Александр Аде
Время сыча. Возвращайся!
Все права защищены. Никакая часть данной книги не может быть воспроизведена в какой бы то ни было форме без письменного разрешения правообладателя.
© А. Аде, 2015
© ООО «Написано пером», 2015
Середина июня.
Бреду без цели по центру моего городка.
С утра свистел ветер, мел пыль, и листья в отчаянии цеплялись за ветки, чтобы не сорваться и не унестись в тартарары. Небо неотвратимо тяжелело, угрюмело, наливалось темно-синим и фиолетовым. Потом – на пробу – раза три или четыре всухую треснула молния, и громыхнул гром.
Около двух часов дня шандарахает так, что сотрясаются небо и земля, и голосят, пиликают противоугонные устройства автомашин.
И вместе с этим истошным хором заводит свою однообразную песенку моя мобила. Я бы наверняка не услыхал ее, если б она не принялась ласково и настойчиво массировать мою задницу.
Вытаскиваю игриво вибрирующий сотовый из заднего кармана джинсов – и в мой мозг входит глухой ровный, негнущийся, как лом, голос Завьялова:
– Поговорить надо. Лучше прямо сейчас.
– А по какому поводу, если не секрет?
Не соизволяет ответить, словно я вообще ни единого слова не произнес. И продолжает:
– Где встречаемся? Я подстроюсь под тебя.
– На Бонч-Бруевича в кафушке «Белокаменная». Знаешь такую?
– Найду.
– Через полчаса.
– Согласен, – коротко соглашается он.
Двигаюсь в сторону «Белокаменной», недоуменно гадая про себя: зачем это я понадобился бывшему бандиту, а ныне преуспевающему бизнесмену? И сам себе по-философски невозмутимо отвечаю: скоро выяснишь, Королек. Но мое любопытство Завьялов раздразнил.
В прошлом году я заполучил гипертонию. Скорее всего, это – результат работы веселых головорезов Француза, которые не так уж и давно, в 2008-м, с гиканьем и визгом отрабатывали на мне мастерство ударов – руками, ногами, головой, а также разнообразными подручными средствами.
Так я стал человеком Солнца. Это очень романтично, ребята, если бы не было так больно. Когда солнечный ветер (удивительная фиговина, о которой понятия не имею) пробуждает на матушке-Земле геомагнитную бурю, у меня начинает раскалываться башка.
Впрочем, ноет она и поздней осенью, и во второй половине марта, когда температура пляшет вокруг нуля. И летом – перед грозой.
Вот и сейчас голова гудит, а сердчишко принимается прыгать мячиком, скок-поскок. Или это – предчувствие надвигающихся событий?
До кафе добираюсь быстро: моя правая нога полностью зажила, и я как можно чаще хожу пешком, испытывая счастливое удивление от послушной управляемости собственного тела.
В забегаловке очередь, человек десять. Беру поднос, вилку, нож, ложку и двигаюсь вдоль раздачи, набирая харч.
Когда расплачиваюсь с кассиршей, возникает Завьялов в сопровождении охранника. Я ухмыляюсь, заранее предвкушая, с каким изумлением он станет озирать непритязательный интерьер. И, наконец, поймет, что пригласили его сюда нарочно, чтобы немножко сбить спесь. Но он сумрачно скользит по мне взглядом и покупает стаканчик растворимого кофе.
Усаживаемся за столик у окна. Телохранитель остается стоять рядом.
Я без особой охоты принимаюсь за трапезу. Завьялов отпивает глоток и рассеянно смотрит на меня, будто пытается уяснить, кто перед ним.
– Катю, жену мою, убили, – буднично, не повышая голоса, произносит он. – Позавчера похоронил.
Только теперь замечаю, что он осунулся, глаза как будто расширились и глядят на меня тускло, точно мертвые.
– Сочувствую, – говорю я. И умолкаю. Больше мне сказать нечего.
– Расследуй это убийство, – хрипло говорит Завьялов, и не понять, то ли просит, то ли приказывает.
Я пожимаю плечами.
– Во-первых, ты наверняка надавил на ментовское начальство. И бабла пообещал немерено. Так что ребятки проявят надлежащее служебное рвение. Во-вторых, у тебя есть возможность купить всех лучших сычей города. Зачем тебе какой-то Королек?
– Сам не знаю, – он пожимает округлыми покатыми плечами, задумчиво кривит губы. – Может быть, потому что с тобой связано прошлое…
И принимается рассеянно крутить одноразовый стаканчик, кажущийся махоньким в его здоровенной лапе.
Мне жаль этого молчаливого мужика, похожего на слесаря или водилу. И в то же время понимаю, что он – совсем не тот человек, который вызывает сострадание. Скорее следует пожалеть того, кто окажется на его пути.
– Ладно, – вздохнув, говорю я, – введи меня в курс дела. Кто, по-твоему, мог желать ее смерти?
– Даже не представляю. Она много времени проводила дома, в коттедже. Никого не трогала, не обижала – интеллигентка. Ну иногда выезжала в центр города: бутики, кафе, фитнес-центры, парикмахерские и прочее.
– Может быть, в последнее время она была чем-то подавлена, удручена?
– Катя – человек сильный, ипохондрией не страдает… Не страдала… – поправляется он, слабо усмехнувшись.
– Тебе известен круг ее знакомств?
– Более-менее, – Завьялов коротко взглядывает на меня и опускает глаза.
И я вспоминаю: он же нанимал сыщиков следить за ней, когда ревновал к журналисту Алеше.
– Мобильник жены у тебя?
– У ментов.
– А записная книжка?
– Катя все держала в памяти.
Он уставляет бессмысленный взгляд на пустую хрупкую пластмассовую емкость, которую зачем-то все еще держит в руке, – и неожиданно, с хрустом сдавив в кулаке, швыряет жалкий комочек на стол.
Что мне сказать ему в утешение? Мужайся? Глупо. Терпи? Еще глупее. Каждый перемалывает горе в себе. В одиночку. Даже родные могут в лучшем случае сопереживать. А я – человек посторонний.
Ливень обрушивается внезапно. Стекла кафушки заволакивает пелена. И люди, и собаки разбегаются кто куда. А навек неразлучная парочка – гром и молния – продолжают яростный спор света и звука, сверкания и грохота.
В забегаловке чуточку темнеет. Завьялов по-джентльменски предлагает подвезти меня в любую точку города, куда укажу. Отказываюсь и выхожу из кафушки под разъяренный водопад. Хочется смыть с себя нечто мучительно-неловкое, чему и названия не подберу.
Прошагав чуть не полгорода, возвращаюсь домой, промокнув до костей, раздеваюсь и заваливаюсь спать.
Когда просыпаюсь, вижу Анну. Она читает книжку, время от времени с улыбкой поглядывая на меня.
Сначала намереваюсь по-быстрому одеться и рвануть на работу (с конца прошлого года я вернулся к прежнему полузаконному ремеслу бомбилы) – и передумываю. С извозом придется повременить.
Напяливаю бордовый, в черно-золотистую полоску халат, который мне подарила Анна на день рождения, удаляюсь на кухню и звоню Акулычу.
– Привет, Акулыч.
– О, в мою мобилу залетела птаха и чирикает. Ты чевой-то редко стала беспокоить папу Акулыча, птичка божья.
– Слыхал, Акулыч? Угрохали жену Завьялова.
– Как же-с. Ентот Завьялов ментовку винтом завинтил: вынь да положь убивца евоной законной супружницы! Ой, чую, нахлебаются с ним хлопчики. Но на наших ребятках где сядешь, там в аккурат и слезешь. Так он, значится, и тебя подключил? Проздравляю. Хотя, ежели совсем честно, не с чем. Дело – стопроцентный тухляк.
– Что-нибудь нарыли?
– А ты не много хочешь от папы Акулыча, охламон? А ты не подзабыл, что я ушел из ментовки? Я был честным ментом с большими звездами… Ну, почти честным. А полицаем… или как его там?.. понтом?.. быть не желаю. И – амба. Я ж должен был пройти аттестацию, язви ее в корень. То есть, как бы судилище. А судьи кто? Ась?.. То-то же.
– Значит, ты не сможешь мне помочь?
– Ежели сильно приспичит, не робей, обращайся. Но особых надежд на папу Акулыча не возлагай. Я нынче пензионер. Пензия капает, и ладно. Живу на даче, овощи-хрукты выращиваю, осенью на базаре стану торговать. Таким жлобом заделаюсь, што любо-дорого, за копейку удавлюсь.
– Кстати, Акулыч. Мне весной прошлого года Завьялов предлагал стать начальником его службы безопасности. Хочешь, поговорю с ним? Местечко, само собой, занято, но что-нибудь для тебя найдется.
– Чтоб я, бывший мент, бандюгану служил! – рев Акулыча раздается так неожиданно, что я чуть не роняю телефончик. Того и гляди, парень начнет на себе рубаху рвать. А может, и рвет, мне не видно.
– Ладно, Акулыч, извини, если ненароком обидел.
– На дураков обижаться – себя не уважать, – отходчиво бурчит он, а мне кажется, что из мобилы валит дым, как из чайника. Раскипятился Акулыч не на шутку.
– Бывай, – он прекращает разговор.
А я принимаюсь ходить по кухне. Гроза миновала, за окном вечер, такой ясный, что щемит сердце. Хочется выйти на улицу и бродить до утра, одному или с Анной. Или сидеть на берегу пруда со Сверчком и беседовать… о чем-нибудь.
Я думаю о Кате Завьяловой.
Помню, как она терзалась, не зная, уйти ей от мужа или нет. И тот, ради кого она собиралась бросить мужа-бизнесмена, милый моему сердцу Алеша Лужинин тоже страдал. И надеялся. Но судьба милосердно расставила все по своим местам. Сначала закончились Алешины мучения, а на днях наступил и Катин черед.
