Ознакомительная версия.
Юрий сел на свободное место, отыскал глазами поднос на соседнем кресле, где стояли пластиковые стаканчики, термос и лежала целая гора нарезанных ломтиков батона, накрытых ветчиной, копченой рыбой и даже икрой. Он аккуратно налил кофе и, поколебавшись, взял бутерброд с лососиной.
За своего его приняли, видимо, благодаря внешности. «У Антона бы такой номер не прошел – не тот наряд», – удовлетворенно подумал Курков, отметив, что его разборчивость в одежде не раз помогала ему находить контакт с людьми.
– Ладно, посидите, погрейтесь, а потом сделаете еще одну ходку. И тогда – по домам, – распорядился старший и, немного помолчав, спросил:
– Придумали что-нибудь новенькое?
– Можно предложить разгадать загадку, – бойко проговорил парень с зачесанными назад пепельными волосами.
– Попробуй, – разрешил старший.
– Стоит терем-теремок, он не низок, не высок, в теремке лежит злодей, погубивший тьму людей! – продекламировал «зачесанный».
– Неплохо, – оценил человек в плаще. – Не боишься, что побьют?
– Кто? Стариканы? – искренне удивился мастер «загадок». – Честно говоря, была б моя воля, я их разогнал бы просто: попрыскал любимым дедушкиным «шипром» из мощного пульверизатора, и вся толпа умылась бы. – Но, заметив протестующий жест старшего, он примирительно заметил:
– Все, не буду. Я знаю указание: никого не трогать, разлагать изнутри. Хотя не сильно этому верю. Что-то, по-моему, в политсовете перемудрили.
– А ты как думаешь? – обратился старший к Юрию. – Кстати, никак не могу запомнить, как тебя зовут?
– Юрий, – ответил Курков, решив не скрывать своего настоящего имени. – Работаю в «Гамма-банке».
– Да, знаю, там достаточно наших людей, – сказал человек в плаще. – Увидишь шефа, передавай от меня привет: мол, Аркадий Иосифович Шацкий кланяется.
– Это почти невозможно, у нас жесткая иерархия, – отозвался Юрий, который уже начал понимать, что оказался в лагере партии «Правое дело». Он поморщил лоб и, наконец, сказал:
– Мне вообще непонятно, кому и зачем понадобилась такая заваруха? Одно дело – похоронить Ильича, и совсем другое – красть его.
– Ну, это уже пусть следователи разбираются, – уклончиво ответил старший. – Думаю, что рано или поздно труп найдут. Вот только кому он нужен сейчас, этот Ленин?!
У тяжелой металлической двери Борис Павлович остановился отдышаться. Он с трепетом относился ко всему, связанному с партией и правительством, да и по-другому было нельзя: на работе в Кремле держали только самых проверенных людей, для которых служение высшим хозяевам стало смыслом всей жизни.
Сюда его взяли из войск НКВД, боровшихся на Украине с остатками бандитских группировок. Новобранец, только что окончивший курсы и получивший маленькую звездочку на погоны, сразу же пошел в гору. Помог ему в этом небольшой рост – Боря легко и бесшумно проникал в «схроны» бандеровцев, похожие на лисьи норы, закладывал там мины и так же незаметно выскальзывал наружу. Бойцам оставалось только ждать, когда сработает «сюрприз». Слухи о бойце-таксе, благодаря которому были уничтожены десятки бандитов, быстро дошли до командования. Борис Павлович получил орден «Красной звезды», а когда с бандеровцами покончили, уже служил в звании капитана.
Он мог остаться на периферии, если бы не приглянулся командиру бригады, а у того была дочь на выданье. Такой же низкорослый, как Боря, полковник, который терпеть не мог людей выше себя ростом, задался целью женить Борю на своей единственной «дюймовочке». Свадьбу сыграли по-украински шумно – с горилкой и огромным количеством помидоров, а медовый месяц довелось провести уже в Москве: тесть-командир получил назначение в столицу, да еще и в Кремль! Не удивительно, что он потянул за собой и зятя, полюбившегося за покладистый характер и еще за то, что на него не надо было смотреть снизу вверх. Так Борис оказался в службе охраны самых главных и секретных в стране трех десятков гектаров за зубчатыми кирпичными стенами. Постепенно смелость, которой он прославился в войсках, уступила место взвешенности, а затем, после многих лет службы от нее не осталось и следа: система, построенная на беспрекословном подчинении и унижениях, превратила бесстрашного бойца в пугливого исполнителя воли начальства. Тесть, рано скончавшийся от инфаркта, не успел продвинуть Бориса по службе, и тот вышел в запас с незаметной должности всего-то в звании майора. Однако безукоризненная исполнительность помогла ему получить место в хозяйственном управлении, названном впоследствии Дирекцией по эксплуатации комплекса «Кремль», где он задержался на долгие годы. И сейчас угроза выхода на пенсию вызывала у него гораздо больший страх, чем в молодости, когда приходилось вползать в логово врага.
Тоннель, который Борису Павловичу предстояло осмотреть, был ему хорошо знаком. Перед демонстрациями на Красной площади доводилось тщательно обследовать этот подземный ход, чтобы предотвратить покушения на руководителей партии и правительства. Но спрятать там взрывное устройство вряд ли представлялось возможным: голые стены из гранита, похожего на облицовку Мавзолея, открытые светильники, полное отсутствие каких-либо ниш или закоулков. Правда, однажды пришлось ловить непонятно как залетевшую сюда летучую мышь, с писком проносившуюся над головами охраны. Послали даже в одну из частей за маскировочной сетью, и когда она была растянута, обезумевший от преследований зверек запутался в ее ячейках. Мышь сожгли, рассудив, что ее, зараженную бешенством или еще более страшной болезнью, могли внедрить для атаки на вождей государства иностранные разведки или враги народа. Произошло это в тот год, когда спустя пять с лишним месяцев отстранили от власти Хрущева.
Борис Павлович осторожно вставил в замочную скважину ключ и повернул его три раза. Особых усилий не понадобилось: хорошо смазанный когда-то механизм до сих пор работал отменно. Открыв дверь, маленький человек нащупал справа от нее выключатель и щелкнул им. Тоннель, уходящий далеко вперед с изгибом, не позволявшим видеть его конец, осветился люминесцентным сиянием.
Так же бережно Борис Павлович закрыл дверь и запер ее изнутри. Он погладил рукой прохладную поверхность стены и вздохнул. Ожидание чего-то непонятного и страшного на миг сковало его движения, и только прочно засевшая в молекулах крови ответственность за порученное дело заставила его пойти вперед. Он шел, по-стариковски шаркая, и эти звуки напоминали движение усталого паровоза, с трудом преодолевающего длинный тоннель.
Несмотря на то, что подземным ходом долгое время никто не пользовался, он был довольно чист. Да и откуда здесь взяться пыли, если наружу имелись только два выхода, да и те герметично запирались?! Борис Павлович кашлянул, и эхо хлыстом вернуло ему ответ.
Сколько же известных людей прошло этой дорогой, начиная со Сталина, по чьему распоряжению и прорыли тоннель?! На демонстрации по нему ходили по строго заведенному регламенту: впереди – охрана, затем, по рангу, самые высокие чины государства и, наконец, процессию завершали сотрудники органов. Во времена Хрущева шли, разговаривая и балагуря, изредка даже весело матерясь. Праздничное настроение немного оживляло аскетическую строгость подземного сооружения. При Брежневе, наоборот, двигались в строгом молчании, каждый был сосредоточен на чем-то своем. Андропова и Черненко проводили по тоннелю, поддерживая за локти, медики, готовые в любую минуту оказать больным и престарелым лидерам первую, а, может быть, и последнюю помощь. Горбачев вообще проскакивал подземелье с ходу, иногда, правда, останавливаясь, чтобы сделать какие-то распоряжения, вдруг пришедшие ему в голову.
Сейчас же в тоннеле находился только одинокий старик, похоронивший жену, которая так и не подарила ему детей. Смерть командира-отца застала ее на шестом месяце беременности, и переживания были столь глубоки, что повлияли на плод. Выкидыш случился с большими осложнениями, и хотя доктора спасли супругу Бориса Павловича, мечты о потомстве стали несбыточными.
Он прошел половину тоннеля, когда почувствовал, что задыхается. «Неверное, воздух спертый, – подумал Борис Павлович, – давно не проветривали». Он немного сбавил темп, от чего стал еще сильнее шаркать. Ничего необычного, а, тем более, подозрительного он не заметил, но решил не останавливаться на полпути, а пройти тоннель до конца, который стал виден после поворота. Но как ему ни хотелось, нельзя было открывать там дверь, чтобы глотнуть свежего воздуха – мало ли кто увидит! А дело-то конфиденциальное!
Борис Павлович преодолел еще шагов триста, как вдруг ощутил головокружение. Ему показалось, что сердце сбилось с ритма – то колотится, как сумасшедшее, то замирает. Еще через пятьдесят шагов он понял, что дальше идти не может: такой слабости и боли в груди он не чувствовал никогда в жизни, хотя сердце, особенно в последние одинокие годы, пошаливало. Старик прислонился спиной к стене и рукой, которая внезапно онемела и перестала слушаться, попытался залезть во внутренний карман пиджака, где лежала пластинка с шариками нитроглицерина. Но рука так и осталась рядом с сердцем, вдруг взорвавшимся жгучей болью. Молотками застучали в голове последние бешеные удары сердца. Тело Бориса Павловича обмякло и сползло по стене вниз. Он успел мысленно закончить фразу, давно заготовленную для такого момента: «Ну вот, Зиночка, скоро будем вместе!»
Ознакомительная версия.
