— Обрати внимание на её медали, — сказала Рейли. — Она очень гордится ими.
На фото было видно, что целое созвездие висело на левой стороне её груди под её угловатым, искренним и лучащимся готовностью исполнять свой долг до смерти лицом.
— Есть чем гордиться, — ответил Суэггер.
— У этого человека тоже есть награды, — продолжила Рейли по-русски.
Угадав смысл, Суэгер попросил Рейли добавить:
— Не так много. А вот вы, должно быть, настоящая героиня. Мне же просто везло.
Ещё он попросил Рейли узнать у старушки, что это за медали?
Рейли перевела:
— Медаль «Герой Советского Союза», орден Ленина, орден Красного Знамени, медаль «За оборону Кавказа», два ордена Красной Звезды и орден Отечественной Войны.
— Немало она боёв повидала, — заметил Боб.
— Она говорит, что повторила бы всё снова, но не ради Сталина, которого она презирает и понимает, каким чудовищем он был, а ради России и миллионов её добрых и честных людей.
— Я отдаю ей честь.
Старушка улыбнулась, потянулась вперёд и коснулась его руки.
— Ладно, попробуем поговорить о деле. Скажи ей, что во Вьетнаме я работал главным образом с наблюдателем. Но расстояния были больше, так что искать цели было куда как труднее. Я хотел бы знать — был ли необходим наводчик в городских перестрелках?
Слюсская обдумала вопрос и затем ответила.
— Она говорит, что наводчик не только мешал, но и был бесполезен. Мы, девушки, были пронырливыми мелкими крысами — просачивались в любую дыру, куда не пробрался бы ни один мужчина и скрючивались в таких позициях, которые мужчина никогда не сумел бы занять. В таких обстоятельствах наводчик был бы помехой. Она также полагает, что женщины куда как более терпеливы. Однажды она ждала три с половиной дня, чтобы выстрелить в германского полковника.
— И она его подстрелила?
Слюсская вместо ответа постучала себя по лбу, указывая, куда она попала.
— Мосин 91 — находит ли она эту винтовку подходящей?
— Она любила свою мосинку. Позднее, в ходе войны мосинку пытались заменить. Ей выдали автоматическую винтовку СВТ-40 с оптическим прицелом, но СВТ ей не понравилась. СВТ плевалась струями пуль, но что в этом толку для снайпера?
— Согласен, — ответил Боб. — У меня тоже была болтовка.
— Она говорит, что её счёт составил пятьдесят девять целей. А у тебя?
— Пятьдесят восемь.
Старушка рассмеялась.
— Она говорит, что даже если ты соврал из вежливости — это очень хороший ответ.
— Скажи ей, что я бы никогда не солгал такой остроглазой леди. Да я и не выстоял бы против неё. Она меня до трусов видит.
Слюсская снова рассмеялась в ответ.
— Она сказала, что ты напоминаешь ей её первого боевого командира. Он был чудесным человеком — очень забавным и очень смелым. Он погиб в операции «Багратион». Огромная потеря.
Суэггер знал, что «Багратион» был русской наступательной операцией против группы армий «Центр» летом 1944 года, развернувшейся к северу от болот Припяти и выбившей немцев из Белоруссии.
— Я тоже многих потерял, — ответил он. — Тому, кто никого не терял, не понять, как долго и как далеко может тянуться и длиться боль.
Екатерина кивнула, коснувшись его руки.
— В той войне, — продолжал он, — женщины были очень храбры.
— Мы дрались за выживание. Все должны были сражаться. Даже красивые девушки, которые в обычной жизни вышли бы замуж за комиссара или врача, должны были воевать.
— Я уверен, что все девушки-снайперы были прекрасны.
— О, тут есть о чём поговорить. Я была самой обычной, так что меня не ждало ни ожиданий, ни разочарований. Я вышла замуж за такого же обычного человека и наши дети были такими же обычными, так что всё прошло гладко. А красота может обернуться проклятьем. На красивых падает слишком много света и слишком многие на них смотрят. Это и было проклятьем белойведьмы.
Тут она начала бормотать что-то об этой белойведьме и Рейли потеряла нить.
— Боб, переходи к Петровой, — сказала она по-английски.
— Мэ-эм, мы хотели бы вспомнить этих храбрых девушек, а в особенности одну из них. Моя знакомая хотела бы написать о ней историю. Это Людмила «Милли» Петрова. Вы слышали о ней?
Старушка, качаясь, помотала головой в замешательстве.
— Имена… они приходят и уходят. Нет, ни Милли, ни Петровой. Я помню Людмилу, — и отсюда она пустилась в длинную историю другой Людмилы, не Милли, в то время как Рейли пыталась уследить за рассказом. Потерпев поражение, она тихонько шепнула Бобу по-английски, что не улавливает смысла.
— Я думала, что мы были в Белоруссии, а теперь уже на Балтике.
Так прошла пара часов, в которые Суэггер и Рейли следили за взглядом старушки и пытались понять, когда смеяться по тону её голоса или паузах в нём. Мелькали имена, истории смешивались одна с другой, снова гремели битвы. Рейли добросовестно пыталась следить за повествованием, но раз за разом терялась. Однако, раз за разом ей слышалась «белаяведьма», появлявшаяся ниоткуда.
Она исчезла после того, как была отправлена в Москву — следовало из рассказа, который был пересказом из третьих или четвёртых рук — Слюсская никогда не видела белуюведьму лично.
— Если она и в самом деле была так красива, как мне рассказывали, — излагала старушка, — то такая обычная девушка, как я, запомнила бы её на всю жизнь. Но нет, она исчезла ещё до того, как я начала воевать.
— Вы помните год? — спросила Рейли.
— Они все смешались. Моя память — теперь словно мне пуля в голову попала, а не тому германскому полковнику. Я не могу даже… — она запнулась так, как будто её грызла какая-то старая мысль. — Я не знаю, почему. Откуда-то я слышала, что они отправили белуюведьму на Украину, и оттуда она не вернулась.
— Вы говорите — «они»…
— Начальники. Начальники всё проваливают. Мы бы и без них прекрасно справились.
Она рассказала длинную историю и том, как она пряталась в деревьях, в то время как тысячи молодых пехотинцев шли через поле под германским огнём, косившим их подобно колосьям. Начальники посылали их ряд за рядом за рядом. Под конец дня всё поле было завалено телами молодых людей, уничтоженных начальниками, стремившимися впечатлить своих начальников.
Наконец, Екатерина встряхнула головой:
— Я очень устала, друзья. Слюсской следует поспать. Вы не виноваты, но я забыла всех тех молодых людей — а сейчас снова вспомнила. Мне следует заснуть.
Стоявшая рядом санитарка укатила Слюсскую, но перед этим старушка поцеловала каждого из своих гостей и сжала их руки своими маленькими, плотными ладонями.
Они посмотрели, как кресло-каталка уезжает по пандусу и исчезает за дверями этого блёклого заведения.
* * *
До Рейли дошло не сразу — такие вещи не происходят по расписанию. Однако, в тумане, заполнявшем голову Рейли, наконец открылся просвет и осветил то, что до сих пор было ясным не до конца. Они с Бобом уже сидели в «Шевроле» «Вашингтон Пост», возвращаясь обратно от старой снайперши, пытаясь избегать столкновений с чёрными «Феррари» богачей, когда её осенило.
— Белаяведьма! Господи, я такая идиотка! Я забыла, что в русском языке нет артиклей, так что у них нет слова-замены Die, как в германском прозвище Милли — «Die Weisse Hexe»! «белаяведьма» — это «Белая Ведьма», два слова! Два слова по-английски: White Witch! Вот о ком она говорила!
— Отлично, — ответил Суэггер, также воодушевившийся находкой.
— Это случилось до времени Слюсской, — продолжала Рейли, плотно оседлав своё озарение, — но всё-таки осталось в коллективной памяти женщин-снайперов Советского Союза 44–45 годов. Женщины рассказывают и передают истории, которые не записывались официально, друг другу. Настоящая история никогда не попадает в книги или газеты полностью.
— Итак, у нас есть намёк на место, куда они её отправили. Хрупкий, из памяти, ничем иным не подтверждённый, но всё же это место, где нужно поискать.
— Конечно, мы проверим на Украине. Но сначала надо подумать, у кого было достаточно власти, чтобы оторвать её от выполнения долга — где бы она ни была в России — дать ей специальное задание и послать её выполнять — на это должен был работать целый аппарат?
У кого было достаточно власти для этого?
Москва. Кремль Начало июля 1944 года
Клацанье её ботинок по плиткам мраморного пола огромного, пустого, похожего на музей помещения отдавалось эхом под восемнадцатифутовыми потолками. Должно быть, пол здесь полировался еженощно, и так же часто сметалась пыль с картин и статуй давно забытых богов. Помещение всё ещё напоминало о царях и герцогах, а не комиссарах. Наконец, они дошли до комнаты для собраний, в которой она обнаружила трёх высокопоставленных офицеров НКВД, сидящих в позе неловкой готовности услужить сидящему рядом человеку в штатском, держащемуся со скованностью герцога среди говночистов.
