на удачу! – и с которой уже не расстается, как со счастливой подковкой уже пять лет. А теперь некто неизвестный предлагает ему: поделись секретами своей заветной флэшки. Перепиши часть конфиденциальной информации на дешевую флэшку. А хочешь, и на дорогую, избыточную по памяти. Только какова цена вопроса этого действа?.. Ведь ему уже пять лет тому назад предлагали продать практически задарма его программы. Тогда они были такими несовершенными, что и вспоминать об этом не хочется. Но сейчас-то из тех голых старых идей и алгоритмов выросли удивительные программы многомерного моделирования технологий, приборов, схем и систем САПР нового поколения, ускорителей вычислений компьютеров, решаются задачи компоновки и трассировки чипов и плат, развиты приложения автоматизированного синтеза искусственных интеллектуальных систем. Несколько главных демо-версий он продемонстрирует на конференции. Но еще до демонстрации его кто-то тонко ведет и интригует. Шантажирует: перепиши свои программы на флэшки, отдай задарма или втридорога – и мы отстанем от тебя… Это понятно только ему, Брагину… Как все это было давно… Зачем ввязывать в эти тягостные воспоминания Леру… У нее своих забот предостаточно с защитой ее диссертации, а тут еще погоня за ней – мужа или бывшего бойфренда, давно домогавшегося ее?.. А тут еще их трехмесячный тайный роман, в бурном процессе которого не только аспирантка, но и профессор потерял, как мальчишка свою буйную головушку…
«Боже мой, – думал Брагин, – как часто мы считаем себя хозяевами своей жизни, своей судьбы, научной карьеры, но приходит любовь, всесильная и безумная, смешивающая все на корню, когда уже сам не понимаешь до конца, где твое счастье, а где твое несчастье… Является ли любовное счастье продолжением твоего семейного несчастья, развороченного быта и бытия, или твои бытовые несчастья являются продолжением счастья сжимать в объятьях эту чудную гибкую змейку, сомневаясь во всем – поцелует ли тебя змейка или укусит? – только все равно нет без этой змейки ни жизни, ни творческой удачи, ничего доброго и удивительного на свете… Боже мой, какой ты странный и нелепый гость на этой зеленой планете, когда сам на стыке своего личного счастья и несчастья, приносишь несчастье близким и родным, вроде бы хочешь изо всех сил сделать счастливой единственное и самое желанное в мире существо по имени Лера, – и уже сомневаешься, сделаешь ли ее счастливой, раз ее счастье будет покоиться на несчастье твоих жены и детей, на несчастье ее бывшего жениха… – он улыбнулся мысленно. – И даже на несчастье ее бойфренда… Но все мы ходим под Богом, не зная, что Он нам уготовит завтра, какие такие счастье и несчастье… И все же ради мига любви можно сказать: пусть они будут крохи несчастья, если сегодня вдруг, по сути, ни за что, выпало счастье, любить любимое дорогое, самое желанное существо в мире, обнимать его… Пусть временный гость я на планете, но ведь случилась любовь моя, но ведь влюбился, и даже назло всем обстоятельствам, всем злым мистралям тоски и разлуки влюбил в себя… Значит, ходя под Богом, зная свою временную участь, есть шанс еще что-то сотворить эдакое, чтобы Господа не разочаровать в том, что он способствовал появлению твоего, появлению ее на свет божий…»
– Лучше бы нам с тобой не просыпаться… – голосок ее журчал чистейшим ручейком и падал каждой своей живительной капелькой на сердце Брагина. – Или вовремя проснуться и очухаться – это тоже знак?..
Немного подумав, непроизвольно сжимая и разжимая кулаки, он ответил тихо и спокойно:
– Лучше вовремя проснуться и очухаться… И вообще… – Он хотел сказать «и оценить степень опасности»», но благоразумно промолчал. – И вообще, утро вечера мудренее…
Подумал про себя: «Когда она уснет, я прочитаю, какая там информация записана на флэшках… Впрочем, утро вечера мудренее… На ночь Лермонтова читают, а не зловредные случайные флэшки». Прилег на свое ложе и выключил светильник над своей головой, когда она потушила свет своей лампочки.
Они долго молчали, думая каждый о своем. Ушли, растворились куда-то перестуки колес, шорохи, будто все вокруг окрест на сотни и тысячи верст стало воздухом, небом, и не стало вокруг них, ни осенней теплой тверди, ни лесной или речной хляби, ни шелеста леса, ни гула набегающих встречных поездов, полустанков, платформ, ни ночных приглушенных звуков полян вблизи и издали. Наверное, сон не шел ни к кому, если в какое-то мгновение он в перестуке колес уловил ее девичий журчащий голосок.
– Я все-таки проголодалась…
Он ответил не сразу, раздумывая: в ресторан уже поздно, да и открыт ли вообще этот вагон-ресторан. Машинально посмотрел на часы. Было уже два часа ночи. И ему, как ни странно, совсем не хотелось ни спать, ни есть…
– Ты слышишь, Жень, я сильно проголодалась…
– Что?
– Ничего… – Она поняла свою оплошность. Несколько раз после их объятий она называла его «Женей». Как-то само ложилось на язык в истоме это имя. Он ее уже раз или два поправлял: «Меня уже никто так давно не зовет. Только в детстве мама. Отец всегда называл Евгением».
– Прости, пожалуйста… – нежно прошептала Лера. Ей было неловко за допущенную оплошность, опять окликнула его детским именем, которого он терпеть не может. Она же долгое время пыталась называть его Евгением Михайловичем даже в постели, когда, таясь и прячась от посторонних глаз, приходила к нему в московские гостиницы, а потом на квартиру его друга-коллеги. Он сам предложил: «Называй меня Евгением – или тебя что-то смущает в моем имени? Не самый лучший? Не самый первый Евгений? Так не волнуйся, с тобой буду и самым лучшим, и самым первым…»
– Проехали, милая… Спать не хочешь
– Я проголодалась, безумно проголодалась, Евгений…
Только сейчас до него дошло то, что обязано было дойти до сознания мужчины, растворившимся в тишине неба окрест, когда исчезли шумы и шорохи окружающих их тверди, хляби, всего-всего. В объятьях юницы он забыл обо всем на свете, а надобно кое-что и вспомнить. Хотя бы то, что в суматохе отправления он и не думал закупать вино и яства для купейного пира, поскольку были определенные планы на ресторан… Но все же, все же… «Ее ночной голод так естественен… Вряд ли ей интересно, что нет этого голода у меня, только и у меня этот голод может пробудиться…»
Снова небо окрест и полный разброд в мыслях: «Так, где же в полночь, тем более, за полночь раздобыть хоть какое пропитание для ненасытной девицы, – угрюмо подумал Брагин, – к проводнику, что ли зайти или в вагон-ресторан наведаться… Вряд ли… Там тоже, наверное, свой график
