Майнет Уолтерс - Скульпторша

Вчера в Королевском суде Винчестера 23-летняя Оливия Мартин, проживающая, по адресу: Долингтон, Левен-роуд, д. 22, была осуждена за жестокие убийства матери и сестры на пожизненное заключение. В приговоре значилось, что ей придется провести в тюрьме минимум двадцать пять лет.

Судья, председательствовавший на процессе и назвавший Мартин «чудовищем без крупицы человечности», подчеркнул, что невозможно оправдать зверства, которые она проявила по отношению к двум беззащитным женщинам. Убийство дочерью собственной матери является самым противоестественным преступлением и требует максимального наказания, которое только может предусмотреть закон. Убийство родной сестры не менее чудовищно и отвратительно. «Надругательство над телами, — продолжал судья, — можно считать наиболее мерзким и варварским осквернением, не имеющим аналогов в истории криминалистики. Это, поистине, акт наивысшего проявления зла». Во время вынесения приговора Мартин не проявила никаких эмоций…

На ее приближение нельзя было смотреть без содрогания. Она представляла собой жестокую пародию на женщину и была настолько толста, что руки, ноги и голова нелепо торчали из громадной массы туловища и казались неуместными на этой глыбе жира. Грязные белесые волосы жидкими прядями прилипали к черепу, а под мышками расплылись темные пятна пота. Сразу очевидно, что передвижение дается ей нелегко и причиняет изрядные мучения. Она волочила ноги, выворачивая стопы вовнутрь, подталкивая тело вперед ритмичными движениями то одного гигантского бедра, то другого. При этом равновесие ее выглядело достаточно ненадежным. При каждом движении, даже самом незначительном, ткань на ее одежде зловеще натягивалась, готовая порваться в любое мгновение от непомерного давления огромной массы. Ничто на ее лице не выделялось и не запоминалось. Даже синие глаза терялись в уродливых складках жира, который буграми проступал под кожей.

Странным оставалось и то, что по прошествии столь длительного промежутка времени она все еще представляла интерес для окружающих. И сейчас те, кто видел ее каждый день, смотрели за тем, как она передвигается по коридору, словно созерцали это впервые. Что же так завораживало их? Может быть, сами ее размеры: огромный рост и вес более ста пятидесяти килограммов? Или их притягивала ее страшная репутация? А может быть, отвращение к ней? Никто не улыбался. Большинство из тех, кто наблюдал за ней, смотрели на женщину бесстрастными спокойными глазами, боясь, очевидно, привлечь к себе ее внимание. Ведь это она разрезала на маленькие кусочки свою мать и сестру, а потом выложила кровавую абстрактную картину на полу собственной кухни. Немногие из тех, кто видел ее, смогли бы позабыть эту женщину. Если принять во внимание весь ужас ее преступления и страх, который ее задумчивое лицо вызывало у всех присутствующих в тот день на суде, становится понятным, почему ее приговорили к пожизненному заключению. И при этом поставили условие, что она отсидит как минимум двадцать пять лет. Но кроме самого страшного преступления, ее делало необычной еще и то, что она сразу же призналась в содеянном и отказалась от адвоката.

В тюрьме ее все называли не иначе как Скульпторша. Настоящее имя этой женщины было Оливия Мартин.

Розалинда Лей, ожидавшая Мартин возле дверей комнаты для свиданий, нервно провела языком по пересохшему небу. Она сразу же почувствовала антипатию по отношению к этой женщине, будто зло, совершенное когда-то Оливией, сейчас дотянулось до Роз и даже физически коснулось ее. «Господи! Да у меня ничего с ней не выйдет», — подумала Роз, и эта мысль напугала ее. Правда, сейчас у нее, разумеется, не оставалось никакого выбора. За ней только что закрылись ворота тюрьмы, и хотя Роз была всего лишь посетительницей, она уже не могла никуда убежать, как и все содержащиеся здесь заключенные. Она прижала трясущуюся ладонь к бедру, чувствуя, как на ноге конвульсивно сокращаются мышцы. В руках Роз держала почти пустой кейс, свидетельствовавший о том, что она совершенно не подготовилась к этой встрече. Внутренне Роз теперь только горько смеялась над своим высокомерием и самонадеянностью: ей почему-то показалось, что эта беседа пройдет легко и просто, как это бывало у нее прежде. И ей ни разу не пришло в голову, что страх в один момент сможет парализовать ее изобретательность.

Как-то рано поутру потянулась к топору Лизи Борден, крошка наша — и в крови лежит мамаша. И отца она потом зарубила топором… Это глупое стихотворение вертелось у нее в голове, повторяясь снова и снова, одурманивая мозг и приводя его в состояние тупого оцепенения. Как-то рано поутру потянулась к топору Оливия Мартин, крошка наша — и в крови лежит мамаша. И сестру она потом зарубила топором…

Роз отступила от двери и заставила себя улыбнуться.

— Здравствуйте, Оливия. Меня зовут Розалинда Лей. Наконец-то мы встретились, мне это очень приятно.

Она протянула руку и тепло пожала ладонь Мартин, наверное, рассчитывая на то, что демонстрация дружелюбия и отсутствие предубеждения поможет ей справиться со своей неприязнью к этой женщине. Прикосновение Оливии оказалось лишь символическим, пустой формальностью, выражавшейся в холодных бесчувственных пальцах протянутой руки.

— Спасибо вам, — поспешно обратилась Роз к нависшей над ней тюремной служительнице. — Теперь я справлюсь сама. У меня есть разрешение начальника тюрьмы на беседу в течение часа.

Лизи Борден, крошка наша… Ну, скажи же ей, что ты передумала. Оливия Мартин, крошка наша — и в крови лежит мамаша… Я не смогу! У меня ничего не получится!

Женщина в форме только пожала плечами.

— Хорошо.

Она небрежно поставила металлический стул, который до сих пор держала в руках, на пол и прислонила его к колену.

— Вот эта вещь вам понадобится. Любая другая мебель развалится в ту же секунду, как только она присядет. — Надзирательница беззлобно рассмеялась.

«Симпатичная женщина», — невольно подумала Роз.

— Как-то раз, еще в прошлом году, она застряла у нас в одном проклятущем унитазе, — продолжала тюремщица. — Так ее вытаскивали оттуда четверо мужчин. Вы-то с ней, конечно, не справитесь в одиночку.

Роз неуклюже протащила стул в дверной проем. Сейчас ей стало неловко. Она почувствовала себя так, словно являлась приверженцем сразу двух воюющих сторон, и теперь ей надо было выбирать, кому она отдаст предпочтение. Но ведь Оливия сама напугала ее так, как это не удалось бы ни одной тюремной служительнице!

— Во время беседы я буду пользоваться магнитофоном и записывать то, что сочту нужным, — отрывисто предупредила Роз, от волнения проглатывая окончания слов. — Начальник тюрьмы разрешил мне, и это оформлено надлежащим образом.

Наступила тишина, и служительница приподняла бровь.

— Ну, если вы считаете это нужным… Вероятно, кто-то уже позаботился о том, чтобы получить такое же разрешение и у Скульпторши. А если у вас возникнут какие-нибудь проблемы, ну, например, если она неожиданно начнет яростно проявлять свое недовольство. — Тут женщина зачем-то сначала провела пальцем по горлу, а затем постучала по створке маленького окошечка, врезанного в дверь, откуда надзиратели могли следить за происходящим в комнате. — Тогда барабаньте вот сюда, прямо по стеклу. Если, разумеется, она позволит вам это сделать. — Женщина холодно улыбнулась. — Надеюсь, вы успели ознакомиться с нашими правилами. Вы ей ничего не передаете и ничего не выносите отсюда наружу. Она может курить ваши сигареты в этой комнате сколько угодно, но не имеет права забирать их с собой. Вы не передаете ей никаких устных сообщений и не принимаете таковых от нее без разрешения на то начальника тюрьмы. Если у вас возникнут какие-либо сомнения, лучше всего обратиться к кому-нибудь из тюремных служащих. Это понятно?

«Вот сука!» — сердито подумала Роз, но вслух произнесла коротко: «Конечно». И, поразмыслив немного, поняла, что это была, конечно, не злость, а самый настоящий страх. Страх быть запертой в тесном помещении с этим чудовищным созданием, провонявшим потом, на жирном лице которого не отражалось абсолютно никаких эмоций.

— Вот и чудесно. — Служащая тюрьмы, зачем-то подмигнув Роз, чинно удалилась.

Лей уставилась ей вслед, и лишь через несколько секунд, придя в себя, заговорила:

— Заходите, Оливия.

Сама Роз умышленно выбрала себе стул, стоявший подальше от двери, посчитав это знаком особого доверия. На самом же деле она так нервничала, что была бы не прочь именно сейчас посетить туалет.