— Я постараюсь.
— Локи говорит, что увеличение посадочных полос требует строительства новых продовольственных пунктов, новых координаторов. Локи говорит, где взять деньги? Я им отвечаю: сначала потратьте, потом найдите. Почему нет?
На посадочной полосе другая тишина. Тишина предчувствия дурного. Вдруг в лесах прячутся мародеры, готовые ухватить дары небес и убежать с ними? Большая рука Лорбира вновь сжимает предплечье Джастина.
— Оружия у нас нет, — объясняет он в ответ на невысказанный вопрос, который уже задает себе Джастин. — В деревнях есть «армалайты»[82] и «Калашниковы». Комиссар Артур покупает оружие за пять процентов продовольствия, которые получает от нас, и раздает его своему племени. Но на продовольственном пункте мы вооружены только радио и молитвой.
В этот момент становится ясно, что на этот раз все обошлось без лишних проблем. Первые носильщики осторожно выходят на посадочную полосу, заваленную мешками. С папками в руках, Джейми и другие помощницы координатора занимают привычные позиции. Некоторые мешки полопались. Женщины заметают рассыпавшееся зерно. Лорбир сжимает предплечье Джастина, знакомя его с «культурой продовольственного мешка».
— После того как бог изобрел сброс продовольствия из грузового люка самолета, — Лорбир громко смеется, — он изобрел продовольственный мешок. Порванные или целые, эти белые синтетические мешки, проштампованные аббревиатурой ВПП, «Всемирная продовольственная программа», стали столь же необходимым товаром для экономики Южного Судана, как и само продовольствие. Взгляните на этот ветровой конус… на обувь этого мужчины… на его головную повязку… Говорю вам, если я когда-нибудь женюсь, то одену мою невесту в продовольственные мешки.
Джейми, стоящая по другую руку Лорбира, заливисто смеется. К ней присоединяются другие помощницы координатора. Смех еще не успевает стихнуть, когда из-за деревьев на противоположной стороне посадочной полосы появляются три колонны женщин. Все они из племени динка, очень высокие, шесть футов скорее правило, чем исключение. Всем свойственна характерная африканская походка, мечта едва ли не каждой манекенщицы. Большинство с голой грудью, остальные в платьях медного цвета, туго обтягивающих грудь. Их взгляды не отрываются от сложенных в кучи мешков. Говорят они тихо, исключительно между собой. Джастин искоса смотрит на Лорбира. Женщины тем временем называют свое имя, берут по мешку, вскидывают в воздух и укладывают на голову. И он видит в глазах Лорбира безмерную печаль, словно тот считает себя ответственным и за тяжелое положение африканских женщин, и за свалившийся на них голод.
— Что-то не так? — спрашивает Джастин.
— Женщины, они — единственная надежда Африки, Питер, — отвечает Лорбир, шепотом, не отрывая взгляда от женщин. Ищет он среди них Ванзу? И всех других Ванз? Его маленькие светлые глазки прячутся в черной тени полей хомбурга. — Запишите это, Питер. Мы отдаем продовольствие только женщинам. Мужчинам мы не доверяем. Нет, сэр. Они продадут нашу овсянку на рынке. Они заставят своих женщин пустить зерно на самогон. Они покупают сигареты, оружие, девочек. От мужчин только одни неприятности. Женщины — хранительницы очага, мужчины горазды только воевать. Вся Африка — арена борьбы между полами, Питер. Только женщины трудятся здесь во славу господа. Запишите это.
Джастин записывает, но это напрасный труд, потому что те же слова он слышал от Тессы каждый день. Женщины молчаливо скрываются за деревьями. Собаки виновато слизывают оставшиеся на посадочной полосе зерна.
* * *
Джейми и другие помощницы координатора расходятся по своим делам. Лорбир в коричневом хомбурге, с важным видом духовного учителя, ведет Джастина через посадочную полосу, подальше от тукулов, к синей полосе леса. С десяток мальчишек бегут следом. Пытаются ухватить великого человека за палец. Если им это удается, они начинают рычать и скачут, высоко подбрасывая ноги, словно танцующие эльфы.
— Эти дети думают, что они — львы, — объясняет Лорбир Джастину. — В прошлое воскресенье на уроке библейской школы им рассказали о том, что львы так быстро сожрали Даниила, что бог не успел его спасти. Я говорю ребятам: «Нет, нет, вы должны позволить богу спасти Даниила! Так написано в Библии!» Но они говорят, что львы слишком голодны, чтобы ждать. Пусть они сначала съедят Даниила, а уж потом бог сотворит свое чудо! Не оживит Даниила, а убьет львов.
Они приближаются к сараям, которые выстроились рядком у дальнего конца посадочной полосы. К каждому сараю примыкает маленький, обнесенный забором дворик. В каждом дворике — полный набор тяжело, если не смертельно больных, страждущих, покалеченных, обезвоженных. Женщины, согнутые болью в три погибели. Младенцы, облепленные мухами, ослабевшие до такой степени, что не могут даже кричать. Старики в коме от беспрерывной рвоты или диареи. Едва держащиеся на ногах от усталости врачи и фельдшеры пытаются создать хоть какое-то подобие очереди. Стоят в ней и девушки, шепчущиеся друг с другом и нервно хихикающие. Подростки, которым не стоится на месте, за что они время от времени получают палкой от взрослых.
* * *
Сопровождаемые держащимися чуть сзади Артуром и его свитой, Лорбир и Джастин входят в аптеку, чем-то похожую на загородный павильон у крикетного поля. Осторожно протискиваясь мимо пациентов, Лорбир подводит Джастина к металлической загородке, охраняемой двумя крепкими африканцами в футболках с надписью «Medecins Sans Frontieres»[83] на груди. Загородку отодвигают, Лорбир проскальзывает за нее, снимает хомбург, машет рукой Джастину. Белая женщина-фельдшер и трое ее помощников что-то смешивают и взвешивают за деревянным прилавком. Чувствуется, что они в запарке. Женщина вскидывает голову, видит Лорбира и широко улыбается.
— Привет, Брандт. Кто твой симпатичный друг? — спрашивает она с четким шотландским выговором.
— Элен, познакомься с Питером. Он — журналист и собирается рассказать всему миру, что вы — ленивые бездельники.
— Привет, Питер.
— Привет.
— Элен — медсестра из Глазго.
На полках, от пола до потолка, стоят многоцветные картонные коробки и стеклянные бутыли. Джастин оглядывает их, из чистого любопытства, выискивая знакомую черно-красную коробку с логотипом из трех золотых пчелок. Не находит. Лорбир уже занял место у полок, приготовившись прочитать еще одну лекцию. Фельдшер и ее помощники обмениваются улыбками. Опять двадцать пять. Лорбир держит в руке большую бутыль с притертой крышкой, набитую зелеными таблетками.
— Питер, — голос его очень серьезен, — сейчас я расскажу вам о еще одной линии жизни.
«Он повторяет это каждый день? Каждому гостю? Это его ежедневный акт раскаяния? То же самое он говорил и Тессе?»
— Восемьдесят процентов больных СПИДом живут в Африке, Питер. Скорее всего эта цифра занижена. Из них три четверти не получают никаких лекарств. За это мы должны благодарить фармакологические компании и их верного слугу, Государственный департамент США, который угрожает санкциями любой стране, которая посмеет наладить производство дешевых аналогов запатентованных американских лекарств. Вам понятно? Вы успели все записать?
Джастин кивает:
— Продолжайте.
— Таблетки из этой бутыли стоят в Найроби двадцать долларов США за штуку, в Нью-Йорке — шесть, в Маниле — восемнадцать. Со дня на день Индия начнет производить аналог этого препарата, и тогда цена упадет до шестидесяти центов. Только не говорите мне о расходах на создание и исследование. Фармакологические умельцы списали их десять лет тому назад, да и большая часть этих денег была получена от государства, поэтому несут они чушь. Речь же идет об аморальной монополии, которая каждый день уносит человеческие жизни. Понимаете?
Лорбир прекрасно знает свой выставочный стенд, поэтому ему нет нужды искать необходимые экспонаты. Он ставит бутыль, берет белую с черным картонную коробку.
— Вот это лекарство продается уже тридцать лет. Знаете от чего? От малярии. Знаете, почему тридцать лет? Может, несколько жителей Нью-Йорка вдруг заболеют малярией и не дай бог, чтобы под рукой не оказалось необходимого лекарства! — Он берет другую коробку. Его руки, как и голос, дрожат от праведного гнева. — Вот эта щедрая и филантропическая фармакологическая компания из Нью-Джерси пожертвовала производимое ею лекарство беднейшим странам мира. Фармакологические компании хотят, чтобы их любили. Если их не любят, у них сразу портится настроение.
«И они становятся опасными», — думает Джастин, но не озвучивает свои мысли.
— Почему фармакологическая компания вдруг так расщедрилась? Потому что они начали производство препарата нового поколения. А старый изъяли из продажи. Отдали его Африке за шесть месяцев до истечения срока использования, получив за свою щедрость налоговые освобождения в сумме нескольких миллионов долларов. Плюс сэкономили несколько миллионов на складских расходах и уничтожении лекарственных препаратов, которые они уже не могли продать. Плюс все говорят: «Посмотрите на них! Какие они хорошие». Даже акционеры так говорят, — он переворачивает коробку, с презрением смотрит на пропечатанный на основании предельный срок использования. — Груз пролежал на таможенном складе в Найроби три месяца, пока таможенники ждали, что им дадут взятку. Пару лет тому назад эта же фармакологическая компания отправила в Африку средства для восстановления волос, отвыкания от курения, похудания и, спасибо благотворительности, уменьшила налогооблагаемую базу на многие миллионы долларов. Эти мерзавцы готовы на все ради повышения нормы прибыли, и это правда.
