Джузеппе Дженна - Во имя Ишмаэля

Этот Калопрести никогда раньше не слышал имени Ишмаэля, и Лопес склонен был ему верить. Зато Калопрести давно знал одного из отцов-основателей этих садомазохистских сборищ, Инженера.

— Он резвый тип, ты знаешь? Он за безопасный, добровольный садомазохизм, под его руководством сообщество выросло — никогда никаких происшествий, никаких наркотиков, — это сообщество под контролем.

Лопес:

— А ты? Ты что делаешь для нас там, в этой группе?

Калопрести курил, вдыхая потоки густого голубого дыма, видно было, что это приносит облегчение его бронхам.

— Я? Ну… Я развлекаюсь. — И он засмеялся.

— Тебе платят за то, что ты развлекаешься?

— Ну, видишь ли, там вращается куча всякой дряни… И потом, мне интересно, меня интересует садомазохизм, мне не стыдно в этом признаться, я вхож в эти круги. За это мне платят. Я слежу. Информирую. Ежемесячно подаю рапорт, данные на всех участников архивируются.

Этот тип, казалось, был неистощим — столп, излучающий непрерывные магнитные потоки.

— Послушай.

— А?

— Меня не волнуют ваши дерьмовые делишки. Ты понял?

Лопес далеко отбросил окурок сигареты, выдохнул дым в воздух, в форме неправильной параболы. Калопрести кивнул.

— Меня не колеблет, как вы трахаетесь. Мне нужна информация.

— Достаточно, чтоб ты спросил. Если ты спросишь меня об Ишмаэле — так я о нем никогда не слышал. Они все итальянцы, эти типы из садомазохистской среды. Никаких чужаков. Все чисто, обеспеченные люди. Они все дипломированные специалисты, менеджеры, есть также университетские профессора. Это не группа марокканцев.

— Меня это не интересует. Я хочу быть в курсе всякий раз, как вы встречаетесь. И где.

— Ну… когда как…

— От чего это зависит?

— Это зависит от участников. Есть встречи, которые проходят раз в месяц. Информация об этом публикуется во всех журналах нашего круга. В первый понедельник месяца.

— Где?

— В Милане. В «Метрополе». Это местечко за виа Рипамонти. Но это спокойное общество, нормальное. Я сообщал, но вас это не интересует. Это собрание, открытое для всех. Практически набор новых членов…

— А потом? Когда набор произведен?

— Есть частные празднества. Никогда не бывает больше десяти участников одновременно. В частных домах. Всегда в Милане.

Лопес размышлял. Эти случаи не могли иметь ничего общего с Ишмаэлем.

— Однако сегодня вечером будет сборище, разве нет? На складе, на окраине…

Как в Детройте и Париже. Как, возможно, в Гамбурге. Мессы Ишмаэля.

— Это PAV. Это спонтанные собрания, праздники по приглашению. Один, максимум два раза в год. Вплоть до сотни участников.

— Где они проходит?

— Это неизвестно до самой встречи. Все организует Инженер. Я ему помогаю, чтобы заранее узнать час и место, чтобы сообщить в полицию нравов. Такова практика. Твои коллеги хотят знать, хотя они ни разу не прерывали PAV.

— Место… Оно каждый раз разное?

— Да. Инженер говорит, что это из соображений безопасности. Он хочет защитить участников. Говорю тебе, это люди определенного круга.

Возможно, это церемонии Ишмаэля? Однако Калопрести ничего не знает об Ишмаэле.

— Послушай…

— А?

— Дети. Там участвуют дети?

Тип опустил глаза. Покачал головой. Выдержал паузу: закурил. Монголоид в глубине площади снял красный шарф, а старик пытался снова закутать его, но тот вырывался, не хотел.

— Это же не общество педофилов.

— Я понял. Но там участвуют дети?

Калопрести сплюнул далеко, казалось, слюна поджаривается на корке льда. Вдохнул дым, выдохнул серо-голубой пар. Шмыгнул носом. Обернулся к Лопесу.

— Два раза, — сказал он. — На двух PAV были дети.

В точку. Лопес старался не вспугнуть типа. Нужно было выжать все, что тот знает. Веди себя покровительственно. Успокой его. Сделайся его сообщником. Доверие — это яд.

— Ты не сообщил этого в полицию нравов.

Тот скривил нос, поглядел на Лопеса снизу вверх.

— Нет.

Лопес промолчал.

— Если б я сообщил, они наверняка устроили бы облаву, подумали бы, что тут педофилы. А на самом деле…

— На самом деле?

— На самом деле — нет. Детей приводил Инженер, и никто из нас не знал ничего… Я не задавал вопросов. Кроме того, я боялся, что они станут меня подозревать. Но клянусь… С ними ничего не случилось, с этими детьми. Всего два раза… У них были повязки на глазах, они ничего не видели, с ними ничего не сделали… Это было как… сценическое участие. Вот-вот, как реквизит.

— Дерьмо собачье.

Он начинал понимать. Рисунок приобретал законченность. Церемонии Ишмаэля проводились в тайне. Они совершались во время собрания на садомазохистской почве, но не все участники знали. Это были секретные ритуалы, которые разворачивались, в то время как происходило другое. И, возможно, Ишмаэль тоже присутствовал, но только немногие об этом знали. Он попал в точку. Связным Ишмаэля был Инженер. Дети — возможно, это был один из отличительных знаков, что идет тайная месса Ишмаэля. В точности как в Детройте и Париже, когда они застигли врасплох садомазохистское сборище и посреди сцены были дети. Дети посреди сцены — вот тайный знак. Тот из присутствующих, кто не был «сыном Ишмаэля», не понимал.

Он спросил у Калопрести про Гамбург: у Инженера были связи с Гамбургом? Калопрести не знал. Лопес назвал имена Терцани, Клемансо, Ребекки. По нулям. Калопрести о них никогда не слышал. Показал ему посмертную фотографию Терцани. Да, тот его видел несколько раз вместе с Инженером. Однако не может сказать, участвовал ли он в PAV, потому что во время встреч на всех были маски — из кожи, из резины, из латекса. На PAV все были в специальных костюмах, одеты согласно точному своду правил. Никто не являлся с открытым лицом.

Лопес велел рассказать, где и когда соберутся садомазохисты этим вечером, на свою PAV. Калопрести начал упираться. Лопес намекнул на детей: Калопрести грозила тюрьма, если ребята из полиции нравов узнают, что их информатор не сообщил им о присутствии детей на групповых оргиях. Вытащил из него место и час встречи. Склад за Чернуско, в Лимитоди Пьолтелло. В полночь. Калопрести хотел знать, будет ли облава. Лопес успокоил его: облавы не будет. Нужен ли какой-нибудь пароль на входе? Или же приглашение, какой-нибудь опознавательный знак? Необходим пароль. Калопрести дал его Лопесу. Это был вопрос времени. Ишмаэль близок к своему концу.

Площадь была похожа на пустой бассейн, из которого спустили воду на зиму, монголоид, казалось, плавал в воздухе, и Калопрести тоже — он едва не поскользнулся на ступенях церкви, на льду, когда уходил.

Они устроят облаву. Он добьется ордера на арест Инженера. Лично его допросит. Кусок дерьма, который втягивает в свои грязные дела детей.

— Реквизит.

Тип, который организует садомазохистские оргии.

— Резвый тип.

Калопрести поможет: свидетельство о присутствии детей — чтобы избежать уголовного процесса. Инженер расскажет ему, что знает: об Ишмаэле, о Гамбурге, о Париже, о покушениях в Черноббио. На следующий день он возьмет Ишмаэля. Возможно даже, что он обнаружит его прямо на PAV, среди представителей почтенной высокопоставленной миланской буржуазии. Это дело окончится иначе, чем в Париже. Его не удастся замять. Оставались считанные часы. Он повернул по направлению к башням, зевнул — и здание дирекции, окутанное паром из огромной трубы на крыше отеля, казалось, само кашлянуло, вибрируя, двинулось в воздухе — огромный монгольский ребенок, который кашляет.

Маура вернулась домой рано. Она рано ушла с вечеринки. Лука отвез ее. Они остались сидеть в машине. Целовались, трогали друг друга. Она не говорила с ним. Ничего не сказала ему о ребенке, о Давиде, о приступах.

Она поднялась к себе, дрожа.

Квартира была пуста. Давид еще не вернулся.

Судороги усиливались, вплоть до припадка. Ей едва удалось почистить зубы, никак не получалось зажать щетку в кулаке.

В постели, в темноте, ей казалось, будто она погружается в какую-то пучину. Страх и ужас. Голова кружилась, кружилась, кружилось все внутри черепа. Тахикардия заставляла ее вздрагивать.

Ребенок. Ребенок, должно быть, разросся у нее в животе, как огромная гладкая мышь. Ребенок был нежность в простой своей форме, она уже любила его. Роды будут болезненными, она потеряет сознание, она умрет. Роды будут самым сладостным моментом в ее жизни. Ребенок выйдет наружу, скользкий, как угорь. Она сожмет ребенка в своих объятиях и растворится в спокойной радости. Покой, наконец-то покой. Она будет в ужасе при мысли, что может задушить его, она боялась проломить ему голову. Вены пульсировали. Ребенок может задохнуться.