Фред Варгас
Человек наизнанку
В альпийском местечке Вантбрюн во вторник обнаружили четыре зарезанных овцы. А в четверг в Пьерфоре их было уже девять. «Это волки, — сказал один старик, — они идут на нас».
Другой, опрокинув стаканчик, поднял руку и произнес: «Не волки, Пьеро, а волк. Зверь, какого ты никогда не видел. Он идет на нас».
Двое мужчин лежали в зарослях кустарника, припав к земле.
— Может, ты еще станешь учить меня, что делать? — чуть слышно произнес один.
— Ничего я не стану, — ответил его спутник, рослый, крепкий парень с длинными светлыми волосами. Его звали Лоуренс.
Стараясь не шевелиться, они неотступно следили в бинокль за волком и волчицей. Было только десять утра, но солнце уже нещадно припекало.
— Этот волк — Маркус. Он вернулся, — шепнул Лоуренс.
Второй только покачал головой. Он был из местных, маленького роста, темноволосый, упрямый. Вот уже шесть лет он наблюдал за жизнью волков в Меркантуре. Его звали Жан.
— Это Сибелиус, — чуть слышно произнес он.
— Сибелиус гораздо крупнее. И у него нет этого желтого пятна на загривке.
Раздосадованный Жан Мерсье снова настроил бинокль, увеличив резкость, и стал рассматривать самца, который, в трех сотнях метров от засады, кружил у скалы, где находилось его логово, временами поворачивая морду против ветра и принюхиваясь. Люди прятались близко, слишком близко от него, и лучше бы им отползти подальше, но Лоуренс хотел во что бы то ни стало заснять зверей на видеопленку. За этим он сюда и приехал: сделать фильм о волках и увезти его к себе в Канаду. Однако уже месяцев шесть он под разными маловразумительными предлогами откладывал свой отъезд. Похоже, канадец здесь прижился. Жан Мерсье знал почему. Лоуренс Доналд Джонстоун, известный специалист по канадским гризли, совершенно помешался на обитавших в местном заповеднике европейских волках. И не осмеливался в этом признаться. Впрочем, канадец вообще произносил только самые необходимые слова.
— Весной вернулся, — тихо сказал Лоуренс. — Создал семью. А кто самка — не пойму.
— Это Прозерпина, — шепотом сообщил Жан Мерсье. — Дочь Януса и Юноны, из третьего помета.
— С ней Маркус.
— Да, Маркус, — неохотно признал Мерсье. — И можно определенно сказать, что недавно появились волчата.
— Хорошо.
— Очень хорошо.
— Сколько их?
— Пока неизвестно.
Жан Мерсье приподнялся, сделал какие-то пометки в записной книжке, висящей на поясе, попил воды из фляги и снова улегся так осторожно, что не зашуршала ни одна травинка. Лоуренс положил бинокль на землю и вытер лицо. Он взял камеру, поймал в объектив Маркуса, улыбнулся и начал снимать. Пятнадцать лет жизни он провел среди канадских гризли, оленей карибу и волков, в одиночку обходя огромные заповедные территории, наблюдая, записывая, фотографируя, а порой и помогая своим собратьям, тем, которые состарились и одряхлели. Иногда бывали забавные случаи, хотя, если подумать, не такие уж и забавные. Например, старая самка гризли по имени Джоан порой подходила к нему и опускала голову, чтобы он распутал ее свалявшуюся шерсть. Лоуренс и представить не мог, что несчастная крохотная Европа, где дикой природы почти не осталось, а все зверье уже приручили, может предложить ему что-нибудь стоящее. Он не без колебаний согласился отправиться в горный массив Меркантур и сделать этот репортаж, ни на что особенно не рассчитывая.
А вышло так, что он надолго застрял на небольшом гористом клочке земли и все никак не мог покинуть этот край. Он тянул и тянул с отъездом, потому что полюбил европейских волков, их серый, невзрачный окрас: какими же жалкими, загнанными казались они по сравнению со своими огромными, пушистыми, бело-серыми родственниками из Арктики — и как нуждались в его помощи и сострадании. Он не хотел уезжать, хотя здесь над ним вились тучи мошкары, с него градом лил пот, вокруг торчали обугленные после лесного пожара кусты и стояла звенящая средиземноморская жара. «Погоди, ты еще не все видел, — говорил Жан Мерсье, и в его голосе звучала гордость бывалого, многоопытного человека, которому и яростное солнце нипочем. — Сейчас еще только июнь».
А еще он тянул с отъездом из-за Камиллы.
Как тут говорили, он «прижился».
«Это вовсе не в упрек тебе, — с серьезным видом объяснял ему Жан Мерсье. — Лучше, если я все же скажу: ты здесь прижился». — «Да ладно, я и сам знаю», — ответил ему тогда Лоуренс.
Он выключил камеру, бережно опустил ее на рюкзак, прикрыл куском белой ткани. Молодой волк Маркус мгновение назад скрылся из виду где-то в северном направлении.
— На охоту пошел, пока еще нет настоящей жары, — прокомментировал Жан.
Лоуренс побрызгал на лицо водой из фляги, смочил кепку и отпил десяток глотков. Господи, какое здесь жаркое солнце! Никогда еще ему не приходилось бывать в таком аду.
— У них не меньше трех волчат, — прошептал Жан.
— Сейчас поджарюсь, — сообщил Лоуренс, сморщившись и потрогав спину.
— Погоди, ты еще не все видел.
Комиссар Жан-Батист Адамберг откинул макароны на дуршлаг и стал рассеянно наблюдать, как стекает вода, потом вывалил все в тарелку: немного сыра, томатного соуса — вполне приличный ужин. Он вернулся домой поздно — допрашивал одного парня, полного кретина, разговор затянулся до одиннадцати часов. Адамберг вообще был медлительным, он не любил торопить ни события, ни людей, даже полных кретинов. Но прежде всего он не любил подгонять самого себя. Телевизор работал с выключенным звуком, там без конца показывали какие-то войны. Он с грохотом порылся в ящике со столовыми приборами, где все было перемешано и пребывало в беспорядке, наконец отыскал вилку и, не садясь, замер у экрана.
«…кантурские волки совершили новое нападение в департаменте Приморские Альпы, до последнего времени считавшемся совершенно безопасным в этом отношении. Поговаривают, что на сей раз речь идет об исключительно крупном звере. Правда это или вымысел? С места событий передает…»
Адамберг, по-прежнему с тарелкой в руке, тихонько, на цыпочках приблизился к телевизору, словно стараясь не спугнуть диктора. Одно неосторожное движение — и этот робкий тип вспорхнет и улетит с экрана, так и не закончив интереснейшую историю про волков, которую только что начал рассказывать. Комиссар добавил громкость, отступил назад. Адамберга многое связывало с волками, как мы связаны со своими ночными кошмарами. Все годы детства он, уроженец Пиренеев, слышал, как старики рассказывают ужасные истории о последних волках во Франции. Ему случалось ночью бродить в горах, когда он был еще совсем маленьким, лет девяти-десяти: отец, не желая слушать никаких возражений, посылал его собирать хворост по обочинам дорог, и Жан-Батисту чудились желтые светящиеся глаза, следящие за ним из темноты. «Волчьи глаза в ночи горят, как уголья, малыш, горят, как уголья».
И сейчас, когда он стал взрослым, его сны возвращали его по ночам туда, в горы, на те же знакомые тропинки. До чего же человек — отвратительное создание, вечно-то он норовит привязаться к худшему, что было в его жизни.
Несколько лет назад он действительно слышал, что стая волков из Абруццких гор в Италии перебралась через Альпы и обосновалась где-то на территории Франции. Безответственное зверье, что с них взять! Бродят, как беззаботные пьянчужки, не ведая, куда их ноги занесут. Милая прогулка, символическое возвращение на родину, добро пожаловать, наши дорогие облезлые гости из Абруцци! Привет, товарищи! А потом он узнал, что какие-то ненормальные носятся с этими волками, как с несравненным сокровищем, устроив им надежное убежище в скалистом Меркантуре. И что время от времени люди подкармливают их, угощая барашком. Однако он впервые это видел по телевизору. Интересно, с чего бы эти ребята из Абруцци стали такими дикими и кровожадными? Адамберг, продолжая жевать, следил, как на экране появляются то растерзанная овца, то лужи крови, растекшиеся по земле, то искаженное отчаянием лицо пастуха, то клочья слипшейся от крови и грязи шерсти, разбросанные на зеленой траве пастбища. Оператор, по-видимому, испытывал удовольствие, показывая крупным планом рваные раны, а журналист задавал болезненные вопросы, разжигая гнев и без того доведенных до крайности местных жителей. Вперемежку с кадрами репортажа на экране то и дело мелькали изображения оскаленных волчьих морд, должно быть, из каких-то старых документальных фильмов, снятых скорее где-нибудь на Балканах, но уж никак не в Альпах. Создавалось впечатление, что население внутренних районов Приморских Альп подверглось нападению дикой стаи и только старые пастухи, гордо подняв голову, готовы бросить вызов кровожадным тварям, дать отпор, глядя им прямо в глаза. «Горят, как уголья, малыш, горят, как уголья…»
