И вот теперь в живых остался один…
Николай Алексеевич Дибаев жил в Лондоне уже почти два года, и эта жизнь была для него абсолютно невыносимой! Он не знал, куда себя деть, и поэтому медленно, но неуклонно погружался в алкогольное безумие, к которому был склонен и раньше. Но там, в Москве, его всегда останавливала на краю пропасти ответственная работа в Кремле и необходимость чуть ли не каждодневно общаться с первыми лицами государства.
Кроме того, прежняя жизнь была чрезвычайно увлекательным занятием. В ней он реализовывал свое призвание управлять судьбами людей, которых он мог при желании превратить в придорожную пыль или, наоборот, возвысить до небес. И именно эта роль – почти Бога, стоящего за кулисами огромной политической сцены и реально управляющего ходом грандиозного спектакля, нравилась ему больше всего на свете.
Особо тешила его самолюбие возможность решать трудные, почти невыполнимые задачи: к примеру, взять и опрокинуть с пьедестала какого-нибудь непотопляемого фаворита, который, оказавшись неожиданно в опале, потеряв бизнес и влияние, мог только догадываться, что его жизненный крах – это дело рук могущественного и беспощадного Коли Дибаева!…
Теперь барьеров не было. И Коля пил, что называется, до гашетки, то и дело погружаясь в состояние алкогольного психоза, превращаясь в обезумевшего зверя, который, завывая, бросался на первого встречного, пытаясь вцепиться ему в глотку… А если это не удавалось, Коля начинал калечить себя, разрывая ногтями до глубоких ран собственное тело. И тогда молчаливые узбеки привычно привязывали его к койке, вызывали врачей и терпеливо ждали, когда хозяин снова обретет человеческий облик.
Светлые периоды становились все короче, а запои все тяжелее. Куда-то делась его способность стойко переносить лошадиные дозы алкоголя. Теперь хватало нескольких рюмок, чтобы дойти почти до бессознательного состояния, а наутро ощущать полную разбитость, которая не уходила, пока в глотку не залит стакан ледяного пива. Когда пиво переставало действовать, наступал черед первой рюмки – и так по кругу, без остановок, в течение нескольких дней, до очередного озверения, до покусанных в кровь рук, до впившихся в тело веревок…Наркологи, капельницы, уколы…
Дальше наступала неделя тревожной, изматывающей трезвости, а потом снова начинался запой…
Пакет, который Фомин отправил Дибаеву, тот получил через сутки. Охрана аккуратно вскрыла его, выяснила, что опасности нет, и передала обычный DVD – все, что было в пакете – Николаю Алексеевичу.
На экране Дибаев увидел пожилого грузного мужчину, которого узнал с трудом: Билл Долецки… Они встречались в далекие годы, когда Николай Алексеевич был начинающим депутатом Верховного Совета РСФСР.
Долецки отменно владел русским языком, но сейчас говорил, немного сбиваясь. Он со всеми деталями рассказывал, как была задумана операция по устранению Шарпея, как изготовили документы, призванные убедить генерала Игнатова в том, что президент России, Иван Михайлович Фадин, по кличке "Шарпей", якобы предавал свою страну во время войны в Афганистане, а потом стал главным российским наркобароном…
Американец в деталях описывал, как была проведена операция по вербовке Фомина и как спецслужбы США использовали его в качестве снайпера для тайных операций в различных уголках земного шара.
При этом американец выглядел очень испуганным и все время поглядывал на невидимого собеседника, который, находясь за кадром, иногда задавал уточняющие вопросы…
Досмотрев интересное кино, Дибаев наконец-то понял все. "Тварь! Сука!" – скрипел он зубами. Мерзкий кукловод! Так вот кто организовал этот трагический спектакль и в результате привел его, Николая Дибаева, в кошмарный Лондон, один вид которого вызывал у него тошноту!
– Гани! – крикнул он. – Водки!
– Может, не надо, Николай Алексеевич? – тихо спросил невысокий крепкий узбек, появившийся в ту же секунду. – Всего пять дней прошло…
– Водки, я сказал!!!
Дибаев выпил, но не так, как раньше, стремясь быстрее почувствовать первые признаки опьянения. Он всего лишь пригубил маленькую рюмку и, не закусывая, отставил ее в сторону.
– Проверили?
– Да! – ответил Гани. – В Интернете есть информация, что Долецки погиб полгода назад в Доминиканской республике от несчастного случая.
– Точная дата известна?
Гани протянул бумажку, цифры на которой были написаны крупно – чтобы хозяин мог прочитать их, не прибегая к очкам.
– Вот она! – Дибаев ткнул пальцем в монитор, где продолжал шевелить губами Долецки. В самом низу экрана мерцала дата – разумеется, та самая…
– Несчастный случай… – Дибаев хмыкнул.
– Николай Алексеевич, – добавил Гани. – Вас там человек спрашивает.
– Кто еще?
– Представился как Фомин Александр Дмитриевич.
– Кто??? – поперхнулся Дибаев.
– Фомин. Говорит, у него важная информация, имеющая отношение к этому… покойнику. – Узбек кивнул на экран. – Просит принять!
– Отлично! – нервно скривился Дибаев. – Он… меня убивать пришел, Гани! Понял? И америкоса, – Дибаев ткнул в экран, где застыл Долецки, – этот парень сделал. Профессионал! Это смерть моя пришла, Гани!
– Вы скажите, мы его встретим, – спокойно сказал узбек. – Убьем сразу, и он исчезнет…Вы бы не пили больше…
– Нет! Ни в коем случае! Убивать его мы не станем, Гани! Зови его сюда! – весело крикнул Дибаев. – И стол накрой!!
Узбек исподлобья взглянул на хозяина, пожал плечами и уточнил:
– Надо, чтобы человека три в комнате было…
– Мы вдвоем будем, понял?! – рыкнул Дибаев. – И больше ни души! И водки побольше, закуску по-русски! Огурцы, селедка, грибы!…Давай!
Расчет Фомина оказался точным. Он был уверен, что, просмотрев пленку, Дибаев не откажется от встречи. Так и вышло.
На входе его обыскали так тщательно, что, захоти он пронести с собой крошечную таблетку с ядом, ему бы это не удалось.
– Убивать пришел? – спросил Дибаев, безмятежно разглядывая Фомина. – Сразу или поговорим?
Фомин сел к столу и вежливо спросил:
– Курить можно?
– Валяй!…Что скажешь?
– Удачника Петра Анатольевича ваши люди убили?
– Мои! – кивнул Дибаев. – А Долецки твоя работа?
Фомин тоже утвердительно качнул головой.
– А теперь, значит, моя очередь?
Фомин опять кивнул.
– А за что? – искренне удивился Дибаев. – Я твоего отца всего раз видел, когда его в Ново-Огорево чекисты арестовали. Если ты пришел за него поквитаться, то, видит Бог, в его гибели я не виноват.
– Я все про вас знаю, Дибаев. Год потратил на сбор информации.
– Тогда за что?! – неожиданно взорвался Дибаев.
Он схватил бутылку и хватанул огромный глоток из горлышка.
– Гани! – истерично заорал он.
Маленький узбек, как по мановению волшебной палочки возник рядом с креслом, в котором сидел Дибаев.
– Совсем ничего? Стреляющей авторучки? Ножа в ботинке, а?
– Все чисто, Николай Алексеевич! Я его лично обыскивал!…Можно, я все-таки останусь…пожалуйста?
– Пошел вон!…
Гани испарился.
– Скажи, Фомин, за что? Ты же знаешь, что даже самому отъявленному злодею перед смертью приговор зачитывают! Зачитай и мне!!! Чем я, к примеру, перед папашей твоим провинился? Перед родиной, будь она неладна!…Хотя нет! Давай про родину не будем! Пошла она в… эта родина! И тебе она никакая не родина! Я же знаю! Тогда за что ты пришел меня казнить?! За жизнь свою поломанную мстишь? Только при чем тут я? Или, может, за Каленина? Так ведь не прикончили же его тогда! Я слышал, он теперь в шоколаде, в Думу избрался…
Фомин молчал.
– Нет у тебя ответа, товарищ Фомин! Нету! И поэтому я тебя совсем не боюсь! Ты еще не вошел, а я уже знал, что убивать меня идешь! И все равно впустил! – Дибаев плеснул водки в свою пустую рюмку и добавил до краев в нетронутую Фоминым. -… Выпей!
Фомин отодвинул рюмку и снова закурил.
– Брезгуешь? А я выпью!…
Дибаев опрокинул в себя водку и, явно пьянея, бесшабашно погрозил Фомину пальцем:
– А может, ты меня на вшивость проверяешь! Мол, Колька Дибаев пощады запросит, как твой америкос из Доминиканы? А ты будешь наслаждаться моим страхом…
– Пойду я! – неожиданно сказал Фомин, будто на что-то решившись. Он плотно прижал только что зажженную сигарету к днищу золотой пепельницы, выполненной в форме мухи. – Посмотрел на вас, и хватит! Тошнит… Я вам не судья. Вы сами себе каждый миг приговор зачитываете и в исполнение приводите. Больше никто не нужен…
Фомин решительно поднялся, и в ту же секунду рядом с ним возникли три рослых черноволосых парня, которые не дали бы ему даже рукой шевельнуть, если что.
– Хорошая работа! – Фомин кивнул на картину, висящую на стене возле входной двери. – Подлинник?
Дибаев тоже поднялся. Его качнуло, но он удержался на ногах и нетвердо подошел к картине:
– Это Саврасов! Я копий не держу!…Там вон Левитан. – Дибаев кивнул на другую стену. – А это Серов, мой любимый художник. Здесь купил, в Лондоне, на аукционе. Полмиллиона долларов заплатил!…А н-не жалко! Кусочек родины, будь она проклята!…Слышь, солдат удачи, а может, еще посидишь? Давай Родину вспомним, если хочешь!? А?… Или вот что: давай, покажи класс!!! Был же у тебя замысел! Не покурить же ты сюда пришел… Вон вилка, к примеру! А?! Один удар в шею – четыре дырки и, как говорят узбеки, ульди….А ну, пшли вон!!! – заорал Дибаев своей охране. – Пусть покажет, на что способен!…
