Павел Глоба - Астролог. Код Мастера

Дождливым осенним вечером по засыпанной опавшей листвой асфальтированной дорожке вдоль ограды старинного московского парка, с внешней ее стороны, шел человек. Время от времени его обгоняли редкие прохожие, иногда кто-то торопливо шагал ему навстречу. Погода не располагала к прогулкам, поэтому немудрено, что кто-то спешил добраться до метро, а кто-то стремился поскорее оказаться дома. В отличие от них человек шел медленным, размеренным шагом.

Худощавый, на вид около тридцати с небольшим лет, росту чуть выше среднего, он был одет в светлый плащ, который сейчас совершенно потемнел от дождя. Сверху не то чтобы лило, скорее сильно моросило. Ледяные капли вкупе с порывами холодного пронизывающего ветра заставили человека поглубже нахлобучить шляпу и спрятать лицо за поднятым воротником. В остальном же он, казалось, не замечал ни дождя, ни промозглого сырого холода. Глядя со стороны, можно было подумать, что его душа находится где-то очень далеко, возможно, даже давно умерла, а телесная оболочка живет и двигается лишь по привычке.

Когда-то много лет тому назад, в прошлой жизни, этого человека звали Андреем Павловичем Успенским. У него была жена Маргарита, Маргоша, у него была дочь Маришка. Маргарита не любила дождя. Хуже того, пасмурная погода нагоняла на нее глубокую тоску, если не сказать – депрессию. И она боролась с ней как умела. Поэтому, как только небо начинало хмуриться, а в окно принимались барабанить капли, Маргарита отправляла мужа в магазин за тортом, шпротами, коньяком и шампанским. К его возвращению в большой комнате сверкала люстра, ее свет отражался в хрустале фужеров, на плите шипело что-то невероятно ароматное и вкусное. Свежая скатерть слепила глаз белизной. Такое вот маленькое домашнее воплощение счастья. Со временем у него выработался своего рода рефлекс: если на дворе дождь, значит, в доме праздник.

Женился он рано, в 19 лет, когда учился на втором курсе мединститута. Вскоре родилась дочка. В той, прошлой жизни Андрей Успенский был врачом–реаниматологом одной из центральных столичных клиник. Его высоко ценило начальство, про него говорили: «Все мы под Богом ходим, но только доктор Успенский постоянно с Ним спорит. И выигрывает».

Больные готовы были носить его на руках, руководство буквально валялось в ногах, медсестры занимали очередь, чтобы попасть с ним на ночное дежурство. И зря. Доктор Успенский любил на свете только двух женщин: Маргариту и Маришку. Впрочем, не бывает правил без исключения.

Медсестра Анжелина пришла к ним работать сразу после медицинского училища. И сразила наповал всех мужчин больницы: врачей, больных, технический персонал. Всех, кроме одного. Доктор Успенский словно бы не замечал ее ослепительных прелестей. Но однажды и он не устоял.

Та ночная смена выдалась очень тяжелой. Возможно, сказалось перенапряжение, но к утру доктор Успенский понял, что не может думать ни о ком, кроме новой медсестры. И, как человек цельный, не умеющий ничего делать наполовину, Андрей совершенно потерял голову. Его жизнь закрутилась, словно в пьяном угаре. Дни не шли – летели. Теперь после каждого дежурства он завозил Анжелину к ней домой. И оставался. Дома врал про встречи с коллегами, про научную работу. Маргарита верила, и это было хуже всего.

Андрея охватила страсть, дикая, слепая и безысходная. Дни пролетали минутами, месяцы – часами. Наконец он понял, что больше не может вести двойную жизнь. Следовало сделать выбор, но для этого требовалось хоть немного остыть.

Решение пришло внезапно. Нужно отправить жену с дочкой на пару–тройку недель отдохнуть. И куда-нибудь подальше – не в Турцию или Египет, а на Бали или в Таиланд. За это время он успеет основательно поддаться искушению, предаться греху, перебеситься и раскаяться. Только после этого он, возможно, смог бы окончательно вернуться в лоно семьи. В этом он, по крайней мере, уверял себя.

Маргарита была немного удивлена такой спешкой. У нее оставались еще кое–какие незаконченные дела, и она собиралась на отдых только в следующем месяце. Но Андрей, снедаемый пагубной страстью, переубедил ее лететь немедленно. Наврал что-то про горящие путевки, и она, поколебавшись, согласилась. На работе у него накопилась куча переработок, и он без труда взял неделю отгулов.

И вот Маргарита с Маришкой улетели. Проводив их в аэропорт, Успенский направился на дежурство. Последнее перед отгулами. Пока он ехал к себе в больницу, пошел дождь. И Андрей вдруг ощутил не то чтобы тоску, но какое-то странное щемящее чувство. В эту минуту предстоящая неделя блаженства с Анжелиной впервые показалась ему не такой радостной, как прежде. Но он тут же отогнал беспокойную мысль.

Разумеется, Анжелина работала в его смену. Дежурство выдалось спокойным. С работы они вернулись вместе, на сей раз к нему. Анжелина тут же отправилась в душ, а Андрей включил телевизор и моментально задремал в глубоком кресле. Но расслабиться и отдохнуть не получилось. Через пару минут его разбудила мелодия мобильника. Звонила Маргарита.

– Андрюша? Здравствуй, родной! У нас все в порядке. Добрались нормально, уже разместились. И сразу на пляж. Я только теперь поняла, что море и океан – это совсем разные вещи. Спасибо тебе. Здесь просто рай. Представляешь, тут такой странный отлив. Маришка бегает прямо по дну, собирает рыбок и крабов. Час назад вода стала уходить и теперь, насколько глаз хватает, ее почти не видно. Как они купаются – не представляю. А вообще-то мы по тебе уже соскучились. Прилетай, а?

В это время Андрей разглядывал через приоткрытую дверь ванной умопомрачительные формы Анжелины. Ему было немного стыдно перед женой, поэтому он не сразу понял смысл сказанного. И тут его как кувалдой по голове ударило. Он даже подскочил в своем глубоком кресле.

– Постой, Маргоша! Как ты сказала? Вода ушла так далеко, что ее не видно? Проклятье! Марго, это не отлив! Это цунами! Немедленно уходите! Сейчас волна вернется! Хватай Маришку – и в такси, в любую машину, за любые деньги! Уезжайте куда-нибудь подальше от берега, лучше заберитесь на какую-нибудь гору! Немедленно, слышишь?!

Даже через телефонную трубку он услышал низкий нарастающий гул. Пауза была долгой. Когда Маргарита снова заговорила, голос ее был твердым, хотя и тихим.

– Поздно. Волна возвращается. Она уже близко, мы не успеем… Ты даже не представляешь, какая она высокая. Маришенька, детка, иди сюда, сядь, посмотри на меня. Хочешь с папой поговорить? Потом? Хорошо, в другой раз поговоришь. Андрюша, мы тебя очень любим… Прощай.

В трубке что-то оглушительно громко щелкнуло, и связь оборвалась. Андрей сидел ошарашенный.

Из ванной вышла, покачивая бедрами, Анжелина.

– Ну, и как я тебе? – Она подошла к нему вплотную, посмотрела на трубку мобильника в его руке, прислушалась.

Из трубки не доносилось ни звука.

– Твоя звонила? – осведомилась Анжелина. – Ну, как она там, кайфует? Смотри, подцепит кого-нибудь знойного. Или что-нибудь не менее экзотическое.

Андрей не убил ее. Удержался. Но в его взгляде Анжелина прочитала что-то настолько страшное, что, побледнев, подхватила свои вещи и оделась быстрее, чем ефрейтор из батальона быстрого реагирования. Через секунду хлопнула дверь квартиры. Позднее, встретив Успенского в коридоре больницы, она извинилась.

Он поднял на нее глаза.

– Ты то тут причем?

В его голосе было столько холодного безразличия, что она отпрянула, словно наткнулась на бетонную стену. С тех пор они не сказали друг другу ни слова. Андрей вообще вскоре уволился. Оставил заявление в отделе кадров, уехал домой и запил. Всерьез и надолго.

Реагировал он только на звонки, телефонные или в дверь. Ведь их тел, ни Маргариты, ни Маришки, так и не нашли. Поэтому где-то в глубине его души жила надежда. Жила долго, год. Потом надежда ушла, и жизнь кончилась.

Он соблюдал строгий распорядок – начинал пить с утра и заканчивал на утро следующего дня. Потом отсыпался, опохмелялся и продолжал. Друзья не бросили, постарались помочь справиться с бедой. Он не сразу поддался.

Когда же у него отбирали выпивку, он ругался, нес пьяный бред, лез в драку. Друзья не обижались, старались действовать мягко. Но его это только бесило еще больше. У него было много друзей, еще больше было людей, которые считали себя обязанными ему своей жизнью.

Казалось, просто физически невозможно оттолкнуть от себя такое количество хороших людей. Но ему это удалось. Постепенно, один за другим, они приходили в отчаяние и опускали руки. И оставляли его предаваться наедине с самим собой унынию и гордыне. Постепенно все исчезли.