— Разрешите, товарищ Генеральный секретарь, — вмешивается один из секретарей ЦК, — высказать иную точку зрения. Действительно, американцы ведут себя странно, но, кроме одного случая с обстрелом крейсера, мы не зафиксировали пока никаких агрессивных действий против нас или наших союзников.
— А объявление «красной тревоги»? — спрашивает министр. — А состояние боевой готовности американских войск в Европе?
Открываются двери, входит молодой черноволосый адъютант и докладывает, что поступило срочное сообщение председателю Комитета государственной безопасности.
Председатель Комитета государственной безопасности надевает очки, читает и говорит, не скрывая своего удивления:
— В Западной Германии серьезные политические круги убеждены, что началась американо-советская война. Отмечена оживленная деятельность вице-канцлера Фёдлера, которого, как известно, трудно считать сторонником мира. Он встречается с военными и ведет какие-то переговоры с Ведомством по охране конституции.
На мгновение воцаряется тишина.
— Что ж, — председательствующий барабанит пальцами по столу, — тогда надо объявить тревогу и предпринять все необходимые меры военного характера на всей территории страны и за ее границами. Привести в действие «космическую систему С». Привести в состояние готовности гражданскую оборону. На время закрыть воздушную границу. Вооруженным силам сохранять бдительность и вместе с тем проявлять выдержку. Командира крейсера представить к награде за то, что сохранил хладнокровие и не действовал без приказа. Мы не позволим себя спровоцировать. А сейчас я поговорю с Гаррисоном.
Примерно в 13 часов 50 минут вице-канцлер Ханс-Викинг Фёдлер велел подать себе в кабинет скромный завтрак (шницель из телятины, овощной салат, хрустящие хлебцы и две бутылки пива «Кёльш», которое он пил только во время работы).
У него были все основания испытывать чувство удовлетворения. В отличие от многих впавших в истерику коллег он, разумеется, не верил ни в какую американо-советскую войну, хотя причины того чудовищного взрыва, который произошел над Америкой, ему были неясны. И все-таки он не верил в войну. Он слишком много знал о ходе последней встречи в верхах. Он отвергал вероятность полного блокирования каналов связи между двумя руководителями. А главное, он достаточно хорошо разбирался в истинных намерениях ядра американской властвующей элиты, чтобы не считаться с возможностью заговора. Начать войну никто не рвался, в том числе и самые горластые из «ястребов», зато охотников обострить ситуацию было предостаточно.
С точки зрения Фёдлера, это была самая благоприятная из возможных ситуаций, так как нет ничего лучше для германских интересов, чем состояние напряженности между бывшими союзниками времен второй мировой войны. Уже два часа вице-канцлер не питал никаких сомнений, что из кризиса, который разразился в какой-то мере случайно, Федеративная Республика должна выйти единственным победителем. Что означала бы такая победа, об этом Фёдлер пока не думал. Сперва надо было набрать максимальное число козырей, а потом придет время разыгрывать партию.
Именно в этом духе вице-канцлер вел в первой половине дня важные переговоры с людьми, знающими, чего они хотят. Беседа с полковником Шляфлером позволила привлечь тайную организацию по крайней мере к сотрудничеству, а это было уже очень много. Разговор с первым заместителем Фёдлера графом Константином фон Долгохани был, в сущности, не столько разговором, сколько служебным инструктажем. Элегантный граф получил несколько инструкций и список послов иностранных держав в Бонне, которых должен был немедленно пригласить к себе. Заодно обнаружилось, что фон Долгохани не имел представления о событиях этого июньского утра, и это позволило Фёдлеру с удовлетворением констатировать, что он не ошибается в оценке людей.
Самым трудным оказался получасовой разговор с руководителем Ведомства по охране конституции доктором Пфейфером. Прежде всего, его взгляды на террористическую деятельность были гораздо более крайними, нежели взгляды полковника Шляфлера. Ведомство Пфейфера действительно боролось против террористов, с тупой яростью и с полным отсутствием чего-либо такого, что Фёдлер любил определять как политическую дальнозоркость. К тому же Пфейфер с неприязнью и некоторым пренебрежением относился к военным вообще, а особенно к тайной организации, о которой он знал почти все. Но при этом Пфейфер не скрывал своего недоверия к правительству канцлера Лютнера, терпеть не мог всякого рода красных, розовых и лиловых. У него не было также сомнений, что объединение Германии рано или поздно осуществится, а позорная для немцев глава, которую начал Вилли Брандт, должна быть закрыта и вычеркнута из германской истории. Фёдлер никогда не выразился бы так патетически, но это было неважно. Пфейфер был старше Фёдлера на одиннадцать лет и, по-видимому, уже не мог избавиться от определенного рода терминологии.
Политический талант вице-канцлера Фёдлера не подвел его и на этот раз. Без лишних слов, без каких бы то ни было действий военного характера в Бонне произошло нечто вроде тихого и незаметного государственного переворота. Подлинная власть в Федеративной Республике принадлежала теперь только троим: вице-канцлеру и министру иностранных дел Хансу-Викингу Фёдлеру, начальнику канцелярии министерства обороны полковнику Гюнтеру Шляфлеру и начальнику Ведомства по охране конституции доктору Отто Пфейферу. Это можно было считать властью, так как они втроем контролировали почти все каналы информации, а без информации — точной, быстрой и умной — управлять невозможно. Они целиком (или почти целиком, но в вполне достаточной степени) контролировали также важнейшие инструменты власти: вооруженные силы, разведку, политическую полицию, дипломатическую службу, секретариаты главнейших политических деятелей, а также сеть внутренней связи. В этой ситуации уже не имело значения то, что непрерывно заседавшее правительство ФРГ, включая канцлера, еще считало себя центральной администрацией. Управление современным государством основывается не на парламентской болтовне или выступлениях по телевидению. Оно опирается на тех, кто молчит и держит в руках технические средства власти.
Правда, одно довольно важное звено в системе власти — министерство внутренних дел и подчиненные ему штурмовые войска пограничной охраны — находилось вне круга влияния участников соглашения, но Фёдлер не придавал этому большого значения. Министр внутренних дел Дитрих Ламхубер был, в сущности, подставным лицом. Ему было всего тридцать семь лет, и в должность он вступил несколько месяцев назад, так как Лютнер, после происшедших в прошлом году рабочих и студенческих волнений, а прежде всего после дела Арнима Паушке, хотел иметь на этом посту молодого человека с либеральным прошлым и не скомпрометировавшего себя никакой грязной работой. Кроме того, у специальных сил был, правда, кое-какой следственный аппарат, но большей частью основная информация шла к ним от Ведомства по охране конституции, и об этом доктор Пфейфер позаботился с присущей ему аккуратностью.
Фёдлер был уверен, что в его руках все нити.
Соглашение между тремя господами трудно было назвать заговором. Сошлись, в сущности, только в одном: Дагоберт Лютнер не в силах справиться с надвигающимся кризисом и, хуже того, нельзя быть уверенным, что он вообще хочет это сделать. Необходимо было поэтому предпринять энергичные действия в широко понимаемых интересах германской нации. Об идеологии не говорили, сфера сотрудничества определена не была. По предложению Шляфлера лишь приняли рабочее название — разумеется, «Нетопырь», — чтобы сноситься между собой в экстренных случаях. Участники соглашения понимали, что затеяли в высшей степени опасную игру, и обошлись без уверений в необходимости сохранения тайны. Если бы кто-нибудь из участников соглашения проронил хоть слово, а тем более донес о встрече Лютнеру, дело не обошлось бы без потрясения основ и неисчислимых бедствий для Федеративной Республики.
Не обсуждали также, кто будет координировать их действия, ибо это само собой подразумевалось. Никто, кроме вице-канцлера Фёдлера, не располагал таким политическим опытом и не ориентировался с таким совершенством в дипломатических тайнах. И Фёдлер не добивался, чтобы ему подчинялись, и не заявлял, что намерен давать приказы. Он слишком хорошо разбирался в психологии. Гораздо более действенны такие соглашения, когда каждый из партнеров в полной мере ощущает собственную значимость. Тогда легче всего манипулировать партнерами. А перед этим Фёдлер никогда не останавливался.
План действия на ближайшие часы состоял из пяти пунктов.
Во-первых, следовало обезвредить Лютнера с политической точки зрения. Необходимы были такие действия (хорошо, будем называть их интригами), которые подорвали бы доверие к Лютнеру со стороны прессы и общественного мнения, со стороны бундестага, со стороны союзников, со стороны русских и, наконец, со стороны вооруженных сил Федеративной Республики. Лютнер должен получать лживые доклады и неточную информацию. Его собеседники узнавали бы от него факты, таким образом препарированные, чтобы один противоречил другому. Необходимо было спешить, потому что канцлер рано или поздно захочет выступить публично, и вот тогда его надо выставить на смех и скомпрометировать.
