– Вы уверены, Саидов?
– Обижаете, командир. Мирный кишлак, точно.
– Спасибо, Саидов. Возвращайтесь на место.
Ермаков повернулся к старшине.
– Что скажешь?
– Похоже на то, что Саидов прав и кишлак, действительно, мирный. Но эта гора… – Витвицкий ткнул пальцем за спину, – эта гора мне не нравится.
– А в чем дело? – насторожился Ермаков.
– Прямо над нами карниз, видите?
– Да, я заметил.
– С этого карниза наверх ведут две тропы. Я задал себе вопрос, на кой черт эти тропы, если выше начинается отвесная круча? По одной из них я прошел и знаете куда вышел?
– Пещеры? – догадался Ермаков.
– Не то слово. Там целый лабиринт. Черт ногу сломит. Я сунул нос в парочку пещер и сразу назад.
– Выводы? – поторопил его Ермаков.
– Вывод простой – мне это место не нравится. И вся наша операция не нравится. И офицер, который здесь командует, не нравится…
– Отставить, – сухо приказал Ермаков. – Давай по делу.
– По делу? По делу вроде бы и нечего сказать.
Витвицкий сдвинул на затылок каску и почесал под шлемом.
– Шорох, шумы, какие-то тени… Такое ощущение, что там кто-то есть.
– Опять твои ощущения, – вздохнул Ермаков и протянул старшине бинокль.
– Осыпь видишь? Мы пересекли ее, когда поднимались сюда. Теперь возьми повыше. Ну что?
– Пещеры… Похоже, там полно этих дырок.
Витвицкий вернул бинокль и вполголоса выругался.
– Ловушка, командир. В этих пещерах можно целую армию спрятать. Мы в мешке. Надо выбираться. К черту этот кишлак!
– Остынь, старшина. Сейчас доложу…
– Ермаков, вы нарушили приказ!
Ермаков ожидал услышать в голосе Фомина гнев или раздражение, но тот разговаривал спокойно, как-будто по-прежнему находился в штабе батальона, а не на боевом задании.
– Вы задумывались над последствиями, Ермаков? А что, если вашего солдата засекли? Вы понимаете, что по вашей вине операция находится на грани срыва?
– Там нет духов, товарищ майор.
Ермаков изо всех сил старался держать себя в руках, хотя в голове у него давно уже звучал сигнал тревоги.
– Кишлак мирный. Нам лучше выбираться отсюда. Наверху полно пещер, и если там есть хоть парочка духов, они с рассветом перещелкают нас, как куропаток.
– Отставить, Ермаков! Я беру командование на себя. Слушайте приказ. Кишлак уничтожить! Выполняйте!
– Он что там, охренел!
– Тихо, старшина, – почему-то шепотом произнес Ермаков. – Стой тихо и смотри за пещерами.
На глаза наползла красная пелена гнева, но Ермаков быстро справился с этим. Он давно уже понял, что такие чувства, как ярость и гнев, делают человека слабым.
– Майор, я повторяю, – медленно, очень медленно, едва не по слогам проговорил в микрофон Ермаков. – Кишлак мирный. Вы понимаете, мирный, и людей Надира там нет. А в мирных людей я не стреляю. Я не убийца, вы понимаете это, майор Фомин?
– Я понимаю одно, старший лейтенант Ермаков! Если вы не выполните мой приказ, пойдете под трибунал!
Спокойствие вновь вернулось к Ермакову. Он посмотрел прямо в глаза темной афганской ночи и включил тангенту микрофона:
– Знаешь что, Фомин! Пошел ты к черту! Я вывожу людей.
– Ермаков, ты сукин сын и дилетант! Все, начинаем работать!!
Ермаков так и не успел понять, к кому относится фоминское «начинаем работать». Зато он успел схватить Витвицкого за рукав и увлечь его за собой, в укрытие. Теперь они находились по другую сторону валуна, спиной к кишлаку и лицом к пещерам.
Он сделал это вовремя. Откуда-то сверху донеслись звуки резких сухих щелчков, и Ермаков, вскинув «акаэс», выпустил длинную вполмагазина очередь по пещерам, показывая остальным десантникам цель. По ним также стреляли, с обратной стороны камня, за которым они нашли укрытие, доносились какие-то странные чавкающие звуки, мало напоминающие звук, который издает пуля, угодившая в камень.
– Огонь! Огонь по пещерам!!
Ермаков выругался и отцепил висевшую на поясном ремне ракетницу. Красная ракета прочертила ночное небо и угодила прямо в зев одной из пещер.
– Старшина, возьми на себя пещеры над осыпью! Аккуратно, не высовывайся.
Он перезарядил ракетницу и выпустил еще одну красную ракету, на этот раз прямо в зенит. Затем он сменил магазин и открыл стрельбу трассерами, указывая группе цель. На левом фланге его активно поддержали: по горе длинными очередями стегал пулемет, огрызались два или три «акаэса». Центр почему-то молчал, работал лишь автомат Саидова.
– Командир, рация…
Витвицкий передвинул ногой рацию, продолжая стегать свинцовыми бичами по пещерам над осыпью.
– Где Фомин?! – прохрипел в рацию Ермаков. – Фомин, ты слышишь меня?
– Командир, это я, – отозвалась рация встревоженным голосом Калайчева. – Что за стрельба? Помощь вам нужна?
– Фомин где? – повторил вопрос Ермаков.
– Нет Фомина. Только что ушел к вам и минуты не прошло. Сказал, пошел разбираться…
– Я же просил, Калайчев… Я же просил глаз с него не спускать, – простонал Ермаков.
– Виноват, командир. Догнать его?
Ермаков заметил вспышку на горе и всадил туда длинную очередь. Какой-то темный бесформенный предмет кулем свалился на карниз.
– Есть!!
– Не понял, командир?
– Это я не тебе. Слушай сюда, Калайчев… Не вздумай преследовать Фомина.
До него только сейчас дошло, что он едва не допустил непоправимую ошибку. Если бы Калайчев попытался преследовать Фомина, он был бы уже мертв.
– Понял, Калайчев?
– Понял. Иду на помощь.
– Отставить! Тут снайперы засели по пещерам. Они контролируют все подходы. Сколько их, не знаю, но похоже, до черта.
Он уловил заминку в бою и сразу же понял, с чем это связано. Замолчал пулемет. Теперь на левом фланге работал короткими лишь один «акаэс». Сквозь автоматные очереди ухо Ермакова четко различало частые щелчки выстрелов со стороны пещер. Он попытался определить по звуку тип оружия. Похоже, стреляют из М-16, оборудованных пэбээсами и ночной оптикой.
– Прижали нас, Калайчев. Есть «двадцать первые». Слушай приказ. Выводи людей из ущелья. Дальше двигай по плато в сторону, противоположную той, откуда мы пришли. Слышишь, Калайчев? Выводи людей из зоны боя!
– Командир, я так не могу! Я вызову по рации вертолеты с подкреплением и помогу вам. Мы уже возле осыпи.
– Отставить, – рявкнул Ермаков. – Ты что, не понимаешь, Калайчев?! Это ловушка! Здесь все пристреляно снайперами. Вас перебьют в одну секунду, стоит лишь вам высунуть нос из-за осыпи! Назад!! Понял, Калайчев?! Не слышу?!
– Есть, вывожу людей.
– Ладно, Калайчев, не обижайся. Сохрани людей, я тебя очень прошу! Ну все, некогда разговоры разговаривать. Прощай…
Время от времени о камень ударялись какие-то предметы, издававшие при ударе о поверхность валуна странные чавкающие звуки.
– Они что там, вишневыми косточками в нас стреляют? – зло спросил Витвицкий.
Ермаков отбросил ставшую ненужной рацию и повернулся к старшине.
– Старшина, мы с тобой вдвоем остались. Слушай внимательно… Давай кубарем вниз к кишлаку, я тебя прикрою. Потом к тем камням…
Ермаков рукой показал направление.
– Если повезет, выберешься.
Он неожиданно схватил Витвицкого за грудки и притянул его к себе.
– Ты обязан выбраться! Это приказ!!
Витвицкий хотел возразить, но, наткнувшись на взгляд Ермакова, осекся.
– Так точно, выберусь.
Ермаков разжал пальцы. Витвицкий отшатнулся и молча сел на корточки, обхватив колени руками.
– Что, страшно стало? – глухо спросил Ермаков. – Ничего, тем, кто наверху, скоро еще не так страшно будет. Я сейчас отпевание устрою. Панихиду по невинно убиенным… А теперь слушай приказ. Это последний приказ и ты его на всю жизнь запомни.
– Запомню, – едва слышно сказал старшина.
– Я не знаю, кто эти люди в пещерах и какое ко всему этому имеет отношение Фомин, но им нужен я. Я один, понял? А наши парни… Их кровь теперь на мне. А ты уходи, старшина. Догонишь Калайчева, поговори с ним. Кто бы ни спрашивал, про Фомина ни слова. Версия будет такая – попали в засаду, командир роты приказал вывести людей, а сам остался прикрывать. Понял?
– Так точно.
– Дальше. Будет дознание, про Фомина ни слова. Держите язык за зубами. Повтори.
– Про Фомина ни слова.
– И не вздумайте наводить о нем справки, а тем более искать встречи с ним. Сейчас он намного сильнее любого из вас, раздавит. Выждите время, пусть даже десять лет. И если мне не удастся добраться до него сейчас…
– Я понял, командир, – глухо сказал Витвицкий. – Мы его из-под земли достанем.
– Добро. А сейчас забудь о Фомине. Нет на свете майора Фомина и ты никогда о нем не слышал.
