Мэри Хиггинс Кларк
Плач в ночи
На рассвете Дженни принялась искать хижину. Всю ночь она пролежала неподвижно в громоздкой кровати с пологом на четырех столбиках, не могла уснуть - тишина в доме подавляла и сжимала, будто в тисках.
Ее уши по-прежнему были настроены на голодный плач младенца, хотя она уже несколько недель знала, что он не прозвучит. Груди все еще полны молока, готовы принять крошечные жадные губы.
Наконец Дженни включила лампу на прикроватном столике. Комната осветилась, ваза из свинцового хрусталя на комоде отразила свет. Кусочки соснового мыла, наполняющие вазу, отбрасывали жутковатые зеленые блики на старинное серебряное зеркало и щетки.
Встав с постели, она надела теплое нижнее белье и нейлоновую ветровку, которые носила под лыжным костюмом. В четыре часа включила радио. Прогноз погоды в районе Грэнит-Плейс, штат Миннесота, не изменился, температура - двенадцать градусов по Фаренгейту[1]. Ветер дул со средней скоростью двадцать пять миль в час. Коэффициент резкости погоды[2] - двадцать четыре ниже нуля.
Неважно. Все неважно. Она будет искать хижину, даже если ей предстоит замерзнуть насмерть. Хижина где-то в том лесу, среди кленов, дубов, вечнозеленых деревьев, норвежских сосен и густого кустарника. За бессонные часы она разработала план. Пока она делала один шаг, Эрих мог сделать три. У него была размашистая походка, из-за этого он всегда невольно шел слишком быстро для нее. Раньше они подшучивали над этим.
— Эй, подожди городскую девчонку, — протестовала она.
Однажды, когда он отправился в хижину, то забыл ключ и сразу же вернулся за ним в дом. Эриха не было сорок минут. Это значит, что для него хижина примерно в двадцати минутах ходьбы от опушки леса.
Эрих никогда не брал ее туда.
— Пожалуйста, Дженни, пойми, — умолял он. — Каждому художнику нужно место, где он будет в полном одиночестве.
Раньше она никогда не пыталась отыскать хижину. Работникам с фермы было строжайше запрещено ходить в лес. Даже Клайд, который тридцать лет был управляющим на ферме, заявлял, что понятия не имеет, где находится хижина.
Глубокий, покрытый настом снег скрыл все тропинки, но благодаря снегу она сможет искать на лыжах. Придется быть поосторожнее, чтобы не заблудиться. Из-за густого кустарника и собственного топографического кретинизма она запросто будет ходить кругами.
Поразмыслив над этим, Дженни решила взять с собой компас, молоток, гвозди и лоскутки ткани. Можно прибивать лоскутки к деревьям, чтобы найти обратную дорогу.
Ее лыжный костюм был внизу, в шкафу рядом с кухней. Пока закипала вода для кофе, Дженни натянула костюм. Кофе помог ей собраться с мыслями. Ночью она размышляла о том, не пойти ли к шерифу Гундерсону. Но он наверняка откажется помочь и просто будет пялиться на нее с этим знакомым выражением пренебрежительного любопытства.
С собой она возьмет термос с кофе. Ключа от хижины у нее нет, но окно можно будет разбить молотком.
Хотя Эльза не показывалась уже больше двух недель, огромный старый дом блестел и сверкал, как наглядное доказательство ее жестких стандартов чистоты. У нее была привычка - перед уходом отрывать листок календаря над висящим на стене телефоном. Дженни шутила над этим вместе с Эрихом:
— Она не только чистит то, что всегда было чистым, она ликвидирует каждый будний вечер.
Дженни оторвала листок пятницы, 14 февраля, смяла его и уставилась на чистую страницу под жирной надписью «суббота, 15 февраля». Ее пробрала дрожь. Прошло почти четырнадцать месяцев с того дня в галерее, когда она познакомилась с Эрихом. Нет, такого быть не может. Это было целую вечность тому назад. Дженни потерла лоб.
За время беременности ее каштановые волосы потемнели почти до черного. На ощупь, когда она заталкивала их под шерстяную лыжную шапочку, волосы казались безжизненными. Зеркало в форме раковины слева от двери было неуместным штрихом в громоздкой кухне с дубовыми балками. Дженни посмотрела в него. Вокруг глаз - густые тени. Обычно оттенок ее глаз был средним между цветом морской волны и голубым, теперь же отражение взирало на нее расширенными зрачками безо всякого выражения. Запавшие щеки. Она слишком сильно похудела после родов. Застегнув до конца «молнию» на костюме, она заметила, как пульсирует жилка на шее. Двадцать семь лет. Дженни подумала, что выглядит по меньшей мере лет на десять старше, а чувствует себя старше на век. Если бы только прошло оцепенение. Если бы только дом не был таким тихим, таким страшно, пугающе тихим.
Она взглянула на чугунную печь у восточной стены кухни. Рядом с печью опять стояла колыбель, наполненная дровами, - ей снова нашлось применение.
Дженни не торопясь рассмотрела колыбель, заставила себя вновь пережить потрясение от ее присутствия на кухне, потом повернулась к колыбели спиной и потянулась за термосом. Налила в него кофе, потом взяла компас, молоток, гвозди и лоскутки. Сунув их в брезентовый рюкзак, она натянула на лицо шарф, обула лыжные ботинки, рывком надела на руки толстые, подбитые мехом перчатки и открыла дверь.
Резкий, жалящий ветер словно смеялся над ее шарфом. Приглушенное мычание в коровнике напомнило Дженни бессильные всхлипы глубокой скорби. Поднималось солнце, ослепительное на фоне снега, суровое в своей ало-золотой красоте - далекое божество, неспособное смягчить мороз.
Сейчас Клайд уже проверяет коровник. Другие же работники разбрасывают сено под открытыми навесами, чтобы накормить несколько десятков коров абердин-ангусской породы, которые не смогут добраться до корма под слежавшимся снегом и по привычке устремятся к навесам в поисках еды и убежища. На этой огромной ферме работает полдюжины человек, и все же рядом с домом никого нет: все они - маленькие фигурки, силуэты на фоне горизонта...
Лыжи стояли за кухонной дверью. Дженни снесла их с крыльца вниз по шести ступенькам, бросила на землю, надела и защелкнула крепления. Слава богу, что в прошлом году она научилась хорошо кататься на лыжах.
Когда она принялась искать хижину, было начало восьмого. Она решила ехать на лыжах не дольше получаса в любом направлении. Начала она с того места, где Эрих всегда заходил в лес. Ветви над головой так переплелись, что солнце едва просвечивало сквозь них. Она проехала настолько прямо, насколько смогла, потом свернула направо, проехала еще футов сто, снова повернула направо и двинулась обратно к опушке. Ветер заметал ее следы почти сразу, но на каждом повороте она приколачивала к дереву лоскуток ткани.
В одиннадцать часов она вернулась в дом, разогрела суп, надела сухие носки, заставила себя не обращать внимания на то, что руки и лоб покалывает, и снова отправилась на поиски.
В пять часов, когда почти исчезли косые лучи солнца, замерзшая Дженни была уже готова сдаться на сегодня, но решила подняться еще на один холм. Там она и нашла ее - маленькую бревенчатую хижину с покрытой корой крышей, построенную в 1869 году прадедом Эриха. Дженни глядела на нее, кусая губы, дикое разочарование полоснуло ее точно стилетом.
Тени вытянулись, дом выглядел заброшенным, словно его уже давно не открывали. Дымовая труба покрыта снегом, внутри ни огонька.
Она что, действительно осмелилась надеяться, что, когда найдет хижину, будет дымиться труба, за занавесями будет свет, что она сможет подняться к двери и открыть ее?
К двери была приколочена металлическая пластинка. Буквы поблекли, но их еще можно было прочесть: «ВХОД СТРОЖАЙШЕ ВОСПРЕЩЕН. НАРУШИТЕЛИ БУДУТ ПРЕСЛЕДОВАТЬСЯ ПО ЗАКОНУ». Подпись - Эрих Фриц Крюгер, и дата - 1903 г.
Слева от хижины - насосная, уборная предусмотрительно скрыта развесистыми соснами. Дженни постаралась представить, как юный Эрих приходил сюда с матерью.
— Каролина любила хижину именно такой, — рассказывал он. — Отец хотел обновить старый домик, но она и слышать об этом не желала.
Уже не замечая холода, Дженни подъехала к ближайшему окну. Вытащила из рюкзака молоток, размахнулась и выбила стекло. Осколок расцарапал щеку, но она не заметила струйки крови, которая замерзала, стекая по лицу. Осторожно, чтобы не задеть зазубренные осколки, Дженни сунула руку внутрь, откинула щеколду и подняла оконную раму.
Сбросив лыжи, Дженни перебралась через низкий подоконник, откинула в сторону штору и шагнула в хижину.
Там была всего одна комната, примерно двадцать квадратных футов. Рядом с печью Франклина[3] у северной стены аккуратно сложены дрова. Большую часть пола из белой сосны закрывает поблекший восточный ковер. Около печки - бархатный диван с широкими подлокотниками и высокой спинкой и такие же кресла. Рядом с окнами - длинный дубовый стол и скамьи. Прялка, похоже, еще в рабочем состоянии. В тяжелом дубовом буфете - фарфор с синими узорами в китайском стиле и масляные лампы. Налево вела крутая лестница, рядом с нею стояли стеллажи, и в них - кипы холстов без рам.
