Ознакомительная версия.
Вплоть до последних лет, когда события вышли из-под контроля оперативных служб и возникла угроза для операции, с которой могла справиться только штаб-квартира, центр предоставлял Чикаго и Нью-Йорку полную свободу, разрешая им делать то, что американцы умеют лучше всех: изобретать, вводить новшества, приспосабливаться к обстановке и соображать. Если Бойлу нужно было завербовать врача, который в любое время суток мог бы принять шифрованные послания Морриса из-за границы, фармацевта, который поставлял бы фальшивые этикетки на прописанные ему лекарства, агента из бюро путешествий, который выдавал бы многоразовые билеты на самолет на вымышленные фамилии, — он все это делал самостоятельно.
После четвертого мартини Фокс сказал:
— Мы всегда действовали по правилам. Но когда мы видели, что эти правила не работают, мы создавали новые.
В результате в Вашингтоне сложилось мнение, что ответственность центра заключается в том, чтобы поддерживать людей, выполняющих задание, а не предписывать, что им нужно делать. Поэтому центр и специальные агенты в Чикаго и Нью-Йорке занимались только необходимой поддержкой — обеспечивали прикрытие, создавали особые службы внутри крупных подразделений, предоставляли стенографистов, фотографов, шифровальщиков, связистов, агентов наружного наблюдения, деньги — и автономию. Почти до самого конца центр предоставлял Чикаго и Нью-Йорку свободу действий в борьбе против Советского Союза.
Почти до самого конца центр верил в них и обеспечивал секретность. В результате крупным фигурам с большим самомнением приходилось безоговорочно сносить довольно унизительные требования: вы можете читать это сообщение только здесь и в моем присутствии; вы не можете ни оставить его у себя, ни копировать; я должен забрать его назад и убрать в специальный сейф в штаб-квартире. Те немногие, кто был в курсе, никогда не говорили об этом секрете даже с ближайшими коллегами. И так продолжалось почти тридцать лет.
Когда вмешательство Конгресса угрожало провалить операцию, директор ФБР Кларенс Келли и его помощник Раймонд Уоннол включились в игру так же отчаянно, как Моррис, Джек, Ева и все прочие участники операции на местах. Уоннол заявил сенатору Фрэнку Черчу, председателю сенатского комитета по ФБР, что тот собирается сорвать самую важную разведывательную операцию, которую США когда-либо проводили против Советского Союза, и погубить самого ценного американского шпиона.
Шокированный сенатор спросил:
— О чем вы?[4]
— Я сейчас покажу…
И Уоннол показал фотографию Морриса, сидящего в Кремле с Брежневым и членами Политбюро. Он назвал всех советских участников встречи и объяснил, как каждый из них руководит советской империей. Потом показал на Морриса.
— Это наш человек, которого вы собираетесь погубить.
И в общих чертах обрисовал операцию «Соло».
Черч опустился в кресло.
— Вы возложили на меня очень тяжелую ношу.
— Да, и мы полагаемся на вашу честь и патриотизм, — подтвердил Уоннол.
Черч немного подумал, затем сказал:
— Как бы я хотел, чтобы американский народ мог узнать об этом! Это открыло бы людям глаза, как только что открыло мне.
Черч пообещал держать операцию «Соло» в секрете и сдержал свое слово.
Неожиданно официантка принесла полный поднос закусок: итальянское ассорти из копченого мяса, сыра, рыбы и овощей, дымящиеся спагетти и бутылку роскошного красного вина, которую хозяин приберегал для настоящих друзей, таких, как агенты ФБР.
Фокс спросил официантку:
— Кто все это заказал?
— Джентльмены за столиком в углу.
Когда Фокс и Бойл вышли из похоронной конторы, к ним подошли двое молодых агентов ФБР, пригласили пообедать, подвезти до аэропорта или сделать для них еще что-нибудь. Один из них, хранитель чикагской картотеки операции «Соло», пристально взглянул им в глаза и сказал:
— Я кое-что знаю о вашей работе. И очень горжусь, что встретился с вами.
Помощник директора ФБР Джеймс Фокс, «любимый крещеный индеец» Евы, обладал уймой достоинств, но врать не умел и даже не пытался.
— Спасибо за заботу. Я поблагодарю начальника отдела за то, что он послал вас. А сейчас я хотел бы поговорить с Уолтером Бойлом наедине.
Но агенты последовали за ними.
— Наши няньки, — заметил Фокс.
— Наша охрана, — поправил Бойл.
Моррис Чайлдс — агент 58 — был похоронен пятого июня 1991 года. Когда в 1991 году Советский Союз распался, Фокс позвонил Еве.
Ева поначалу не могла понять, о чем речь.
— Его больше не существует, — пояснил Фокс. — Он развалился на части.
— Джим, значит, мы победили?
— Да, Ева, мы победили.
Многие видные деятели международного коммунистического движения лично знали Морриса Чайлдса и называли его просто «Моррис.[5]
Его репутация образцового большевика считалась безупречной. И причиной того, что ему доверяли и он смог так много сделать, были его биография и происхождение.
Моррис, чье настоящее имя было Мойша Шиловский, родился 10 июня 1902 года недалеко от Киева. Он был старшим сыном Иосифа и Нехамы Шиловских. Еще ребенком ему приходилось слышать материнский крик: «Отец, я вижу медные пуговицы». Медные пуговицы были на форме царских полицейских, повадившихся по ночам избивать евреев. Моррис с младшим братом Джеком (или Яковом) выскакивали через черный ход, пока отец с матерью сносили побои полиции, надеясь, что детей искать не станут. Из-за погромов и прочих притеснений Иосиф Шиловский бунтовал против царя, и вот однажды ночью Моррис увидел, как отца забрали в тюрьму, а потом сослали в Сибирь. В 28 лет Иосиф бежал через всю Россию к Черному морю и пробрался на борт грузового судна. 15 марта 1910 года он сошел на берег в Галвестоуне, штат Техас. Иосиф добрался до Нового Орлеана, потом отправился вверх по Миссисипи и остановился в Чикаго, где влился в большую общину восточноевропейских эмигрантов.
Иосиф был опытным сапожником, шил модную обувь из хорошей кожи. Меньше чем за два года он заработал достаточно денег, чтобы вызвать к себе жену и сыновей. 11 декабря 1911 года те прибыли в Нью-Йорк, а затем поездом добрались до Чикаго. На третий день пути в холодном вагоне с жесткими полками мать сказала мальчикам, что у них не осталось денег на еду. Сидящая напротив женщина обратилась к ним по-русски:
— У меня с собой много припасов.
Она достала из корзинки хлеб и колбасу, и весь оставшийся путь их угощали пассажиры.
Родители и учителя из бесплатной еврейской школы постоянно внушали Моррису, что ему следует трудиться и «работать над собой». В четырнадцать лет он уже был учеником в отцовской лавке, подрабатывал посыльным в чикагском финансовом центре — и продолжал учиться. Он читал русскую классику, книги по философии и американской истории, посещал курсы в Чикагском институте искусств, а по воскресеньям слушал в Холл-хауз лекции таких выдающихся людей, как Кларенс Дэрроу. Попутно он знакомился с архитектурой и достопримечательностями Чикаго, в том числе и со знаменитыми скотобойнями, после чего на всю жизнь стал вегетарианцем.
В институте искусств Моррис попал под влияние радикально настроенных студентов. Они с отцом жадно следили за русской революцией, и, чем больше он изучал идеи коммунизма, тем больше они его привлекали. Устроившись развозчиком молока, он сошелся с несколькими молодыми коммунистами и вместе с ними начал агитацию. Объединение различных мелких фракций привело к образованию единой Коммунистической партии Америки. Формально Моррис вступил в нее в девятнадцать лет, но всегда считался одним из основателей.
Моррис выполнял все указания партии. Он с такой страстью агитировал членов профсоюза и сочувствующих, что его называли «красным молочником». Дважды полиция арестовывала его за участие в уличных демонстрациях, а однажды его избили дубинками. Время от времени у него возникали сомнения относительно правильности партийной тактики. Разнося по ночам листовки по почтовым ящикам, он спрашивал себя: «Почему мы разносим эти проклятые листки в два часа ночи? Люди могут принять нас за грабителей и пристрелить».
Ему отвечали: «Так поступают большевики». На какое-то время такой ответ заставлял сомневающихся умолкнуть.
Молочная компания платила разносчикам по числу покупателей, так что, обзаведясь достаточным числом клиентов, Моррис неплохо зарабатывал. После рождения еще двух братьев, Бенджамена и Филиппа, в отцовском доме стало тесно, но теперь Моррис мог себе позволить снять неподалеку собственную квартиру. Та тут же стала местом партийных сходок и приютом для приезжих товарищей, которые быстро поняли, что у него всегда можно занять несколько долларов и не тревожиться насчет возврата. В те дни Моррис считал, что такой дележ — суть коммунизма.
Ознакомительная версия.
