При этом американцы, как обычно, делали упор на техническом решении этого вопроса, используя специальные интеллектуальные программы и особо мощную вычислительную технику, а западные немцы, не пренебрегая техническими средствами, больше сделали упор на использовании еще далеко не изученных возможностей человеческого мозга. И достигли куда более значительных результатов, во всяком случае на данном этапе.
У нас тоже проводили подобные опыты. И тоже достигли кое-каких положительных результатов именно в работе с людьми. Правда, злые языки утверждали, что другого просто и быть не могло при том уровне развития вычислительной техники, какого мы к тому времени достигли. Но как бы там ни было, факт оставался фактом. Была разработана специальная, в первую очередь чисто психологическая методика, позволяющая с большой степенью достоверности определять людей, способных оперативно и с очень большой точностью проводить анализ, например, политической ситуации, не имея достаточного количества фактов.
Таких людей — их называли аналитиками — было выявлено несколько десятков. Они были обоих полов, однако никоим образом не желая обидеть прекрасную половину человечества, следует отметить, что, как ни странно, большую часть таких аналитиков составляли мужчины. Это были люди с разным уровнем интеллекта и самых разнообразных профессий — начиная с простого рабочего и кончая научным сотрудником. Но что странно — среди них не было ни одного, сделавшего хорошую карьеру, хотя на первый взгляд казалось, что должно бы быть все наоборот.
Вот с этими людьми и работал Алексей Васильевич. И все бы ничего, если б не операция «Прогноз». А суть ее была такова. Еще во второй половине семидесятых по личному распоряжению самого председателя группа этих аналитиков под наблюдением мэтра приступила к анализу того, что скорее всего произойдет в Союзе и как распределятся политические силы страны. То есть речь шла о так называемом государственно-политическом раскладе на ближайшее время.
Отчет о работе этой группы ушел в одном экземпляре лично председателю, а о самой работе, кроме мэтра, никто не знал. Известно также, что этот отчет произвел на председателя очень сильное впечатление, и он стал проводить одну негласную проверку за другой. Тогда наверху уже сложилась такая ситуация, что многое можно было осуществлять без особой огласки даже среди высших чинов партии и правительства. Результат не заставил себя долго ждать: председатель становится главой государства, хотя до того его кандидатура была под большим вопросом, а через очень короткое время покидает сей бренный мир, унося с собой тайну этого странного отчета.
О том, что этих аналитиков курировал Алексей Васильевич, никто не знал. Ни одного документа о привлечении того или иного члена этой группы к работе просто не существовало, и нигде ничего не фиксировалось. Сами аналитики работали по системе, которая называлась «мозаика», так что им, каждому в отдельности, было трудно составить представление об общей работе. А между собой они не были знакомы. И тем не менее откуда-то стало известно о проведении такой работы и о личном участии в ней мэтра.
Вначале Алексей Васильевич получил очень неплохое предложение, но он сделал вид, будто не понимает, о чем вдет речь. Потом за ним стали открыто следить, проверяя каждый его шаг, но старого чекиста не так легко провести. И тогда было принято решение его убрать. А последнюю точку в этом деле невольно поставил отъезд Вагифа. Кое-кто воспринял это как попытку вывезти интересующие их документы за границу.
— Хорошо, это все понятно, но почему ты дома? Ты разве не боишься, что и тебя, извини, могут шлепнуть? — спросил Вагиф.
— А что, если я стану скрываться, у меня больше шансов на спасение? Если они решили меня прикончить, они даже на Северном полюсе меня найдут. Кроме того, не забывай, я не оперативник, а аналитик, и, будем откровенны, не мое это дело — бегать с пистолетом.
— Ну, а твои домашние, они-то где?
— У друзей, у моих хороших, верных друзей.
— И Жанна?
— Жанна такой же член моей семьи, как и моя собственная дочь.
— Понятно. Скажи, пожалуйста, ты сам как думаешь — может тот отчет, сделанный десять лет назад, быть настолько актуален или даже опасен сегодня? Ведь очень многое изменилось.
— Честно говоря, не думаю. Конечно, он может представлять интерес и даже опасность для кое-кого, но такую, чтобы рискнули пойти на уничтожение мэтра — сомневаюсь.
— Но, может, там было еще что-нибудь? Например, нечто схожее, но касающееся новых технологий?
— Тебе не дают покоя разработки того чеха?
— А почему бы и нет? Ведь подход очень близок. Даже если предположить ошибочность этих взглядов и их полное несоответствие нынешнему пониманию существующих закономерностей, все равно очевидно, что мы стоим на пороге, можно сказать, революционного пересмотра некоторых общепринятых основных положений. Может, ты со мной не согласен?
— Почему не согласен? С этим я как раз согласен. Сейчас в науке вообще происходит нечто странное. Все кричат об открытости, а научные достижения пытаются скрыть даже от своих союзников. А последние сообщения, еще по линии «сети», о некоторых военных разработках американцев, особенно в области аэрокосмической техники, которые иногда просто противоречат известным законам физики? А этот скандал с английским математиком, который, работая в научном центре США, выступил на одном семинаре с открытым докладом, где подверг чисто научной критике некоторые разработки? Он ведь утверждал, что налицо полное противоречие между проводимыми в этом центре работами и общеизвестными закономерностями. Ведь тогда так и не удалось опровергнуть справедливость его выводов. Правда, потом он куда-то исчез, но это уже из другой оперы. Так что быть в целом не согласным с тобой я не могу, но в частности могу абсолютно твердо сказать, что мне не верится, будто наш уважаемый мэтр на старости лет занялся еще математикой и физикой.
— Здесь я с тобой не согласен. Во-первых, старик был из плеяды тех, кто, если надо, и китайский язык за ночь выучит. Кроме того, по части интеллекта ему многие академики могли позавидовать. Да что я говорю, ты же сам его лучше меня знаешь.
— Убедил, черт с тобой. У тебя такая нежная привязанность к мэтру, что скоро ты докажешь, что он вообще был ангелом с удостоверением генерала КГБ в кармане.
— Ангелом не ангелом, но человеком незаурядных способностей — это точно. И в силу этого скорее всего не был, а есть. Скажи, а как у нас обстояли дела с техническим аспектом всех этих прогнозов?
— Ты имеешь в виду американский подход?
— Хотя бы.
— Конечно, кое-что делалось, и говорят, далеко не хило, но что конкретно, сказать не могу. Никак не был с этим связан.
— Тогда извини, я сформулирую вопрос иначе. Среди этих аналитиков не было ли человека, который занимался этими вопросами, ну, скажем, с научной точки зрения?
— Точно не знаю, — после небольшой паузы нерешительно протянул Геннадий, — но, по-моему, Алексей Васильевич мне как-то говорил, что один из его подопечных пытается создать компьютерные программы на базе каких-то эмоциональных алгоритмов для тренировки подсознания, чтобы выработать навыки принятия решений при дефиците какой-то базы.
Медленно закончив длинную фразу, Геннадий глубоко вздохнул и потянулся к пачке сигарет. Видно было, что все это ему нелегко вспоминать.
— Послушай, ты случайно не помнишь, этот тип один работал или с кем-нибудь?
— А вот это я помню точно. Он работал с подростками, поскольку утверждал, что несформировавшийся мозг куда восприимчивее ко всей этой чертовщине, чем мозг взрослого человека, даже очень умного от природы.
— Речь шла просто о подростках?
— Нет, он почему-то предпочитал ущербных. Ну там, инвалидов в первую очередь, с чисто физическими недостатками или ребят, переживших какие-то эмоциональные потрясения.
— А почему?
— Считал, что пережитые страдания, комплексы неполноценности способствуют развитию и углублению эмоционального мира, отражением которого и являются все эти дьявольские алгоритмы. Ну, грубо говоря, подсознание лишь глубоко пережившего что-то человека способно перескакивать через какие-то непонятные ему детали, сохраняя интуитивное и потому наиболее ценное и полное восприятие общей сути процесса.
— Ты устал, вспоминая все это?
— А ты как думал? Еще пару таких вопросиков и меня снова потянет к водке.
— Ну хорошо, тогда последний. Ты что-нибудь знаешь об этом деятеле? Например как его найти?
— Ничего не знаю, кроме того, что это мужик.
— Ну и то хлеб.
Было что-то около одиннадцати вечера. Вагиф прошел на кухню и вернулся с медным кофейником, полным крепкого черного кофе. Геннадий, включив проигрыватель, слушал концерт Моцарта, откинувшись на спинку кресла и полузакрыв глаза. Когда музыка закончилась, Вагиф не спеша разлил кофе и, закурив сигарету, тихо спросил:
