– Вас, профессор, давит не обстановка, а вопрос, который вы хотите мне задать, но никак не решаетесь.
Холмогоров изогнул бровь. Решил не скрывать удивления. В чтение мыслей на расстоянии не верил. Но Яков не раз доказывал, что достаточно четко умеет считывать внутреннее состояние человека.
– Будем считать, что я задал его.
– Да. – Яков пристально посмотрел в глаза Холмогорову. – Я сделаю это. Это часть эксперимента. Если нам было позволенно сделать все, что мы с вами успели, возможно, будет позволенно совершить и это. Слишком поздно поворачивать назад.
Холмогоров перевел взгляд на стоящий у стены прибор. Его прямо перед ужином доставили из Красногорской лаборатории. Укрытый белым чехлом, он казался безобидным и простым, как обычный офисный ксерокс. Если не знать о электронной начинке.
– Профессор, вы чувствуете себя Курчатовым, держашем руку на рубильнике атомного фугаса? – с улыбкой спросил Яков.
– Мне интереснее, как вы себя ощущаете в роли запала атомной бомбы, коллега, – без тени юмора ответил ему Холмогоров.
Фараон
Тайным коридором Старостин прошел из бункера в подвал штаб-квартиры, на личном лифте поднялся в кабинет. Просторное помещение еще сохранило следы пребывания своего прежнего хозяина – главного режиссера театра Армии.
Этим кабинетом, считавшимся официальным местом пребывания лидера Движения, Старостин пользовался крайне редко. В основном, встречался здесь с делегациями "с мест" и политическими фигурами, от которых ничего путного не ждал. Секретари из предбанника официального кабинета об отсутствии хозяина ничего не знали. Все звонки из приемной автоматически дублировались в рабочий кабинет в здании напротив или в "берлогу", откуда Староростин или от его имени Кочубей давали необходимые распоряжения. Кочубей же предложил разделить документооборот на два потока: документы с пришпиленной розовой бумажкой уходили на обработку в "берлогу", с желтой – клались на стол официального кабинета. Старостин подписывал их, не глядя, когда было время.
Сейчас он, пройдя из задней комнатки в большой кабинет, лишь покосился на разбухшую папку "на подпись". Перегнулся через стол, ткнул пальцем в кнопку селектора.
– Дарья, охрана на месте?
Секретарша от испуга охнула.
– Иван Иванович… Да, здесь. Уже ждут.
– Молодцы, я выхожу.
Он скорым шагом прошел в двери, провернул ключ в замке и толкнул ее дубовую тяжесть.
Из кресел сразу же вскочили трое в форме "Молодых львов". С десяток посетителей, до бледных лиц дожидавшиеся приема, с трудом поднялись на затекших от долгого сидения ногах.
Старостин обвел взглядом приемную. Выбрал первого, более-менее, симпатичного просителя. Изобразил на лице удивление. Ткнул пальцем в его сторону.
– Как, до сих пор маринуете?! – прорычал Старостин.
Посетитель чуть не рухнул назад в кресло.
– Иван Иванович, – пролепетал он. – Без вашей подписи…
Старостин шагнул к нему, вырвал из рук папку. Распахнул, корябая бумагу, вывел свою летящую подпись. Поставил жирую точку.
– А число? Число я вам печатать должен?! Дарье Ивановне по молодости лет еще простительно забыть. Она о женихе думать обязана, а не какое сегодня число. Почему число не проставили?!
– Ну… Так мы же не знали, когда вы подпишите, Иван Иванович! – взмолился посетитель.
Старостин в закавыченной пустоте твердо нацарапал цифру тринадцать, сунул ему в руки папку. Моментально разгладил гневные морщины на лице.
– Вот из-за таких, как вы, дорогой соратник, у нас семь пятниц на неделе, четыре дня Конституции и два Новых года!
Первым захохотал, закинув голову. Посетитель подхватил дребезжащим смехом.
Под вежливые смешки Старостин покинул приемную. Охрана ненавязчиво взяла его в "треугольник": один спереди, двое по бокам.
В коридорах штаб-квартиры сновал разномастный люд, большая часть с черно-золотыми значками Движения на лацканах пиджаков. Рыжеволосая дама из провинциальных активистов чуть было не лишилась чувств, увидя идущего по коридору живого Старостина. Пришлось остановиться, сыграть сценку "вождь накоротке общается с представителем Чухонск-Залесской ячейки".
Баба была бестолкова, как все представительницы неистребимой породы партийных дам, под чьими бы партийными знаменами они не тусовались, повсюду вносили нотку кухонной истеричности и беспросветного снобизма. Рыжеволосая так трясла огненным начесом в ответ на каждую фразу Старостина, что наружу вылез бурый клок накладных волос. Терпение у Старостина быстро лопнуло. Тем паче, что вокруг уже разрасталась толпа жаждущих подышать одним воздухом с вождем. Он подхватил под локоть серолицего с партийным значком, в ком опознал обитателя многочисленных кабинетов, пристроил к героически рвущей мохер груди активистки, зычно произнес, обращаясь ко всем сразу:
– Не будем откладывать в долгий ящик. Инициативу с мест губить я не дам! Вот товарищ, изложите ему суть. Он вами займется. И построже с ним, на ваши взносы живет!
Провожаемый одобрительным гулом, он сбежал по широкой лестнице. Но внизу его поджидало новое испытание.
Прямо над входом какая-то бестолочь повесила огромную картину. Толпа активистов Движения, как Мамаево полчище, косяком перла по хлебному полю, угрожая смести замершую в бесконечном поцелуе молодую пару: он в черной парадной форме "Молодых львов", она в сарафане и почему-то с граблями в руках.
Если художник ставил целью изобразить всех членов Движения разом, то ему это удалось. Толпа, расширяясь, темной полосой подпирала горизонт. Впереди шествовал сам товарищ Старостин. По сосредоточенному выражению лица нельзя было понять, то ли вождь искал в голом поле место справить малую нужду, то ли решил лично завалить в буйные хлеба прекрасную селянку.
Палитра художника была бесхитростна, как у ребенка. Смешивать цвета его еще не научили.
Разглядывая картину, Старостин сбился с шага и остановился. Тут же под боком возник безликий в сером пиджаке и прокомментировал:
– Называется "Триумф Движения", Иван Иванович. Писал наш художник Слободкин. Специально для штаб-квартиры.
– Вижу, что не Репин, – буркнул под нос Старостин.
Серый пиджак не расслышал и восторженно добавил:
– Имперский русский стиль! Чувствуется мощь и напор!
– Исчезни! – Старостин зло зыркнул на серого ценителя искусства.
И широкими шагами пошел к дверям, предупредительно распахнутыми охраной.
Старые львы
Услышав скрип открывающейся двери и мягкие шаги Владислава, Салин развернул кресло так, чтобы глаза не видели ничего, кроме темного проема окна.
Зыбкая темнота, время от времени вспыхивающая призрачным светом, иссеченным серебристыми струйками дождя, гипнотизировала, в сознание прокрадывалась тихая спокойная мелодия, страх и отчаяние отступали.
"Мне просто повезло, – подумал Салин. – Судьба подарила мне этот час. Организовавший эту травлю должен быть прекрасно осведомлен о всех моих делах, всех! Страшно подумать, но это так. Слишком уж невероятны совпадения! У меня нет доказательств, только предположения, но я не полный идиот, чтобы спорить с собственным инстинктом самосохранения. Они сыграли меня. Как мальчишку. Кем бы ни был Дмитрий, он сделал свое дело, подставил меня под удар в самый решающий момент. Подлец, не раньше и не позже!
Я не давал прямого приказа убивать Карнаухова. Я лишь обсудил с Дмитрием в ы г о д н о с т ь выведения его из игры. Это был ситуативный анализ, не более того! Но кому это сейчас докажешь. Главное не это, нет, самое страшное смириться с мыслью, что со всем своим чутьем, просчитанными комбинациями, с желаниями, волей, сиюминутными импульсами, страхами, надеждой и иллюзиями, буквально всем, что есть я, ты стал игрушкой в чужих руках".
– Виктор Николаевич, – подал голос Владислав, он уже стоял рядом.
– Да. – Салин развернул кресло. – Слушаю тебя.
– Ситуация под контролем, Виктор Николаевич.
– Подробности?
– Это технические детали, Виктор Николаевич, – немного помедлив, ответил Владислав.
Салин молча указал на кресло рядом с собой. Владисла присел на самый крашек, по привычке чуть поддернул вверх брюки. Он тяжело посмотрел в глаза Салина. Перевел взгляд на свои кисти, неподвижно лежащие на коленях.
– Дмитрий Рожухин ликвидирован в ходе огневого контакта. Я лично произвел контрольный выстрел. Труп вывезен в надежное место и уничтожен.
– Это я прочел в твоей шифровке. Мне нужны детали, малейшие детали, способные вывести на наш интерес.
– Прямых выходов на нас не осталось. Квартира принадлежала нашему агенту по кличке "Бетховен". Он – единственная ниточка, ведущая непосредственно к нам. Мы его использовали "в темную", никаких прямых контактов с Организацией и концерном. По легенде он выполнял координирующие функции в Трибунале, придуманным Рожухиным. "Бетховен" ликвидирован самим Рожухиным в момент захвата.
