Валло вновь занялся ногтями.
— У меня к вам предложение, — сказал он, оторвавшись от них.
Я кивнул. Что я мог сказать?
— Две недели, — продолжил Валло. — И все. Я хочу, чтобы вы потратили две недели на Арча Микса. Меня интересуют ваши соображения по поводу его исчезновения. Не причина, а ваши соображения. — Валло пристально разглядывал меня, чтобы увидеть мою реакцию. Мне оставалось лишь надеяться, что мое лицо подобно каменной маске. — За две недели работы я заплачу вам… — Он замолчал. Я подумал, что в Валло погиб актерский талант. — Десять тысяч долларов.
Меня давно занимал вопрос о том, сколько я стою. Вероятно, «десять тысяч долларов за две недели работы», потому что я ответил: «Хорошо», — тут же начал думать о том, как мы с Рут потратили бы эти деньги в Дубровнике. Я слышал, что осенью там изумительная погода.
Валло позвал в кабинет Мурфина и Квейна, объявил о заключенном между нами соглашении и велел им оказывать мне всестороннюю помощь. Когда он упомянул о сумме, которую я должен был получить за двухнедельную работу, уголки рта Мурфина резко поползли вниз, и на его лице появилось восхищение. Словно я ловко обделал скользкое дельце, и Мурфин по достоинству оценил мою удачу.
Я вежливо предложил Валло позвать секретаршу и продиктовать ей заключенное нами соглашение.
— Ему нужны письменные гарантии, — заметил Квейн.
Валло нахмурился, подумал, пожевал указательный палец и вызвал секретаршу. Когда она пришла, он быстро продиктовал текст договора и не стал возражать, когда я предложил добавить пару фраз.
— Вы, вероятно, подождете, пока его напечатают, — сказал Валло.
Я кивнул и улыбнулся.
— Ну, вы же знаете, как в наши дни работает почта.
— Тогда, если вас это не затруднит, подождите в кабинете Мурфина. Он даст вам копию нашего досье на Микса.
С этими словами Валло взял со стола какие-то документы и погрузился в их изучение. Меня отпустили. Не только отпустили, забыли о моем существовании.
Мурфин ухмыльнулся, пожал плечами и мотнул головой в сторону двери. Я встал и последовал за Мурфином и Квейном. В своем кабинете Мурфин протянул мне конверт из плотной бумаги.
— Тут все, что нам известно о Миксе, — сказал он. — Как ты поладил с Валло?
— Нормально, — ответил я. — Правда, он держится несколько отчужденно. Возможно, просто стесняется.
— Он не верит в социальные приличия, — пояснил Квейн. — И не желает терять на них время. Поэтому он обходится без «здравствуйте», «до свидания», «пожалуйста», «благодарю» и тому подобного. Вероятно, он сберегает на этом две минуты в год. Или чуть больше.
Мурфин вновь улыбнулся. С каждым разом его улыбка становилась все отвратительней.
— Кого он тебе напомнил?
На мгновение я задумался.
— Микса. Почему-то он очень напоминает мне Арча Микса.
— Да, — кивнул Мурфин. — Иного ответа я и не ждал.
Дом находился в одном из самых оживленных кварталов М-стрит в Джорджтауне, и я трижды проехал взад-вперед, прежде чем смог поставить машину. Трехэтажное здание, сложенное из красного кирпича, было полностью отреставрировано, так что остались лишь стены, а парадную дверь, окна и деревянную отделку заменили, изготовив в полном соответствии со старыми. Реставрация обошлась в кругленькую сумму, но владелец дома не испытывал недостатка в деньгах.
Я поднялся по шести металлическим ступеням, ведущим к двери, и позвонил. Прошла минута или две, дверь медленно приоткрылась. За ней стояла абсолютно голая молодая женщина.
— О, помещик, проходи.
Я вошел, бросил на ходу:
— Оденься.
— Кондиционер при последнем издыхании.
— Оденься и попотей.
— О господи, ну ты и ханжа.
Она подхватила висевший на стуле почти прозрачный зеленый халат и накинула его на себя. Впрочем, меня не особо смущал ее внешний вид, потому что женщину звали Одри Данлэп — тридцатидвухлетняя вдова, моя сестра, миллионерша, пристрастившаяся к наркотикам.
Однажды, в шестнадцать лет, я узнал, что такое героин, и он мне понравился. Настолько понравился, что с тех пор я обходил его за милю, следуя теории, что слишком хорошее должно таить в себе что-то очень плохое. Подобный образ мыслей я мог унаследовать только от немецкой половины моей семьи, то есть от отца. Французы думали иначе.
За долгие годы из любопытства я пробовал и другие наркотики, но от большинства из них лишь дурел. Марихуана совершенно не действовала на меня, если не считать того, что я много кашлял и смеялся. К ЛСД я не прикасался, чувствуя, что это не для меня. А для успокоения нервов обычно прибегал к помощи джина.
Моя сестра, наоборот, никогда не баловалась героином, приберегая его, как она говорила, напоследок. Я не спрашивал, что она под этим подразумевала, так как ее ответ мог мне не понравиться. Когда мы виделись в последний раз, она обходилась гашишем и марихуаной, модными в то время, а моя сестра всегда шагала в ногу с модой.
— Ну, — сказала она, — полагаю, ты хочешь выпить?
— У тебя есть что-нибудь поесть?
— Ты сам знаешь, где что лежит.
— Где Салли? — спросил я. Для моей сестры Салли Рейнс, негритянка, была подругой, духовником, секретарем и поставщиком наркотиков.
— Она повела детей в парк.
— Сколько им?
— Шесть и пять, — ответила она. — Ты помнишь меня в шесть лет?
— Слишком хорошо.
— Они точно такие же.
— С ними нет сладу?
— Никакого.
— А почему бы вам не приехать в субботу на ферму? — предложил я. — Я соорудил качели над прудом.
— Как в Опилаусе?
Я взглянул на сестру. Она улыбалась.
— Неужели ты помнишь?
— Я помню все, — ответила она. — Лето сорок восьмого. Тебе было пятнадцать, а мне — пять, и качели летели над рекой, или ручьем, или озером, или чем-то еще, и ты держал меня, и мы падали, падали в воду. Чудное было лето, не правда ли?
— Чудное, — согласился я. — Так почему бы тебе не привезти детей в субботу?
— Рут не будет возражать?
— Ты знаешь Рут.
— Рут хорошая женщина. Правда, в ее присутствии у меня все время возникает ощущение, что во мне чего-то не хватает. По сравнению с ней, естественно. Мне она нравится, очень нравится. Я говорила тебе об этом?
— Я и так знаю.
Мы все еще сидели в гостиной, обставленной с безупречным вкусом. Сочетание антикварной и современной мебели давало неожиданный эффект, и фотографии как гостиной, так и всего дома не раз появлялись в воскресных приложениях полдюжины газет. Частенько фотографировали и Одри, одну или с детьми.
Я последовал за ней на кухню.
— Ты будешь что-нибудь есть? — спросил я, открывая холодильник, достаточно вместительный, чтобы прокормить постояльцев небольшого отеля.
— Я недавно встала, — ответила она. — Разве что чашечку чая.
Я поставил чайник на плиту и вернулся к холодильнику. Выбор оказался довольно широким. Ростбиф, жареная курица, окорок, чуть ли не десяток сортов сыра. Я остановился на куриной ножке и сандвиче с ростбифом. Моя сестра наблюдала, как я режу мясо.
— Догадайся, кто на днях мне звонил?
— Кто же?
— Ловкач.
Чайник засвистел. Я положил в чашку пакетик чая, залил его кипятком и накрыл чашку блюдцем, чтобы он лучше заварился. Затем достал из холодильника банку пива.
— Понятно. И как он?
— Шустрик, — ответила Одри. — Веселый. Можно сказать, энергия бьет ключом.
— И, как всегда, набит дерьмом.
— Не знаю. Я только говорила с ним по телефону. Он спрашивал о тебе.
— И что же он спрашивал? — Я перенес сандвич и пиво на кухонный стол у окна, выходящего на сад с фонтаном. Сад также фигурировал в воскресных приложениях. Моя сестра села напротив с чашечкой чая.
— Он хотел знать, по-прежнему ли ты скрываешься от всех.
— И что ты ему сказала?
— Я ответила, что, по имеющимся у меня сведениям, в твоем образе жизни ничего не изменилось.
Я покачал головой.
— Я не скрываюсь. Теперь у нас есть телефон и все прочее. Номер тебе известен. Так же, как и Ловкачу.
— И он когда-нибудь звонит?
— На прошлой неделе, — ответил я. — Он звонил на прошлой неделе.
— Ты снял трубку?
— Я был в саду, и, пока подошел, им надоело ждать.
— У тебя есть сигареты?
— Могу свернуть тебе одну.
— Вечно ты со своими причудами. — Она встала, нашла в буфете блок сигарет, открыла пачку, зажгла от спички длинную коричневую сигарету и глубоко затянулась. — Что у тебя за костюм? Ты собрался на маскарад?
Я оглядел свой костюм.
— А что тебе не нравится?
— Ему десять лет. По меньшей мере.
— Одиннадцать.
— Так по какому случаю ты его нацепил? — спросила Одри. — В прошлый раз ты заявился в комбинезоне и сапогах.
— Мне собираются заплатить кучу денег за две недели работы. Я подумал, что должен принарядиться.
