— Что прикажете? — прокаркала она.
Он поставил чемоданы и оперся на стойку. Местные, как он успел заметить, пили красное вино.
— Пожалуйста, кружку красного.
— Далеко ли до замка? — спросил он, когда ему налили вино. Она наградила его острым взглядом хитрых глаз, похожих на черные мраморные шарики.
— Два километра.
Он устало вздохнул.
— Этот кретин шофер пытался меня уверить, что никакого замка здесь нет, и высадил меня на площади.
— Шофер эглетонский? — спросила она. Шакал кивнул. — В Эглетоне одни дураки, — сказала она.
— Мне нужно добраться до замка, — заметил он.
Кольцо наблюдавших за ним из-за столиков не шелохнулось. Никто не спешил с советом. Он вытащил новенькую стофранковую купюру.
— Сколько с меня за вино?
Она впилась глазами с ассигнацию. Синие холщовые штаны и блузы у него за спиной пришли в движение.
— У меня не будет сдачи, — сказала старуха.
Шакал вздохнул.
— Найдись у кого-нибудь фургончик, он мог бы забрать сдачу себе, — сказал он.
Кто-то поднялся и подошел к нему сзади.
— Есть у нас в деревне фургон, — прорычал голос.
Шакал обернулся, изобразив на лице удивление.
Коллет де ла Шалоньер сидела в постели, пила кофе и перечитывала письмо. Злость, охватившая ее при первом чтении, прошла, уступив место какому-то безнадежному отвращению.
Она не знала, как ей жить дальше. Накануне вечером она вернулась домой, не спеша проделав весь путь от Гапа, и была встречена старухой Эрнестиной, горничной, находившейся у них в услужении еще со времен отца нынешнего барона, и садовником Луизоном, из крестьян, женившимся на Эрнестине, когда та ходила еще в младшей прислуге. Теперь эта пара, по существу, была хранительницей замка, в котором две трети комнат пустовали.
Она посмотрела на глянцевитую вырезку из парижского великосветского журнала, столь заботливо пересланную подругой, на физиономию мужа — с глупой улыбкой, зафиксированной вспышкой, и глазами, разбегающимися между объективом и выдающимся бюстом восходящей дивы, из-за плеча которой он вытягивал шею. Журнал приводил слова этой кафешантанной танцовщицы, в прошлом барменши: она надеялась, что «когда-нибудь» сможет выйти за барона, своего «очень хорошего друга».
Ну что ж, Альфред, подумала она, в эту игру можно играть и вдвоем. Она тряхнула головой, рассыпав доходившие до плеч черные волосы, так что одна прядь упала на щеку и скользнула на грудь. Сейчас она жалела, что не осталась в Гапе. Он был хорошим любовником. Быть может, они бы неплохо отдохнули вместе, путешествуя под вымышленными именами, как сбежавшие из дому влюбленные. На кой черт было возвращаться домой?
Во дворе послышалось тарахтенье старого фургончика. Она лениво запахнула пеньюар и подошла к окну, выходящему во дворик перед замком. Там стоял деревенский фургон с распахнутыми задними дверцами. Двое мужчин что-то выгружали с откидного бортика. Луизон бросил полоть декоративную лужайку и теперь направлялся к ним, чтобы помочь.
Один из мужчин вышел из-за фургона, на ходу засовывая в карман какие-то бумажки, сел за руль и вкмочил аажигание. Кто это и что доставили в замок? Она ничего не заказывала. Фургон тронулся с места, и она вздрогнула от неожиданности: на гравии стояли три чемодана и саквояж, а рядом — человек. Светлые волосы знакомо блестели на солнце; от радости она широко улыбнулась.
И вот уже Эрнестина бежала вверх по лестнице со всей прытью, на какую были способны ее старые ноги.
— Госпожа, к вам гость.
Вечернее совещание в министерстве было в эту пятницу короче обычного. Сообщить можно было только то, что сообщать нечего.
— Придется принять одно из двух, — разъяснил Лебель хранившим молчание коллегам. — Либо он все еще считает себя вне подозрения, то есть его отъезд из «Отель дю Серф» был непреднамерен и явился простым совпадением; в этом случае у него нет причин бояться открыто разъезжать в своей «альфе-ромео» и останавливаться в гостиницах под видом Дуггана. Тогда рано или поздно мы его обнаружим. Другая возможность — он решил отделаться от машины, пустив ее где-нибудь под откос, и положиться на собственные силы. В таком случае возникает еще одна альтернатива. Либо у него нет других фальшивых документов, на которые он бы мог положиться, тогда ему далеко не уйти: придется регистрироваться в гостинице или же на пограничном пункте при выезде. Либо у него есть фальшивые документы на другое имя, и он ими воспользовался. В таком случае он все еще крайне опасен.
— Почему вы считаете, что у него могут быть документы на другое имя? — спросил полковник Роллан.
— Напрашивается вывод, — ответил Лебель, — что раз ОАС предложила ему, по всей видимости, огромную сумму за это убийство, он должен быть одним из лучших профессиональных убийц на свете. Следовательно, человек с опытом. Однако он умудрился не попасть ни под подозрение властей, ни в одну государственную полицейскую картотеку. Добиться этого он мог только потому, что все свои задания выполнял, действуя под чужим именем и изменив внешность. Другими словами, он, кроме всего прочего, еще и эксперт гю маскировке.
Из сопоставления двух фотокарточек мы знаем, что Калтроп, прежде чем превратиться в Дуггана, прибавил себе роста туфлями на утолщенном каблуке, похудел на несколько килограммов, изменил цвет глаз с помощью контактных линз и перекрасил волосы. Если он мог проделать это один раз, было бы непозволительной роскошью думать, будто он не сможет повторить подобную процедуру.
— Но нет никаких оснований считать, будто он подозревает, что его разоблачат раньше, чем он подберется к президенту, — запротестовал Сен-Клер. — Зачем ему такая сложная страховка: еще одна или несколько личин?
— Знакомясь с досье на Калтропа, переданным английской полицией, я обратил внимание, что воинскую повинность он отбывал сразу же после войны в парашютно-десантном полку. Может быть, он воспользовался опытом, наплевал на удобства и скрывается сейчас в горах? — предположил Макс Ферне.
— Может быть, — согласился Лебель.
— В таком случае он вряд ли так уж потенциально опасен.
Лебель подумал.
— Я бы не рискнул утверждать это, пока он не окажется за решеткой.
— Или в могиле, — сказал Роллан.
— Если у него есть хоть какие-то мозги, он попытается выбраться из Франции, покуда цел, — сказал Сен-Клер.
На этом совещание закрылось.
Тот, за кем они охотились, лежал на свежих простынях в замке в глуши департамента Коррез. Он помылся, отдохнул и набил живот домашним паштетом и тушеным кроликом, запив их терпким красным вином, черным кофе и бренди. Упершись взглядом в позолоченные завитушки на потолке, он мысленно расписывал дни, оставшиеся до его парижской операции. Через неделю, думал он, ему придется сняться с места, и отъезд может обернуться сложной штукой. Но он с этим справится. Он придумает, почему ему нужно уехать.
Прошло три дня, а Лебель все еще не вышел на свежий след. Каждый вечер на совещании все громче раздавалось мнение, что Шакал удрал из Франции, поджав хвост. На совещании 19-го числа один только Лебель продолжал настаивать, что убийца все еще где-то во Франции, затаился и выжидает подходящий момент.
— Чего выжидает? — вопил Сен-Клер на очередном заседании. — Единственное, чего он может ожидать, если он еще здесь, так это удобного случая пуститься наутек к границе. Как только он выскочит из укрытия, мы его сцапаем. Против него брошены все силы, ему некуда деться, негде спрятаться, если, конечно, ваше предположение, что у него начисто отсутствуют контакты с ОАС и их сторонниками, верно.
За столом послышался одобрительный шепот. Большинство участников начинало укрепляться во мнении, что первоначальное заявление Бувье, будто розыск убийцы — задача для детектива, было неверным.
Лебель упрямо покачал головой. За восемь дней, прошедших с момента, когда на него свалилось это дело, он поневоле научился отдавать должное молчаливому человеку с винтовкой, человеку, чье поведение нельзя было предугадать и у кого все, вплоть до непредвиденных обстоятельств, было рассчитано до мельчайших подробностей.: Признаваться в своих чувствах перед лицом политиканов, собравшихся за столом, значило поставить крест на собственной карьере. Небольшим утешением служила лишь массивная фигура Бувье, который сидел рядом, втянув голову, в плечи, и безучастно рассматривал крышку стола.
— Чего выжидает, этого я не знаю, — ответил Лебель. — Но чего-то он выжидает: может быть, назначенного дня. Я думаю, господа, что Шакал еще о себе напомнит. Почему я так думаю, объяснить не могу.
Министр с сомнением поглядел на него.
— По вашему мнению, комиссар, следует продолжать расследование? — спросил он. — Вы полагаете, что реальная опасность по-прежнему существует?
