потому-то тебе и сообщили по телефону, что Донна убита. Заставить тебя сделать именно то, что ты сделал, – помчаться на место преступления и привлечь к себе внимание полиции.
– Как по-твоему, кто звонил мне?
– Я думаю, Риддл. Он влез в это дело по уши. Но – и тут все осложняется – появляется Джой. Помешанный парень, который обслуживал Донну в винной лавке и, возможно, шел за ней до самого дома. Джой не юрист и даже не особенно смышлен, он оказался лучшим козлом отпущения, чем ты, и, видимо, стратегию они изменили по ходу дела. Сфабриковали обвинение против Джоя.
– Тогда почему они заставили его утверждать, что это сделал я?
– Во-первых, его добродетельная мамаша клянется, что в тот вечер он был дома, во-вторых, ты такая помеха, что тебе решили заткнуть рот.
– Хорошо, Гейб, но если меня собираются обвинить в убийстве, то почему недавно пытались разнести на куски? Или твоя теория так далеко не заходит?
– Здесь что-то неясное, – согласился Гейб. – Возможно, кто-то решил, что мертвого обвинить будет легче. Так сказать, in absenta.[7]
Репортер отпил глоток виски и принялся откусывать заусеницу.
– Или же, – сказал он наконец, – одна группа хочет обвинить тебя, а другая убить. Имея дело с правительством, нельзя упускать из виду фактор несогласованности.
С минуту они сидели в молчании. Гейб откусывал заусеницу. Нортон думал о своем туманном будущем.
– Мне тут пришло в голову, – нарушил он молчание, – может, Джой действительно видел кого-то, выходящего из дома, и честно считает, что это был я.
– Пошевели мозгами, – презрительно ответил репортер. – Этот парень видел только выход для себя. Или он выведет тебя на место преступления, или выведут его. Даже недоумок это поймет, если нажать на него посильнее.
Нортону было очень интересно, как Гейб узнал, кто этот свидетель, но знал, что об источниках его сведений спрашивать не стоит. Ему казалось, что от Кравица. Неделю назад Гейб опубликовал на первой странице большой материал о Кравице, где представил его образцовым, изобретательным следователем по делам об убийствах, а Нортон знал, что Гейб, как большинство политических репортеров, редко льстил кому-либо из общественных деятелей без какого-то quiel pro quo.[8]
– Знаешь, очень любопытно, с какой стати Кифнер сказал мне об этом свидетеле. По правилам до суда обвиняемому ничего не говорят о свидетелях против него. И похоже, Фрэнк оказал мне услугу.
